Знаете, я в 14 лет прочёл «Петербург» Андрея Белого, и на меня это сильное впечатление произвело. Если мальчик умеет читать сложные тексты, то почему нет? Савинкова хорошо бы. Дайте ему Савинкова под псевдонимом Ропшин: «Конь бледный» и «Конь вороной». Ну, «Конь вороной» уже про Гражданскую войну, но «Конь бледный» — это очень интересно. Я не вижу зла, если мальчик прочтёт, не знаю, «Мелкого беса», если он прочтёт «Чёртову куклу». Очень интересно, кстати, сравнить «Мелкого беса» и «Чёртову куклу». «Чёртова кукла» — роман Гиппиус о терроре. У Леонида Андреева есть неплохой рассказ «Бездна». И «Тьма» — неплохой рассказ. И «К звёздам» — неплохая вещь. Ну, почитайте. Да, лучше всего — пусть он почитает, вообще говоря, «Сашку Жегулёва». Это очень плохая вещь, дурновкусная, но Андреев гениален везде, даже в произведениях дурного вкуса.
«Скажите несколько слов о толстовском «Четвероевангелии». Перекручено там всё, или же некая точность есть?»
Какая точность? Видите ли, он заменил все реалии на русские крестьянские. Ну, в этом нет греха. В конце концов, когда и европейские художники писали «Поклонение волхвов», они тоже это зимними реалиями насыщали — и ничего страшного. И Пастернак написал «Рождественскую звезду» точно так же:
Пойдёмте со всеми, поклонимся чуду, —
Сказали они, запахнув кожухи.
Вдали было поле в снегу и погост…
И небо над кладбищем, полное звёзд.
Там и сено, и крупа, и труха. Ну что? Нормально.
Что касается толстовского «Четвероевангелия», то главная проблема там не в том, что многое перекручено, а в том, что оттуда изъято чудо. Это как бы попытка написать, как оно всё было, но без метафизики, без чудес. А Евангелие без чудес никакого смысла, по-моему, не имеет. Понимаете, свести Евангелие к моральной проповеди невозможно. «Если Христос не воскрес, — говорит апостол Павел, — дело наше мертво, вера наша мертва». Христос воскрес — в этом-то и заключается самое интересное.
«Можно ли говорить о культуре в «постмире»? Или только о «посткультуре»? Хотелось бы понять, что это такое».
Постмир, конечно, не предполагает отказа от культуры. И там не посткультура — вот в чём всё дело. Дело в том, что в постмире существуют свои страсти, и в этом нам с ужасом приходится убеждаться. Мы думали, что у нас все конфликты исчезли, история кончилась, культура кончилась. Ничего подобного! Фукуяма оказался, к сожалению, не прав. В постмире всё, как в мире, и не такой уж он и «пост».
Поговорим через три минуты.
НОВОСТИ
Д. Быков― Тут, кстати, пришло прелестное письмо: «Не будет ли проявлением крайней бестактности попросить вас во время рекламы улыбнуться и подмигнуть в Сетевизор?» Если камера вот здесь… Да? Очень приятно! «Это будет меня греть в минуты отчаяния». Ну какое отчаяние? Зачем вам отчаяние, дорогая моя? Всё же так прекрасно! Мы вместе, мы сейчас мир перевернём. И вообще всё будет весело!
«Смотрели ли вы фильм «Стена»? Как он вам? Не хотели ли бы вы прочитать лекцию о поэтике и концепциях Pink Floyd?»
Я бы очень хотел, но это должен делать человек более профессиональный. Артём Троицкий мог бы это сделать. Я недостаточно знаю творчество Уотерса… Нет, и Гилмор мне представляется явлением замечательным. Что касается фильма «Roger Waters: The Wall». Ну, это, конечно, не столько Уотерс, а это Паркер, что уж там говорить. «Стену» паркеровскую я знаю наизусть и считаю величайшим фильмом второй половины XX века (наряду с «Человеком-слоном»).
«Хотелось бы услышать ваше мнение о романах Мишеля Уэльбека».
Мне скучно было их читать. Вот как поэт он мне нравится гораздо больше, особенно в переводах Кормильцева.
Братцы, если я не озвучиваю (ужасное слово), если я не читаю какие-то вопросы и не отвечаю на них, значит они заданы о человеке, который мне представляется дураком или душевнобольным (выбирайте сами). Это скучно. Таких вопросов десятки. Я не могу обо всех этих людях говорить, потому что мне они скучны. И зачем нам с вами портить настроение такой прекрасной ночью?
«Как бы вы охарактеризовали художественные книги Виктора Суворова «Змееед», «Контроль» и «Выбор»? С читательской точки зрения они блестящи».
Мне нравится Суворов главным образом как историк, многое в его идеях. Мне многое близко в книгах о Жукове. Боевики его я оценивать не могу, потому что это не мой жанр, но писать человек умеет, безусловно. Мне интереснее посмотреть, что будет дальше, как будет дальше развиваться идея, — идея насчёт Жукова, идея насчёт человеческих потерь.
«Господин Быков, вы более десяти лет пели песню о том, что необходимо было продолжать переговоры с террористами, захватившими «Норд-Ост», — никогда я такую песню не пел. — Вы долгое время открыто осуждали принятое решение о штурме захваченного террористами здания на Дубровке».
Никогда я такого не говорил. Почитайте, пожалуйста, статью «Памяти последней победы» — там как раз написано о «Норд-Осте» всё, что я о нём думаю. Мои слова извратить очень трудно. Я своих мнений не меняю. Я в этом смысле человек тяжёлый. А если и меняю, то, как правило, долго, мучительно, и потом всегда оговариваюсь.
Не в том было дело, что провели этот штурм плохо. Дело было в том, что после того, как он прошёл, многих людей погубили, потому что не были к этому готовы. Я, наоборот, говорил, что людей, которые называют захватчиков «Норд-Оста» «послами мира», психологически могу понять, потому что многие из них имели там родственников и многие готовы были, как требовали боевики, пойти на демонстрацию в защиту. Я понять это могу, но оправдывать их, и объяснять это, и жалеть их — никогда в жизни! И для меня «Норд-Ост» был тяжелейшим нравственным поражением, потому что я думал: всё обойдётся, вот сейчас всё будет хорошо. А сколько народу погибло, когда их переносили оттуда? И самое ужасное, что и выхаживали их плохо.
Но что самое трагическое, как мне представляется, — это то, что вот в тот момент как раз великий спектакль погиб. Помимо того, что погибли люди (это трагедия отдельная и ни с чем не сравнимая), погибла идея русского неказённого патриотизма. Спектакль не так жалко, потому что спектакль был просто очень хорошим, но это была именно идея неказённого, негосударственного патриотизма. И вот тем, как плохо выхаживали этих людей, как неудачно их транспортировали, — вот этим погубили победу. Это была победа в идеале. И всех, кто тогда защищал террористов, я довольно жёстко высмеял, помнится, в «Собеседнике» (ненавижу слово «жёстко», которое теперь везде). И сколько было мне потом, как мне потом за это прилетало! Как раз в том-то и беда… «Памяти последней попытки» — вот как называлась статья. Просто наберите в Интернете — и прочтите, прежде чем клеветать.
«Интересно узнать ваше мнение…» — нет, об этом у меня нет, конечно, никакого мнения, просто мне скучно.
«Лекция об особой атмосфере кинематографа «Ленфильма», — вот это интересно: — Аранович, Авербах, Герман, Козинцев, Асанова, Хейфиц, Фрид, Трегубович, — Белинского я бы ещё добавил. — Для меня она всегда какая-то удивительно умная, спокойная».
Я с удовольствием прочту лекцию об Авербахе. Для меня Авербах и Рязанцева — это самый талантливый тандем в кинематографе 70-х, и я с удовольствием о них поговорю. Спасибо вам тоже большое.
Про Олега Даля просят рассказать. Тоже постараюсь.
«В одной из предыдущих передач вы советовали человеку, который разрывался между желанием уехать и остаться в России, попытаться не делать окончательных решений и жить на два континента. А всего год назад в стихотворении «На два адреса» вы, наоборот, подсмеивались над теми, кто, «вписавшись в штат Огайо», продолжает следить за новостями на Родине. Изменилось ли ваше мнение за год?»
Нет, моё мнение осталось неизменным: если вы можете жить на две страны — живите; но если вы уехали, если вы сделали свой выбор, не надо мучительно встраиваться в русскую среду. Попытайтесь встроиться в жизнь американскую или заграничную (английскую, французскую), не живите интересами Родины, попробуйте жить в другом месте. Мне не нравятся люди, которые, живя там, всё время оглядываются на то, что здесь, и всё время злорадствуют — и избывают таким образом травму эмиграции. Это мне не нравится. Люди, которые всё время ностальгируют, мне тоже не очень нравятся. Это скучно. Если вы уехали, то уезжайте. Какое у меня представление? Это примерно то, что мне Пугачёва сказала в интервью недавно. Если вы тянете отношения — тяните, если вы способны, если вы можете это уместить. Но если вы рвёте, то рвите бесповоротно. Рубить хвост по кускам невозможно.
«Вы предпочитаете писать от руки или на компьютере?» На компьютере.
«Почему люди, прожившие полжизни в Советском Союзе, утратили иммунитет к телевизионной пропаганде? Речь идёт о людях, в своё время слушавших «Голос Америки», читавших самиздат, смотревших программу «Время» с «вертикально поднятым средним пальцем». Что с ними случилось?»
Да, случилось… Мне, кстати, прислали несколько писем, люди прислали фрагменты своей частной переписки с зомбированными — с людьми «крымнашевского» склада. Я считаю, что случилось вот что. Антисоветская пропаганда была эффективной потому, что советское казалось временным всё-таки, казалось, что советское можно устранить. Но тут сделана ставка гораздо более серьёзная — тут говорят о русских корнях, о русской матрице! А нация ведь неупразднима. Внушают, вдалбливают такое представление о нации, которое ещё во многих отношениях хуже советского. А это просто глупо, потому что люди воспринимают Россию только как то, что им навязывают: «Мы не можем жить в мире. Для нас естественным состоянием является война. Мы грубые, резкие и невыносимые. Но когда мир в критической опасности, его спасаем мы, и никто другой этого сделать не может. Поэтому терпите нас такими, какими мы есть».
Мало того, что это неправда, так это очень некультурная неправда, очень глупая, очень неэстетичная. Всё время оправдывать свою вечную хмурость и злобу тем, что «зато в критических ситуациях мы спасаем мир», — ну, это стыдно. Вообще вся пропаганда войны, вот эта установка: «наша культура — это культура воинственная», «наконец-то мы сейчас воюем». Причём это всё люди, которые в армии не служили и которые в армию будут ездить исключительно в качестве пропагандистов, рассказывать там, как с геополитической точки зрения всё правильно делает начальство.