«Вы любите водку, вино или пиво? Поклонники ваши притихли и ждут, пока в магазин за бухлом не идут».
Ребята, я вообще не пью. Ну так сложилась моя жизнь. Последние десять лет я не пью совсем. Я могу выпить иногда, если уж совсем надо, но тогда я пью абсент (вот и вам советую), потому что это чистый продукт, и главное — его много не выпьешь. Вот это для меня очень важно. А так-то я, в принципе, квасить не люблю, потому что я так устроен, что у меня потом голова болит и настроение плохое. И вам я не советую. Или пейте то, чего много выпить нельзя.
«Что вы думаете о выступлении Потапенко?»
Думаю, что блестящее выступление. Только подлая конспирологическая мысль возникает: а не подстроено ли это всё? Нет, конечно не подстроено. И Грудинин, и Потапенко — явно видно, что их действительно взбесили. Хотя если бы это кто-то придумал… Вот если бы сейчас у власти был Павловский, я бы ещё, может быть, поверил, что это гениальная режиссура, а так вряд ли кто-то из нынешних способен. Володин — вряд ли.
«Не следует ли на «Эхе Москвы», — имеется в виду на сайте, на форуме, — пресекать деятельность провокаторов? В частности, человека под ником rusmorpeh, который говорит: «Такие, как я, достанут из заначек АК (ну, мне АС и ВСС по руке больше) и безо всяких сигналов сверху выйдут плесень болотную мочить».
Что я могу сказать? Welcome! Валяйте! Если вы такие крутые, если у вас в заначках АК, АС и ВСС, то, как говорится, вперёд! «Плесень болотная» тоже, знаете ли, устала, и особенно жизнь-то беречь незачем. От мысли, что ей предстоит плесневеть в этом пространстве ещё пять, шесть, двадцать лет… Господи, посмотрите просто. Не надо себя считать таким неописуемо крутым. Не надо. Как правильно пишет Захар Прилепи, скромнее надо быть.
«Вы неоднократно называли Сократа христианином, жившим в дохристианскую эпоху. Интересно узнать, вы имеете в виду реального исторического персонажа или героя платоновских диалогов?»
Простите, откуда мне знать реального персонажа? Я с ним знаком не был. И строчки от него ни одной не осталось. Мы знаем его историю из диалогов Платона и жизнеописаний. Конечно, приходится говорить о платоновских идеях. «Пред ним встают идей Платона // Великолепные миры», — как у Блока было. Приходится о них говорить, как об идеях христианских до христианства, но, конечно, личных впечатлений о Сократе у меня нет.
«Можно ли добавить ещё час к эфиру?» Мы сегодня попробовали в компании Дымарского и Рыжкова. Если надо — может быть, ещё.
«Как вы относитесь к творчеству Ники Турбиной?»
Никак. Мне её очень жалко. Мне её стихи кажутся плохими, а сама она кажется личностью несчастной, обаятельной, трагической. Мне не нравятся её стихи, в них много истерики, надрыва. Она была изломанная девочка, и видна её изломанность уже в детских съёмках. Мог бы получиться хороший поэт, но не получился. А у неё были прекрасные задатки. Прекрасные! И я выступал на вечере её памяти, именно говоря о том, что мы не умеем обращаться с вундеркиндами. С вундеркиндом надо обращаться, как с абсолютно нормальным существом, не внушать ему мысли о его исключительности, а просто ставить перед ним более серьёзные задачи, чем те, что стоят перед обычным ребёнком. Мне сегодня как раз про моих некоторых студентов, которые после меня достались другим преподавателям, спрашивают в ужасе: «Что с ними делать?!» Да ничего не делать. Не бойтесь. Они такие, да. Ставьте перед ними такие же задачи, какие ставите и перед собой.
«Как вы оцениваете творчество Пришвина? Что из его произведений вам близко?» «Дневник» больше всего нравится. Хотя и «Государева дорога». Ну, «Кладовая солнца» — само собой, это детские вещи. «В краю непуганых птиц» неплохая книжка была. Но мне больше всего нравится «Дневник», причём чем позже, тем лучше.
«Нет ли у вас в планах написать биографический роман о Гумилёве?» Спасибо. Уже все написали, кто мог.
«Интересно было бы лекцию по «Анне Карениной». Хорошо.
«Могу ли я проходить «Квартал», находясь на высокой должности, начиная с 5 января?» Должность ничего не решает. «Квартал» — это мой роман, полный духовных упражнений. Его можно проходить только с 15 июля по 15 октября, иначе не будет никаких последствий.
«Как вы относитесь к группе «Калинов мост» и Дмитрию Ревякину?» Когда поёт — хорошо. Когда теоретизирует — хуже.
«Выскажитесь по поводу романа Залотухи «Свечка». И вообще по поводу «Большой книги» довольно много вопросов.
Мне кажется, что «Свечка» Валерия Залотухи наиболее значительное (и не только по объёму) произведение, которое там было, но автор не дожил, к сожалению, до «Большой книги», и поэтому давать первое место было бы как-то не совсем корректно, а третье — явно мало. Вот и правильно решили дать второе. Роман Валерия Залотухи — это замечательная хроника 90-х годов, очень точная, по-сценарному компактная, невзирая на огромный объём. И это единственный роман во всём шорт-листе, в котором есть определённая формальная задача, формальная сложность, потому что он многожанровый: там и стихи, и биографии, и политические, и лирические отступления, и многогеройность, и полифония, и много голосов. В общем, это серьёзная книга.
Остальные произведения в этом году — в частности, премированный роман Сенчина и премированный роман Яхиной — они хорошие, они безусловно добротные, но в них есть одно качество, которое меня несколько отвращает: это тексты, которые не выделяются из советской традиции. Роман Яхиной, безусловно, написан в традиции Айтматова («Ранних журавлей» и прочего), хотя он жёстче, конечно, — и политически жёстче, и фактурно. Сенчин не скрывает того, что он, по сути дела, в новых обстоятельствах транспонирует, переписывает «Прощание с Матёрой». «Зона затопления» и посвящена памяти Распутина. Это хорошая проза, но она ничего не прибавляет. Мне кажется, что Сенчин раньше был как-то мощнее и мрачнее. И я жду, продолжаю ждать от него нового. Вообще большинство книг… И любимая мною Анна Матвеева, которая сейчас пишет, по-моему, не так сильно, как вначале. Тот же «Перевал Дятлова» был всё-таки формальным экспериментом. Даже «Небеса» были более формально интересны и более отважны. Все переписывают какой-то советский большой стиль. Мне бы хотелось чего-то принципиально нового.
«У вас личная неприязнь к роману Литтелла «Благоволительницы»?»
Нет, она не личная. Я не знаком ни с романом лично, ни с автором. Я просто его читал. У меня есть ощущение, что главная интенция этого романа мне глубоко противна — попытка доказать, что все люди так бы себя вели. И потом, мне кажется, автор несколько злоупотребляет описаниями секса и еды (что всегда привлекает читателя, но несколько однообразно).
«Можете ли вы объяснить, что за тайна вселенского масштаба открылась Фальтеру из «Ultima Thule»?»
Я говорил уже. Мне кажется, это довольно очевидно. И мне указали, кстати, на важную деталь — на то, что Фальтер в своём монологе упоминает полевые цветы и иностранные деньги, о которых говорила жена Синеусова. Ему открылась связь с умершими, ему открылось бессмертие. То, что произошло с Фальтером, абсолютно копирует то, что произошло с Толстым во время «арзамасского ужаса». И в «Записках сумасшедшего» абсолютно то же самое описано: мысли о смерти вызывают у человека когнитивный диссонанс — значит, смерти нет. «Как безумно мнить себя Богом, так и мы полагаем себя смертными», — сказал Пьер Делаланд, выдуманный Набоковым мыслитель.
«Как вы оцениваете марафон чтения романа «Война и мир»? Сто́ящее ли это дело?»
Нет, не стоящее, по-моему. Я вообще не люблю всяких литературных марафонов, не люблю, когда проводят спортивные аналогии, типа: «Сегодня прочёл десять страниц, завтра — двадцать. Постепенно втянулся. Это как спортивная тренировка». Не люблю пропаганду чтения. Не люблю перформансы вокруг чтения «Войны и мира». Лев Николаевич не для того её писал, чтобы её по строчке вслух читали.
«Я ценю творчество Леонида Добычина. А вы?»
Я тоже ценю, но вчуже. Он не тот писатель, которого я перечитываю, которого мне интересно перечитывать. У него есть хорошие книги: «Портрет», «Встречи с Лиз». А «Город Эн» я перечитывать не могу. «Шуркина родня», мне кажется, интересная — был какой-то выход во что-то. Я вообще не очень люблю минималистов. Я не могу читать, скажем, автора «Берлинской флейты», но я довольно спокойно отношусь… Мне нравится проза Данилова, конечно, особенно «Горизонтальное положение», но это не потому, что это минимализм, а потому, что это весело, смешно и довольно точно. А вот «Описание города» мне было уже не так интересно. Хотя всё равно он, конечно, очень интересный автор. Правда, я не очень люблю таких минималистов.
«Можно ли сказать, что писатели всю жизнь пишут одну и ту же книгу?» Сказать можно всё что угодно, но это не всегда так. Мне, наоборот, дорог тот писатель, который пишет разные книги.
Вопрос о том, что люден — это Григорий Распутин. Нет, Григорий Распутин не люден. Во всяком случае, это не шаг вперёд, это шаг куда-то очень сильно вбок.
«Вы выражали восхищение своими студентами. С другой стороны, вы осознаете, что это островок в океане бездуховности и жлобства?» Нет, не осознаю совершенно. Это не островок. Это зерно, из которого вырастет многое. И никакого ощущения их исключительности у меня совершенно нет.
Вопрос из Славянска. И вам спасибо. «Что вы как писатель можете сказать о повести Геннадия Михасенко «Милый Эп»? Мне казалось, что лучше и светлее о старшеклассниках написать нельзя. Перечитал — и сейчас кажется. Только где эти старшеклассники?»
Знаете, было три писателя, совершенно ныне забытых, которые умели о старшеклассниках писать весело, по-доброму и увлекательно. Это Михасенко с «Милым Эпом», это Феликс Ветров с «Сигмой Эф»… С Ветровым я знаком по переписке. Он, по-моему, сейчас живёт в Германии. Он прислал мне очень ценные воспоминания своей матери о встречах с матерью Окуджавы в лагере. Вообще прекрасный писатель, по-моему. А третий — Валерий Алексеев. Тоже он уехал в Германию и тоже как-то безызв