Д. Быков― Тут все свои.
В. Иноземцева― Все свои, да.
Бабушка расстилала материю, облака
расходились по воздуху, и её рука
щупала ножницами неведомые края
Первозданной материи, безраздельного бытия.
Поможи, Боже-Господи —
Молитва была короткою, у межи…
Так, к сожалению, я стихи не помню.
Д. Быков― А давай я найду их в Сети и сам прочту?
В. Иноземцева― В Сети, наверное, не найдёшь.
Д. Быков― Нет, найду. Как? «Бабушка расстилала материю»? Ты понимаешь, это очень символично, что эти стихи у тебя точно так же распались…
В. Иноземцева― Как и эта жизнь.
Д. Быков― Да, как эта материя. Понимаешь, это удивительно страшная вещь.
В. Иноземцева―
Поможи, Боже-Господи —
Молитва была короткою, у межи
спинки и переда, подола и рукава
проступали розы байковые, прорастала в корни трава,
мир был беден на краски, чувства, цвета, слова.
Бабушка была господом, когда отрывала нужную
нитку, — рукав походил на Южную
Америку, зауженный снизу. По карнизу
бегал ветреный зайчик, убранство латая окон.
Пространство было соткано из волокон
простых и грубых нитей, сетей гардинных,
единых узором своим. Сквозь какой проступала взорам
живая картина мира в оконной раме.
Мимо, дворами проходила жизнь. Бабушка всё латала
мир. По-прежнему не хватало
жизни самой — для жизни.
Бог раскроил материю и собрал на живую нить.
Уже ничего не выдумать, не изменить.
Стрекочет зингер, в железной руке игла,
рубец протыкая, по старому шву легла.
Сколько порванных генов, непрожитых сыновей,
затруженых пальцев, проколотых до кровей,
белых, запутанных в кружева
линий, и память ещё жива; —
а там уже перелицовка, порка,
житьё-мытьё, половая уборка
бесцветной тряпкой, распластанной над циновкой,
она ещё помнит себя обновкой.
Но жизнь, — она была, напускала шёлку…
Я дальше не помню. В общем, короче говоря, это стихи, которые действительно сейчас забылись, потому что это больно.
Д. Быков― Потому что они рвутся по шву.
В. Иноземцева― Потому что это больно, да. Я их помнила наизусть, но сейчас…
Д. Быков― По крайней мере, мне понятно всё на самом деле. Я считаю, что это замечательный текст. И большое мужество, что ты его читаешь.
В. Иноземцева― Мужество прочесть — это не мужество помнить. К сожалению, я не могу его вспомнить.
Д. Быков― Но, слава тебе господи, ты веришь, что это может воссоединиться, сшиться. Я верю, что это возможно.
Кстати, тут Коля Карпов прислал замечательные стихи. Привет тебе, Коля Карпов!
Папа смотрит телевизор,
Мама прячет в шубу сельдь.
Рыба говорит: «Раиса,
А не спеть ли нам, не спеть?
Мама тихо напевает,
Папа в кресле засыпает.
Вот двенадцать настаёт —
Стало всё наоборот:
Мама смотрит телевизор,
Папа ищет в смыслах сельдь.
А у рыб свои капризы —
В майонезе посидеть!
Молодец, Коля! Мы передаём тебе привет! Это тоже наш человек, замечательный.
И. Лукьянова― Можно я тоже пискну?
Д. Быков― Валяй, пискни. Это Лукьянова пискнет.
И. Лукьянова― Сейчас Вика читала…
В. Иноземцева― Плохо читала.
И. Лукьянова― Хорошо читала. И главное, что я вспомнила, естественно, свою бабушку. У меня всегда было такое ощущение, что вот пока бабушка жива, она держит этот мир, и этот мир держится на бабушке. До тех пор, пока она встаёт утром, пока она чистит печку, выносит вёдра сажи, пока она пропалывает свой сад, пока в саду растут яблоки и груши, то этот мир будет вечный, неизменный. Вот он в какой-то степени держится на бабушке. Ну, вот у тебя сказано, что бабушка есть бог. В какой-то степень действительно бабушка держит мир. И тут меня иногда с ужасом прошибает, что ведь бабушки-то скоро будем мы. Вот Шендерович пришёл и стал рассказывать…
Д. Быков― Шендерович — дед. Вы представляете, что Шендерович дед?
И. Лукьянова― Некоторые уже дедушки, да. И это ведь какая-то совершенно колоссальная ответственность, ведь на нас будет держаться мир для наших внуков.
Д. Филатов― Для внуков мир будет держаться на их родителях.
Д. Быков― Ну и на нас тоже, не надо. Бабушки и дедушки — это важная вещь. Кстати, Лукьянова, мы сейчас с тобой тут сидим, а может быть, ровно в это самое время ты и становишься бабушкой. Где находится в это время Женя, я понятия не имею.
И. Лукьянова― С подружками!
Д. Быков― Женя, если ты нас слышишь: веди себя прилично, умоляю тебя! Я не готов быть дедом ещё (хотя был им в армии).
И. Лукьянова― От подружек не заводятся внуки.
В. Иноземцева― Я тоже думала, что мир держится на бабушках, но когда я стала матерью, то поняла, что мир держится на подростках, потому что именно они…
Д. Быков― Они не дают нам скурвится, в общем.
В. Иноземцева― Они — как бы это и есть такая прерывная ткань. Это способ не повторять чужие ошибки.
Д. Быков― А где сейчас сынок твой, кстати, Никитос?
В. Иноземцева― Дома. Надеюсь, он меня слушает.
Д. Быков― Передай ему большой привет. Никита, мы очень рады.
У нас остаётся, ребята, пять минут в эфире, поэтому все желающие могут сказать что-нибудь важное. И это будет Репринцева, я чувствую, которая молчала-молчала…
В. Иноземцева― С Новым годом!
Д. Быков― С Новым годом, с новым счастьем! Давай, рыжая, говори.
П. Репринцева― Я тут внезапно поняла, что никому это стихотворение не нравится, оно как бы весьма и весьма сегодняшнее.
Д. Быков― Я надеюсь, без мата?
П. Репринцева― Ну, я мат перефразирую.
Д. Быков― Ты запикай.
П. Репринцева― Запикаю, да.
Д. Филатов― Я буду сидеть рядом и пикать.
(Смех.)
Д. Быков― Ладно, читай.
П. Репринцева―
Думаю, что остаюсь,
Хотя ничего не хочется.
Вуаля! И отчизна, и отчество —
Как будто бы всё чужое.
Напьюсь, как и все, напьюсь,
Приветствуя прокажённых.
И снова чума по вотчине,
И надо, пожалуй, кротче мне,
Но — чёрт возьми! — не боюсь.
Пусть искры летят в темноту,
Пусть тьма с нами ляжет в кровать,
Ведь смысл лишь в том,
Кто тут останется зимовать.
Д. Быков― И мы останемся, и все будем вместе.
Д. Филатов― Можно я?
Д. Быков― Валяй! У тебя есть время.
Д. Филатов― Когда Виктор Анатольевич ещё только ходил с нами…
Д. Быков― В детский сад.
(Смех.)
В. Шендерович― Ты не примазывайся к нам, людям 1958 года.
Д. Филатов― …тогда я написал стихотворение и озаглавил его посвящением — В.Ш.
В. Шендерович― «Чтобы было не со злобы»?
Д. Филатов―
Чтобы было не со злобы,
Чтобы вышло от души,
Имя правящей особы
На заборе напиши!
И подумай, что за мука —
Вглядываться в эту явь.
И простое слово «сука»
Справа рядышком добавь.
И спеши уже к бумаге —
Весь душевный, добрый весь.
И правителю, собаке,
Снова пенделя отвесь!
(Смех. Аплодисменты.)
И. Кохановский― Слушай, это какой же год-то, а?
Д. Филатов― Тот самый.
Д. Быков― Ребята, мы должны закруглиться, но мы идём продолжать, просто уже не в эфире. Мы встретили с вами Новый год. Было очень хорошо. Дай Бог его так и провести! Мы вас любим! С Новым годом, с новым счастьем!