Вот очень интересный вопрос: «К концу XIX века реализм в литературе себя исчерпал: художественный метод не позволял дать ответов на вопросы, волновавшие человека того времени, что привело к созданию множества новых художественных форм. С начала 90-х до конца 20-х годов XX века было создано великое количество материала, что сегодняшний читатель с трудом добирается до художников «второго плана», — согласен. — Однако эпоху модернизма сменила эпоха постмодерна. Согласны ли вы с этим термином, и если да, то в чём его особенности? Почему общество, не освоившее опыт этой эпохи, перешло к следующей?» Спасибо, Дима, за вопрос. Ответим по порядку.
Почему общество перешло к следующей эпохе, не освоив этой? Тут были, конечно, и политические причины. Вы понимаете, что модерн, как «Ученик чародея», вызвал джинна, вызвал чудовище, не смог с ним совладать — и в результате от этого чудовища погиб. Модерн как некая пальма, которая пробила свою теплицу у Гаршина в «Attalea princeps»: он сломал себе среду, в которой он мог существовать. Модерн погиб во многом потому, что он вызвал чудовище. Могло ли быть иначе? Думаю, нет.
Что я думаю о постмодерне? Есть, наверное, штук 20 определений термина «постмодернизм». Я бы предложил такое: постмодерн (или даже в каком-то смысле я сказал бы «антимодерн», потому что «пост» всегда и значит «анти») — это когда идеи, технологии, догадки модерна осваиваются массовой культурой. Вот и всё. Постмодерн — это освоение высокого искусства технологиями попсы, беллетристики, масс. Я не знаю, модернизм — это «И корабль плывёт…» Феллини. А постмодернизм — это «Титаник» Кэмерона, который сделан во многом с помощью феллиниевских ноу-хау, но брошенных на уровень масскульта.
Есть другая версия, довольно занятная. Умберто Эко когда-то сказал, что «у Джойса «Улисс» — это модернизм, а «Поминки по Финнегану» — постмодернизм». В каком смысле? В том смысле, что модерн — это идея моральной ответственности, идея совести, идея контроля разума над подсознанием. Она есть у Фрейда, она у многих есть, у экзистенциалистов она есть. А постмодерн — это атака на эго, это отказ от рацио, когда всё рациональное объявляется ущербным, а желания, комплексы, подсознание, страхи выходят на первый план. Постмодерн — это время, когда разум посрамлён. Да, наверное, это так. Во всяком случае, «Поминки по Финнегану», написанные на так называемом «ночном языке» — да, это такое явление постмодерна.
Мне-то вообще кажется, что классический пример постмодерна, самый постмодерн — это «Lost» любимца моего Джей Джей Абрамса. У нас он известен как «Остаться в живых», что очень символично, кстати. «Остаться в живых» — это история, как вы помните, про выброшенных на необитаемый остров пассажиров самолёта. То ли в чистилище они находятся после смерти, то ли так странно живут в каком-то мифическом пространстве, то ли они в параллельном измерении — неважно. В конце там выясняется, но я вам не скажу. Важно только то, что это именно набор всех тем, всех проблем, всех разговоров, всех техник XX века — и из всего этого сделан очень увлекательный и довольно попсовый сериал. Вот это, по-моему, постмодерн.
«11 лет колонии строгого режима и штраф до миллиона рублей светит краснодарскому 26-летнему учёному Дмитрию Лопатину. В процессе разработки гибких солнечных батарей он заказал по почте растворитель, который является ещё и психотропным веществом. Чем это объяснить?»
Объяснить это очень просто. Дело в том, что сегодняшняя российская жизнь на 90% рассчитана на посредственности. Если кто-то сделает непосредственное, что-то удивительное и прекрасное, есть шанс, что этот уже и так плохо ходящий поезд развалится вовсе, поэтому есть установка на дрянность, на посредственность. Вот человек изобрёл гибкую солнечную батарею, которая в пять раз дешевле американского аналога. «Да это что такое вообще? Зачем? Нам же нужны цены, — как тут правильно пишут, — на энергоносители». Просто Дмитрий Лопатин оказался умнее, чем надо — вот и всё. Я думаю, что эта ситуация выяснится всё-таки, слишком она противоестественная.
«Не могли ли бы высказаться насчёт «направленности» последних песен Макара? — и вообще, findlay, благодарю вас за активность. — Должен ли автор сводить счёты с обидчиками или продолжать забираться на «красивый холм»?» «Красивый холм» — это из БГ. Ну, бог с ним. Видите ли, это вечный вопрос. С одной стороны:
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
С другой — когда она плюет уже и не только на алтарь, но и в лицо, надо, наверное, отреагировать. Тот же Пушкин сказал, что «мстительность есть добродетель христианская», мщение. Есть вещи, которые нельзя спускать. Мне кажется, что и БГ, назвавший вещи своими именами, и Макаревич вместо позы такого, знаете, утомлённого художника, которому всё равно, они правильно поступили — они активно ответили. И мне кажется, что песня Макаревича, в которой он бывших братьев, не называя имён, назвал глистами, морально оправдана. Он имеет на это право, потому что, в конце концов, его разочарование, я думаю, горше нашего, его с этими людьми большее связывало. Сейчас на иных глядишь и не веришь, что они когда-то делали.
Твой муж был похож на бога,
Но стал похожим на тень;
Теперь он просто не может
То, что раньше ему было лень;
Так что — что поделать? Резкость его мне понятна, и я в него камня, конечно, не брошу.
«Оцените последний шедевр Невзорова — его интервью в Питере Венедиктову и Рябцевой. Осталась загадка: это мистификация, розыгрыш или он выговаривался по-настоящему?»
Насколько я знаю Невзорова (а я сам делал с ним интервью неоднократно), он не склонен к эпатажу, просто он так резко формулирует. Это есть такая традиция в Петербурге — договаривать до конца. Это не эпатаж, это просто писаревщина такая. Я очень хорошо, вообще-то, отношусь к Невзорову. Неплохо к нему относился даже в период «Наших» или «Чистилища». Он — талантливый и яркий человек, с ним всегда интересно. Сейчас он точно навлекает на себя серьёзный гром и молнии. Я думаю, что он высказался искренне.
Тут спрашивают, интересно ли мне было бы с ним дискутировать на общекультурные темы. Нет, неинтересно. Если человек вообще совершенно по-базаровски смотрит на культуру — это его право, но здесь нет поля для дискуссий, здесь есть поле для взаимной демонстрации убеждений. Я к этому совершенно не стремлюсь. Мне интересен спор на том языке, который я знаю. При этом взгляды Невзорова меня интересуют, безусловно.
«Что для Вас предпочтительнее — базовые принципы радио или принципы «базовой аудитории»? Чем бы Вы пренебрегли в случае выбора?» Видите ли, подлаживаться под аудиторию — хорошая тактика, но это последнее дело. Я стараюсь говорить о том, что волнует меня, и это вернейший признак быть интересным кому-то в аудитории.
«У меня вопрос о Вашем отношении к соцсетям, — спрашивает Наталья. — В прошлый раз Вы сказали, что не любите дискуссии в соцсетях, когда обсуждают, кто поэт, кто не поэт, что это грязная среда социальной безответственности, — подписываюсь под каждым своим словом. — Но Вы пришли на» Эхо“, зная, что это соцсеть».
Нет, это не соцсеть. Это общение, это диалог, это попытка выяснить основные параметры аудитории, что ей интересно и какова она. Пока этот эксперимент меня более чем удовлетворяет, потому что я сталкиваюсь с феноменальным количеством умных людей и сложных вопросов. Вы не поверите, большинство вопросов, пришедших сейчас, меня просто — не скажу, что ставят в тупик, но заставляют об очень многом задуматься. И мне всё это страшно интересно. Это лишний раз доказывает, что эпоха люденов наступила. Кстати говоря, и письма очень грамотные. Меня интересует общение с этой частью аудитории. А потоки фекалий всяких, «шаланды, полные фекалий», которые сюда приплывают — тоже нормально, людям надо как-то самовыражаться. Будем рады, будем счастливы, что они облегчились, им стало полегче. Может быть, они теперь кого-нибудь не убьют.
«Ваше отношение к Науму Коржавину и его стихам?» Я глубоко чту Наума Коржавина. По-моему, поэтом может называться уже тот, кто написал несколько стихотворений, несколько слов, ушедших в народ. «И мне тогда хотелось быть врагом» (в стихотворении «Гуляли, целовались, жили-были…») или «Декабристы разбудили Герцена», или «Пусть к ним едет Советская власть» — это уже классика, ничего не поделаешь.
Коржавин, конечно, иногда бывает водянист, рационален, слишком, может быть, дидактичен. Да, действительно в нём много такой советской дидактики, но вместе с тем он, конечно, бывает и парадоксален, и главное — очень точен в автоописаниях. Некоторые его стихи я просто люблю чрезвычайно, «Снегопад в апреле» в частности. Стихи до первой книги, до 1962 года — там вообще очень много шедевров. Некоторая вода, по-моему, появилась в 70-е годы.
«Прошла ли эпоха эпопей…» Я отвечал уже на этот вопрос. И вот человек говорит, что у него есть идея рассказать свою историю про Прибалтику, про военную базу и т.д. Как вам сказать? Это ещё не конфликт. Понимаете, конфликт возникает не на социальном уровне. Вот есть новый герой, и вокруг него скандал, и он трётся об жизнь, и от этого трения искры высекаются. Новый герой. Когда есть герой — тогда есть конфликт, и есть о чём говорить. Или очень уж масштабная метафора, как в «Тихом Доне».
«Что Вы можете сказать о творчестве Юрия Шевчука?» По крайней мере, пять песен Шевчука мне нравятся очень сильно — это большой процент. Мне очень нравится человек Шевчук. Мне во многом нравится его позиция. Мне нравится актёр Шевчук. Я восхищён его работой у Сельянова в «Духовом дне»… Нет, в «Дне ангела», простите. Нет, в «Духовом дне» всё-таки. И вообще я очень люблю Шевчука по-человечески. Он честный.
«Прочитал «Обитель» Прилепина. Понравилось всё, кроме неестественных трансформаций главного героя». Ну, это «понравился арбуз, кроме семечек и сока». А что там ещё-то есть? Вся идея романа в трансформации главного героя, в его конформизме, приспособленчестве. Это роман о конформизме, о выживании. И совершенно не нравится Прилепину этот герой, как Солженицыну не нравится Иван Денисович. Иван Денисович — терпила. Ему нравится кавторанг. И Эйхманис гораздо больше нравится Прилепину, чем Горяинов. Горяинов как раз трансформируется.