Очень много вопросов по поводу утверждения госпожи Вербицкой, что надо бы, хорошо бы убрать «Войну и мир» из школьной программы.
Понимаете, почему я не хочу по большому счёту это комментировать? Потому что, начиная это обсуждать, мы как бы тоже придаём легитимный статус этому высказыванию. Госпожа Вербицкая — в прошлом доверенное лицо Владимира Путина, что характеризует её, на мой взгляд, очень положительно, — она долгое время возглавляла Санкт-Петербургский университет. Вот если бы она в то время сказала что-нибудь подобное, об этом бы стоило говорить. Но сейчас она человек очень далёкий от преподавания, от педагогики, от новейших тенденций в этом вопросе. Я не понимаю, почему мы должны обсуждать мнение непрофессионала, который вообще утратил уже давно контакт с реальностью современной педагогики.
Ну не понимаю, почему вообще можно обсуждать изъятие «Войны и мира» из программы как произведения слишком сложного. Ну что это мы так вообще отплясываем на собственной гуманитарной культуре? Давайте интеграл изымем, интеграл и производную, которые мы изучали в десятом классе, а сейчас это изучают в одиннадцатом. Ну сложная же вещь интеграл, понимаете, да? А вот, говорят, школьники не читают «Войну и мир». Хорошо, а стереометрию школьники хорошо знают? А тригонометрические формулы? А теорему синусов они охотно доказывают? Но почему-то сказал же Ломоносов: «Математику уже затем учить надо, что она ум в порядок приводит». Значит, зачем-то нужен упорядоченный ум, который знакомит со сложными вещами.
Как раз роман Толстого — самый простой из его романов, потому что «Анна Каренина» выстроена гораздо сложнее, и надо знать гораздо больше текстов, чтобы его адекватно понимать. «Воскресение» — вообще самый сложный роман Толстого: и по жанру как роман квазидокументальный и наполовину эссеистский, и по форме, и, собственно говоря, по мысли авторской, из которой выросли все сюжеты русского метаромана XX века. Это очень сложная вещь! А не проходить Толстого в школе — это, по-моему, не уважать собственную национальную культуру, которой у нас не так и много.
Как вы будете объяснять школьнику войну 1812 года, если вы ну будете привлекать к этому Толстого? Давайте назовём вещи своими именами. Ведь мы знаем поход Игоря Святославовича по «Слову о полку Игореве», по великой хронике поражения. Точно так же мы и «Войну и мир», вот эту хронику парадоксальной победы… По всем формальным признакам это поражение, что многие доказывают, начиная с Клаузевица, а тем не менее мы изучаем это как победу. Почему мы это изучаем? Да потому, что это Толстой так написал! Понимаете, ведь у нас история этой войны известна по той концепции, которую нам навязал так талантливо, так гениально, я бы сказал, Толстой. Он сказал: «Я напишу такое Бородино, которого не было». Он написал. И стало так, как он написал. Понимаете?
Точно так же, как мы до сих пор по Эйзенштейну воспринимаем Октябрьскую революцию, хотя никакие матросы там не бросались на эти ворота, не разбивали их; и вообще штурмовали Зимний дворец сто человек, а защищали восемь или десять, или погибло там минимум столько-то. И абсолютно была бескровная революция. И более того, самого штурма не было. А мы это воспринимаем так, как это снял Эйзенштейн, за что Маяковский не любил картину, поклонник искусства факта.
Как написал Толстой — так и стало. И вот как мы будем нашу главную мифологему — русскую победу через поражение, победу рукой сильнейшего духом противника, — как мы будем её воспринимать без Толстого? Ну что за русофобия вообще — изымать главный русский роман, роман, который читали в блокадном Ленинграде и тем спасались, изымать его из школьной программы? Вот где русофобство настоящее! Вот об этом и надо говорить.
Потому что именно идея победы через поражение, именно победы через силу духа, а не через количественные параметры, — это и есть идея, на которой стоит российская нация. Это те ценности, которые во всём мире победили, понимаете. Ведь «Война и мир» дала основу жанру — жанру военного семейного исторического романа. Из этого вырос Голсуорси. Из этого вырос Роже Мартен дю Гар с «Семьёй Тибо». Из этого вырос американский роман 70-х годов. А мы будем теперь изымать это? Нет! Пусть это Вербицкая делает для себя лично, а мы уж как-нибудь…
«В чём основной конфликт «Собачьего сердца» Булгакова?»
Понимаете, я эту лекцию прочту, наверное. Мы её выложим, конечно. Но я ещё раз говорю: рассматривайте это в одном контексте с антропологической фантастикой, с фантастикой рубежа XIX–XX веков, о «Островом доктора Моро». А самое интересное, и я об этом уже говорил: попробуйте подряд прочесть «Собачье сердце» и «День гнева» Севера Гансовского. То есть это своего рода тоже ведь вопрос о том, что делает атарков (там такие странные существа атарки — медведи, они же люди), что делает их неуязвимыми, непобедимыми? Почему люди проигрывают атаркам? Почему единственный способ победить Шарикова — это превратить его обратно в собаку? Потому что ни убеждением, ни физическим воздействием Шариков не победим. Вот это интересная тема, и об этом стоит подумать.
Ну и ещё, конечно, Булгаков гениально прозрел то, что вот эти существа, которым дали человеческий разум и дали читать переписку Энгельса с Каутским, что единственное будущее, которое их ожидает, — это расчеловечивание, что дальше профессор Преображенский преобразит их обратно. То есть, грубо говоря, Ленин сделал из них, как профессор Персиков, всесильных гадов, а Сталин потом (за что собственно, я думаю, Булгаков его и уважал) вернул их в их животное состояние. И Булгаков со своей стороны ничего не может возразить против такого образа действий. Это очень грустно, но, ничего не поделаешь, вот он так смотрел на вещи.
«Подскажите наиболее адекватный и не очень объёмный обзор итальянской художественной литературы».
Голубчик, это вам надо обращаться к литературному критику Михаилу Визелю. Я ничего, к сожалению, об итальянской литературе не знаю.
«Верите ли вы в вещие сны? И насколько серьёзно относитесь к своим сновидениям?»
Ну как? Я вслед за Мопассаном считаю, что во сне просто мы преобразуем те сигналы подсознания, в которых не решаемся разобраться на трезвую голову, в которых боимся. Это знаменитая история о том, как приятель Мопассана увидел вещий сон о смерти друга, прибежал с этим к Мопассану, а Мопассан сказал: «Вот вы получили от него письмо. Письмо было написано дрожащей рукой. Вы заподозрили подсознательно, что он болен. И это нашло выход в вашем сне».
Я не вижу как бы прямой связи в большинстве своих сновидений, но я им доверяю, доверяю им как честной попытке как-то разобраться в вещах неприятных, мучительных. Вещих снов у меня, слава богу, не было, но было очень много снов, из которых я делал потом сюжеты. Мне часто снились замечательные истории. Например, рассказ «Чудь» — это действительно абсолютная хроника сна, вплоть до тех странных слоганов, которые там герою снятся.
«Меня беспокоит скрепа № 3 — декабристы. Возьмёшь Эйдельмана — ум, честь и совесть. Возьмёшь ещё кого… Начнёшь разбираться — и всё более склоняешься ко второму варианту, не получается никакой середины, — ну, имеется в виду, что это были ветераны, «сбрендившие от честолюбия». — Какую методику оценки вы полагаете приводящей к наиболее объективному взгляду? И как менялось ваше отношение к героям в процессе знакомства с темой?»
Видите ли, я здесь разделяю точку зрения не столько Эйдельмана, сколько Окуджавы, потому что Окуджава сказал: «Для меня не важно, какую страну построили бы эти люди. Им всё равно не дали её построить. Для меня важно, что они были единственные в истории России бескорыстные борцы за свободу». Вот то, что это были люди, способные поступать в ущерб себе, — это для меня очень важно. Кроме того, меня восхищают их человеческие качества.
Они были очень талантливые люди. Талантлив был Пестель. Феноменально одарён был Рылеев. Я не разделяю скептических оценок его творчества. Пушкин, может быть, и прав, что думы его картинные, но всё-таки глава «Волынский» на меня очень сильно действовала в молодости (и «Войнаровский» тоже). В общем, это сильный автор. И Каховский прекрасный человек. И Бестужев, и Муравьёв-Апостол — сложные явления, интересные. Как бы то ни было, они мне симпатичнее тех, кто их давил.
«Прошу объяснить смысл одного эпизода из повести Веллера «Самовар» с «участием» телеведущей Светланы Сорокиной. Плод ли это больного воображения героев произведения?»
Нет. Конечно нет. Видите ли, я со Светланой Сорокиной обсуждал, конечно, этот вопрос. Светлана Сорокина взята здесь не как реальное лицо, а как символ прекрасного и недосягаемого: они видят её по телевизору. Мысленно ли они с ней проводят этот эксперимент по раздеванию или они всю страну заставляют? Нет, я думаю, что это доказывает их этическую и физическую ущербность при колоссальной волевой и витальной мощи. Ведь что является компенсацией этой мощи?
Я недавно как раз читал лекцию об этой книжке в паралимпийской сборной России, поскольку я считаю, что «горбатого по горбу» — это сильный педагогический приём. Я и сам всегда говорю о том, что меня мучает и унижает, иначе мы не справимся психотерапией. Я всегда говорю о том, что людей мучает и что они пытаются скрыть. Но здесь они очень легко пошли мне навстречу, и мы с удовольствием обсудили: а почему тема инвалидности в русской литературе так популярна? Потому что в русской литературе одна из ведущих тем — это тема гиперкомпенсации. «Да, мы вот такие! Да, мы ущербные! Но зато мы лучше всех!»
Вот «Самовар» — это довольно жестокий роман, психологический. Может быть, этим и объясняется то, что Веллер не стал писать его второй том, в котором эти люди просто брали бы власть. Он оставил незавершённой сознательно эту книгу. Может быть, он к ней ещё вернётся. Хотя сам он говорит, что второй частью следует считать «Б. Вавилонскую». Наверное. Может быть.
Но для меня там история в чём? Что эти люди действительно… «Самоваром», как вы знаете, называется на медицинском жаргоне у нянечек инвалид, лишённый рук и ног: вот голова, туловище и краник. У него, как он замечает, у такого инвалида (здесь Веллер ссылается на данные хирургов наполеоновской армии), физическая сила исчезает абсолютно, он не может ничем пошевелить, но у него возрастают очень ментальные способности: он лучше учит языки, он может влиять на происходящее в мире.