«Каково ваше отношение к Николаю Самохину и Виктору Колупаеву?»
Ничего не знаю об этих авторах. Если хотите — подчитаю с удовольствием.
«Читали ли вы аксёновских «Ленд-лизовских»? И что о нём думаете?»
Мне кажется, что «Ленд-лизовские» в первой своей части — бытописательской — как раз не очень интересны. А вот незаконченная вторая, где рисуется такая мощная фантастическая история… Они, по-моему, сделаны под сильным влиянием пинчоновского «Against the Day», потому что все эти молодые гардемарины очень сильно напоминают мне Chums of Chance — вот эту прекрасную команду молодых авантюристов на дирижабле, рыцарей удачи. И вообще мне кажется, что вторая часть «Ленд-лизовских», такая уже совершенно безумная, работу над которой оборвал так трагически ишемический инсульт, — мне кажется, что это была бы великолепная книга, такой чистый авангард. Я помню, как Аксёнов при последнем нашем разговоре с радостью говорил: «Какую я сейчас пишу прекрасную книгу! Чистый авангард, никакой реальности!» Вот это мне очень нравится. Я люблю, когда он летал.
«Видели ли вы фильм «Аноним»? И что о нём думаете?»
Думаю, что эта версия неубедительная. Для меня рэтлендовская гипотеза наиболее интересная. Ну, Сидни и Рэтленд 5-й. Тут сложно всё. Дочь Филиппа Сидни, может быть, и не участвовала. Хотя подозреваю, что участвовала всё-таки. Подозреваю, что Рэтленд мог быть прикосновен к этой теме. Хотя Розенкранц и Гильденстерн, его соученики в Падуе, в Италии, мне кажется, они были всё-таки достаточно распространёнными фамилиями, чтобы всё приписывать Рэтленду. А с другой стороны, понимаете, «Аноним» мне понравился тем, что именно он натолкнул меня когда-то на замысел «Икса».
Вернёмся через три минуты.
НОВОСТИ
Д. Быков― Продолжаем.
Тут очень интересный вопрос: «Почему на работе я сразу тянусь, — пишет автор, — к какому-то саморазвитию, к интересной книжке, к чему угодно, кроме работы, а когда дома, скажем, после работы или по выходным, вместо того чтобы читать интересную книжку, прокрастинирую, то есть сплю, занимаюсь ерундой всякой, играю в компьютер и так далее?»
Это очень понятно. Просто вам на работе неудобно спать и неудобно прокрастинировать — и вам поэтому приходится имитировать хоть какую-то деятельность, читать книжку. Это очень опасная ситуация, скажу вам честно, когда вы на работе не работаете, когда вы имитируете работу. Это плохо и в экономическом смысле, и для страны плохо. И это подтверждение нашей огромной скрытой безработицы, потому что у нас девяносто процентов людей работают не по специальности, а специальность получают для того, чтобы получить своеобразную отсрочку от жизни или просто не ходить в армию. Я горячо вам сочувствую.
Но, знаете, есть и другая точка зрения на эту проблему. Существует такой взгляд, что это количество лентяев, бездельников или прокрастинаторов, оно каким-то образом и обеспечивает прочность системы, как бы парадоксально это ни звучало. У Александра Житинского, которого я всегда цитирую, люблю на него ссылаться (всё-таки это мой учитель духовный), у него прекрасный был рассказ, он так и назывался — «Лентяй». «На работе работал лентяй. Каждый час он выходил перекурить, прислонялся к стене, стоял и курил. И эти часы перекуров складывались в годы. Однажды его уволили, а на следующий день стена упала».
Понимаете, это не так просто. Очень может быть, что ваша прокрастинация как-то гарантирует России стабильность. Потому что, понимаете, какое дело? Проблема ведь в том, что Россия не рассчитана на слишком быстрое движение. Это как тот паровоз, знаете, его называют «Кукушка»: он ходит по нескольким одноколейкам, замкнутым в круг на самом деле. Как тот Паровозик из Ромашкова бежит себе, стрелки перещёлкиваются. Причём, как в рассказе того же Житинского «Стрелочник», совершенно неважно, как вы её переведёте, потому что поезд так или иначе придёт в ту же точку. А если он слишком быстро начнёт бегать, то и дорога развалится, и он разрушится. Поэтому, может быть, ваша прокрастинация не просто так.
«Как вам литературные и исторические версификации Белковского? Это то, что сегодня на «Дожде».
Я Белковского всегда слушаю с интересом, что бы он ни говорил.
«Говорят, что любви все возрасты покорны. Дмитрий Львович, возможна ли любовь между мужчиной и девочкой тринадцати-четырнадцати лет? Или это всегда иллюзия, слабость и аморальность?»
Конечно возможна. Это бывает. Об этом написана «Лолита». Об этом написаны «Ромео и Джульетта» — ей, если вы помните, там ей четырнадцать лет. Правда, как справедливо замечала Тамара Афанасьева, «ничем хорошим это не кончилось». Конечно возможна. Возраст согласия в разных странах и в разных культурах был разным.
Вопрос только в одном. Понимаете, мы не говорим сейчас о том, преступно это или нет, педофилия это или нет. Разумеется, по меркам российского законодательства, это педофилия. Подумайте о другом. Такое соотношение, как мужчина и девочка, не ломает ли оно две жизни? Вот в чём дело. Очень часто ломает. И ломает именно потому, что есть роковое несоответствие опытов.
И «Лолита», в конце концов, ведь и об этом тоже — о том, как страшная пропасть между этими двумя людьми в конце концов приводит к гибели обоих. Конечно, для меня «Лолита» — это роман о России, он встраивается в русский метароман, в историю Лары, в историю Аксиньи. Но давайте вспомним, что и с Ларой, и с Аксиньей, которые тоже пережили родственное растление, да и с Катюшей Масловой тоже (ведь, в конце концов, Катюша была воспитанницей нехлюдовских тёток, это родственное растление), и всё-таки ничего хорошего из этого не вышло. То, что человечество обозначило здесь какой-то барьер — наверное, это говорит о каком-то трагическом опыте. И потом, если это любовь, то что стоит этой любви подождать два-три года? Хотя я понимаю, что вас, вероятно, эти мои слова совершенно не утешают.
«Многие люди находят в архаике то, чего во многом лишилась современная цивилизация: бескорыстие, простоту, романтику. Может, не так это и плохо?»
Плохо. Потому что в детстве тоже много прекрасного, но впадение в детство — это всё равно путь назад, это всё равно деградация. Архаика очень хороша как инструмент разрушения постмодерна, как инструмент разрушения постмодернистской иронии, но обожествлять архаику — это всё равно что обожествлять молоток. Вы можете ею воспользоваться, но жить ею нельзя, конечно. И если вы застрянете в архаике, сбежав из постмодерна, — это, как справедливо написал один публицист (не хочу его называть, потому что я часто с ним не согласен, но здесь он совершенно прав): «Давайте уйдём от фарисейства либеральных элит и честно вымажем всё в дерьме». Вот это, мне кажется, как раз то самое.
Дальше что-то совершенно непонятные два вопроса. И стихи. Стихи — так себе.
Поговорим о том, что пришло в письмах. На этот раз они чрезвычайно многочисленные, чрезвычайно интересные. Простите сразу за то, что я отвечаю на них чрезвычайно кратко и выборочно, но у нас ещё должно остаться время на лекцию.
«Когда вы приходите ночью в эфир, у вас чрезвычайно усталый вид. Берегите себя».
Он не всегда усталый, но сегодня есть от чего быть усталым. Сегодня я дал три урока, записал две колонки, две колонки написал, сейчас пришёл сюда — и нормально. Завтра у меня четыре урока. Потом я еду в Тверь читать лекции… то есть не лекции, а вечер стихов. Спасибо большое, тут меня из Твери уже поприветствовали. Да, завтра там творческий вечер будет, действительно. Приходите все желающие. Волшебное слово «Один» к вашим услугам. Ну а чего слишком много отдыхать-то, ребята? В гробу належимся.
«В книге Натана Эйдельмана «Грань веков» император Павел — значительный незаурядный правитель, окружённый конформистами и предателями. Почему Эйдельмана заинтересовал этот сюжет? И почему в «Ассе» Соловьёва эту книгу увлечённо читает Крымов?»
Ответ очень простой: потому что «Асса» как раз о том самом парадоксе, когда в России всё решает эпоха, а не герой. Герой может быть сколь угодно талантлив, но он родился не вовремя. Павел I мог бы стать великим реформатором, а стал представителем великого абсурда и жертвой этого абсурда. И отсюда его дикие припадки бешенства (кстати, как и у Ленина в последние годы). Человек чувствует, что он всё может и понимает, а вокруг — вязкая эпоха, не дающая действовать. Я думаю, что в конечном итоге Павла I и привело к душевной болезни это страшное ощущение.
«Я обожаю «Ностальгию» Тарковского, но мне кажется, что я её не понимаю».
Да, такое часто бывает. На самом деле, может быть, чем лучше иногда, чем загадочнее вещь, тем меньше в ней рационального. Мне кажется, что как раз «Ностальгия» — самый слабый фильм Тарковского. Я её понимаю и не люблю — ровно противоположная ситуация. Хотя там есть гениальные куски, как и везде. Мне кажется, великий фильм — это «Жертвоприношение». Вот там есть обещание нового Тарковского.
«Просматриваю недавнее интервью Венедиктова, — какая прелесть! Люблю обсудить начальство. — Резко впечатлила фраза: «Как говорил когда-то мой друг Владислав Юрьевич Сурков». Проверился в Google и обнаружил, что эту фразу с 2007 года (а может, и ранее) Венедиктов произносит регулярно. Вдогонку случайно прочитал произведение Горького «Ленин». Насколько убедительны были выступления Ленина? — ну, имеется в виду, что Ленин тоже как бы «друг». — Как вы думаете, что нам хочет сказать профессиональнейший журналист Венедиктов?»
Я думаю, ровно то и хочет сказать, что говорит. Он хочет подчеркнуть, что у него есть друзья в разных сферах жизни и что его политические взгляды не мешают ему дружить с разными информаторами. Это правильный поступок. Обсуждать это я не берусь, по большому счёту. Понимаете, ну как вам сказать? Я обычно, если уж рву с людьми, то даже как информаторов я их не рассматриваю. Ну, просто перестаём общаться наглухо.
Я не понимаю, как мог бы я сегодня дружить с моими когдатошними приятелями, которых развёл со мной Крым. Мне это не понятно. Я не могу через какие-то вещи переступить. А есть у меня друзья, которые совершенно спокойно общаются и со мной, и с этим таким крайне правым российским крылом — условно говоря, с публицистами межуевских «Известий», которые называют себя «Великими Известиями», такой клуб правых интеллектуалов, таких «правых яйцеголовых», как говорит Проханов. Я не могу с ними дружить, мне противно. Ну а кому-то не противно. Я, например, очень счастлив, что Алексей Алексеевич получает информацию отовсюду, собирает мёд со всех цветов, даже и с самых, на мой взгляд, неблагоуханных. Кто-то же должен с ними дружить, понимаете.