Просят лекцию про Шекспира. Ладно.
«В чём больше силы — в умении и смелости отстаивать свою точку зрения, конфликтуя и не боясь последствий, или в терпении к окружающим, в умении уступить, отступить, погасить конфликт?»
Ну, это когда как, смотря с кем конфликт. Если это конфликт с матерью или ребёнком, наверное, лучше иногда его погасить. А в принципе я, знаете, не сторонник таких компромиссов. Да, надо отстаивать свою точку зрения, иначе можете приспособиться до того, что сами забудете, кто вы есть. Ведь адаптивность — это палка о двух концах. Понимаете, пока вы приспосабливаетесь, всё хорошо, но потом вы просто забываете… Ну, как было сказано у одного поэта, молодого моего современника: «Так редко занимался, чем желал, что и желать успешно разучился». Так вот, вы можете разучиться быть собой, а это самая опасная штука.
«Фильм «Утомлённые солнцем». Пересматривая фильм в разные годы, я симпатизировала то герою Меньшикова, то комдиву Котову. Мне бы хотелось услышать ваше мнение об этом».
Ну, хорошее искусство всегда предполагает определённую дифференциацию подхода. Иногда вам нравится одно, иногда другое. А иногда вы понимаете, что оба не ахти хороши, потому что они оба жертвы больной ситуации, а в больной ситуации нет правых. Не прав ни Котов, ни Дима, потому что… Понимаете, какая вещь? Вот чем эта картина была хороша? Я думаю, что это не столько даже влияние Ибрагимбекова с его глубокими всегда, неразрешимыми конфликтами, сколько тайная, не очень оформленная мысль самого Михалкова.
Знаете, я тут прочитал его дневники, наброски сюжетов. Он очень умный человек. Ему ценнейшие мысли приходят в голову! Он не всегда может отрефлексировать свои какие-то догадки, потому что он боится заглядывать в себя, как мне представляется, но как художник он догадывается очень о многом.
Так вот, «Утомлённые солнцем» — это точное название. Это ведь фильм не о том, что прав Котов или прав Митя. Это фильм о том, что в изуродованной, извращённой ситуации все больны и все обречены, поэтому и Котов гибнет, и Митя гибнет. Митю не надо было воскрешать в продолжении. В этом продолжении есть замечательный эпизод один, когда солдаты машину толкают, но в целом, конечно, не надо было возвращаться к этой истории. Мне кажется, что это фильм именно о больной, выморочной ситуации, в которой никто не прав.
И вот эту утомлённость солнцем Михалков чувствует, но он не может отрефлексировать для себя, что такое для него солнце, что такое солнце в его системе ценностей. Это то солнце абсолютной власти, которая появляется потом и в «Солнечном ударе». И очень важно, что такое «солнечный удар». Это удар истории, который болезненно извращает отношение людей. Ну, что такого в романе этого мальчика военного с чужой женой? Но получается, что из этого выходит величайшая катастрофа, потому что на всех светит вот это страшное солнце истории, солнце, которое ударило в озоновую дыру над Россией.
Солнце в михалковской системе ценностей — это страшное зло, это историческое зло, это ужас абсолютной власти, абсолютной диктатуры, которое всех людей заставило действовать в обстановке солнечного удара. Все там утомлены солнцем, поэтому кому-то нравится Котов, кому-то Митя, а в целом все они больны и извращённые люди. И жены Котова, героини Дапкунайте, это касается в особенной степени. Это вот то, что называется «год активного солнца». Нет, «Утомлённые солнцем» — очень значительный фильм. Просто ум — не самая упоминаемая михалковская добродетель, а между тем, это умная картина.
«Нравится ли вам Павел Лунгин? Какие фильмы больше?»
Мне очень нравится Павел Лунгин просто как человек. Он правильно сказал, что с него списан Карлсон в переводе его мамы. Как раз Лилианна Лунгина очень точно придала Карлсону в переводе какие-то черты и словечки толстого, авантюрного и весёлого Лунгина. Но нравится ли он мне как режиссёр? Нет, не нравится. Я очень люблю некоторые его картины. Кстати, совсем не «Такси-блюз». Мне гораздо больше нравится «Луна-парк», если уж на то пошло. И мне интересны у него какие-то фильмы, но в целом он эклектичен очень как режиссёр, и он мне в этом смысле не очень нравится. Просто я люблю Лунгина как человека, и он мне всегда интересен. Он очень умён. И «Царь» замечательная в своём роде картина, но там ещё, конечно, грандиозный сценарий Иванова и потрясающая работа Янковского, там о многом можно задуматься. Но в целом мне представляется, что он как человек, как сценарист, как явление умнее своих фильмов, которым вредит, на мой взгляд, полное отсутствие стиля.
«Люблю «Долгое прощание». Могло ли кончиться иначе? Мог ли Гриша простить Лялю?»
Да нет конечно. Прощание Гриши с Лялей — это не главная тема повести. Главная тема повести — это прощание России с террором (действие происходит в марте 1953 года). А в том-то и дело, что Ребров выламывается из этой истории, а Ляля встраивается в неё (кстати, к вопросу об адаптивности), поэтому из Реброва вышел толк, а из Ляли вышла квашня, как это не ужасно звучит.
«Бомарше написал «Женитьбу Фигаро» только для развлечения или в этой пьесе сложный, даже трагический взгляд на Францию?»
Конечно, «это не безделка». «Перечти «Женитьбу Фигаро» — да, но не потому, что это смешно, а потому что это умно, потому что в этом есть элемент опоры. Ведь утешает нас, «как мысли чёрные к тебе придут»; утешает нас не смешное, не комическое, а нас утешает наличие рядом сильного и трезвого ума, а это чувствуется в драме Бомарше, конечно.
«Кем был для вас Кастро — революционер-романтик, герой или кровавый палач? Что нового он привнёс в мир как революционер»?
И тут же просьба сравнить Моторолу и Че Гевару. Ну, вы сравните, как погиб Моторола и как погиб Че Гевара, — и вы увидите довольно существенную разницу.
Понятно, я не берусь сейчас по горячим следам, на свежей могиле подводить итоги жизни и правления Кастро. Мне кажется, что между его романтическим образом, который он построил исключительно грамотно, и практикой политической существует огромный зазор. Он же существует и у Ленина, он же существует у Робеспьера. У всех практически революционеров есть эти «ножницы» между благородной риторикой и чудовищной практикой. Как можно их оценивать?
Понимаете, я вот говорил вчера в лекции про Ленина. У меня в цикле «Истории великих пар» была лекция про Ленина и Крупскую, двух литераторов таких. Сразу как только начнёшь анализировать — тебе тут же суют в нос количество смертей. И это правильно, но это исключает любой анализ, а без анализа мы никуда не сдвинемся. Осуждать человека раз и навсегда только из-за того, что революция в его стране получилась кровавой, — это как минимум не вполне справедливо, потому что здесь надо судить ещё и исполнителя. На добрую ли почву пала это зерно — вот на что надо смотреть прежде всего.
Кастро пользовался на Кубе колоссальной поддержкой, огромной любовью — и не только благодаря тоталитарной пропаганде, а благодаря тому, что он осуществлял национальную матрицу. Эта матрица всегда была довольно жестока и довольно кровава. Первая половина его жизни — это «Сто лет одиночества», а вторая — «Осень патриарха». И «Осень патриарха» тоже в эту матрицу входит.
То есть мы любим тех, кто выражает наш национальный архетип, вот и всё. Поэтому Сталин со всей его кровью был популярен — он выражает архетип местного царя, жестокой, кровавой, тормозящей, глубоко реакционной, запретительной, абсолютно безнравственной власти. Каков национальный архетип, какова матрица — такова и современность. И мы же в основном зрители, вот в чём дело. И мы воспринимаем это как зрители, и нам нравится эта драма, пока она нас не затрагивает, пока нас не начинают прямо в зале хватать. Но слава богу, некоторые успевают сбежать в уборную или в буфет. Эта театральность есть в русской истории.
И Кастро осуществлял латиноамериканскую матрицу, поэтому он был так популярен. Не надо его судить вне этой матрицы. Посмотрите на традицию, которая, к сожалению, одинакова во всех случаях. И если выбирать между Кастро и Пероном, простите (Пероном с одним «р», конечно), если выбирать между поклонниками Кастро и перонистами, то Кастро мне симпатичнее, потому что Перон, и особенно Эвита — это какой-то цинизм уже, по-моему, совершенно запредельный.
«Пересекались ли эти самые «главные» шестидесятники, о которых написан роман, со Стругацкими? Ведь они тоже шестидесятники. Или с другими именитыми фантастами тех лет? Емцев и Парнов, Войскунский и Лукодьянов, Шефнер, Журавлёва, Булычев, Ларионова и прочая. В конце концов, даже Ефремов, Гор и Громова — все они по психологии книг тоже шестидесятники. Дружили, общались, вместе работали».
Саша, как всегда, блистательный вопрос! Спасибо и вам. Стругацкие дружили с Высоцким, дружили, хотя и очень сложно, с Тарковским, а в литературе были довольно одиноки. Понимаете, они очень… Ну, во-первых, фантастика всегда существовала в гетто. А во-вторых, понимает, какая вещь?
Большинство фантастов, это я знаю по себе (ну, сам я не совсем фантаст, но я очень много в этих кругах вращался), это люди особой складки. Вот меня спрашивают: а как я дружу с Лазарчуком? И как, например, дружили между собой Лазарчук и Успенский, имеющие абсолютно полярные характеры, темпераменты и воззрения? А как я дружу, например, с Лукиным, который сейчас, насколько я знаю, занимает позиции прямо противоположные?
Видите ли, у больных людей, скажем так, больше общего, даже если они полярных убеждений, чем у больных и здоровых. Вот фантасты — это люди настолько особой складки, действительно люди будущего, действительно людены. Вот скажем так: у люденов разных убеждений всё-таки больше общего между собой, чем у люденов и просто людей. Поэтому Гор, который был, кстати, не совсем фантаст, он начинал как авангардист (прочтите «Корову»), или Ефремов, который был тоже не столько фантаст, сколько социальный мыслитель, или Громова, которая была не только фантаст, но и переводчик довольно известный и довольно известный, кстати, диссидент, — у этих людей было друг с другом больше общего, чем с обычными писателями.