Вот по этой же причине «Детство», «Отрочество», «Юность» остались трилогией, а задумана была часть «Молодость» — тетралогия. И вот там должно было происходить стирание иртеньевской личности. Но прошли, простите меня, 50 лет, прежде чем он написал «Воскресение», которое и есть четвёртая часть. «Детство», «Отрочество», «Юность», «Воскресение» — вот так выстраивается тетралогия, понимаете. А чтобы случилось воскресение, надо умереть. Всякое формирование и всякий роман воспитания — это история смерти. Ну, грех себя цитировать, но в «Иксе» же сказано, что пока вы не сотрёте себя как палимпсест, не напишете поверх своей рукописи другую, вы не начались как человек. Вот это долгая история.
Александр Старостин… Александр Иванович, здравствуйте. «Вопроса «Что было раньше — Бог или материя?» просто не существует для людей верующих, потому что они читали хотя бы первую страницу Библии. Для неверующих — тем более! — ну вот видите, для вас не существует, а для гностиков существует. — «И не из глины сделан был человек, а из праха земного», — по-моему, чистая демагогия.
«Есть ли вообще интеллектуалы, заинтересованные в диалоге?»
Есть, конечно. Как бы сказать? Я заинтересован в диалоге, но для этого надо сначала понять, на каком языке мы говорим. А мы с вами говорим на языках довольно разных. Надо перейти к некоторым одинаковым терминам, а с этим и у меня проблемы, и у вас проблемы. Вам надо как-то со мной… Я так понимаю, что вы в Воронеже живёте. Я в Воронеже буду выступать 13-го, продавать книжку. Вход там свободный, в клубе «Петровский». А волшебное слово «Один» поможет вам и книгу получить даром. Так что приходите, и мы попробуем поговорить. Хотя мне говорить сложно — мы с вами в разных возрастах и, судя по всему, очень разных взглядов. Но ничего, попробуем. Беда в том, что я совершенно не пью. Ведь алкоголь — такая универсальная смазка, которая позволяет находить общий язык (правда, тут же терять его). Но ничего не поделаешь, попробуем на трезвую голову поднять вопрос о прахе земном и о профессоре Преображенском.
«Как вы относитесь к творчеству Дэниела Киза?»
Ну, как сказать? «Цветы для Элджернона» — интересная книга (если я о том авторе говорю, которого вы имеете в виду). А вот этот роман про Билли Миллигана мне кажется более интересным, хотя… Как вам сказать? Там главные сюжетные возможности всё-таки не раскрыты. Он решил писать документальный роман о человеке с множественными личностями, а мне представляется, что интереснее было бы… Я хотел такую пьесу написать, но…
Ну, представьте себе — есть юноша и девушка в дурдоме. У обоих очень распространённый (в Америке это почти профессиональное заболевание — почему и отдельная тема) синдром множественных личностей. И вот, скажем, в ней живёт японский рыбак 63 лет, а в нём — я не знаю, исламский террорист. И вот им двум очень хочется совокупиться, но они никак не могут этого сделать, потому что всё время перещёлкиваются, всё время попадают разные ипостаси друг на друга, а сами они никак не могут нормально переспать. Вот в этом-то и заключается драма, что как бы он ни хотел её, грубо говоря, трахнуть, он всё время натыкается в ней… Ну, представляете, он в нормальном своём состоянии, он 18-летний юноша, а в ней сидит венгерский эмигрант 72 лет — и у них опять ничего не получается! В конце концов им всё-таки удаётся, но во время пожара, когда выступают на первый план настоящие личности. Весь дом горит, а они внутри его предаются разнузданной страсти.
Вот это мог бы быть прекрасный такой сюжет. Дарю желающим. Отличную пьесу можно написать. Всё трещит, гремит, рушится (и на сцене тоже всё), а они среди этого орут от страсти. Отличный был бы эпизод, но как-то всё лень. А если кто-то захочет — сделайте. Мне кажется, что Киз прошёл мимо очень талантливой истории.
«Моэм записал однажды в своём дневнике: «Для того чтобы отвергнуть существование Бога, достаточно один раз увидеть, как ребёнок умирает от менингита». Могли бы вы что-то возразить на это утверждение?»
Да не буду я на это возражать! Я уже тысячу раз говорил о том, что для меня проблема теодицеи снята. Ребёнок умирает от менингита, потому что Бог не мог или не успел вмешаться с нашей помощью. Вот мы и есть инструмент Бога. И виноваты в этом только мы, а не Бог. Я думаю, что человек действительно всемогущ, и мы всё время это всемогущество в себе доказываем. Вернее — всемогущ коллективный вот этот огромный Человейник, который Богом создан, но, к сожалению, он часто пренебрегает своими возможностями.
Да, наверное, достаточно увидеть один раз ребёнка, умирающего от менингита, чтобы отвергнуть существование Бога. Но достаточно один раз написать хорошее стихотворение, чтобы уверовать в существование Бога. Именно поэтому, вы знаете… Ну, те ощущения, которые при этом испытываешь, их ни с чем не спутаешь. Иногда кажется, что просто тебе диктуют.
Знаете, Моэм — он же совершенно честный агностик, он не атеист. Вот это очень важно. Вы перечитывайте «Лезвие бритвы» почаще. Это совершенно агностический роман, а никак не атеистический. Кстати говоря, и любимый мой роман «Луна и грош» — это тоже, в общем… Господи, а «Cakes and Ale» («Пироги и пиво»)? Это глубоко религиозное произведение, потому что рефлексия художника над собственным внутренним опытом. А много вы знаете внутреннего опыта, который бы доказывал бытие Божие? На этот вопрос отвечает Моэм в «Of Human Bondage» (в «Бремени страстей человеческих»): любовь и творчество. Какие ещё вам нужны доказательства? Так что подождите так уж отрицать.
«Если вы не поможете мне вспомнить название рассказа…»
Я не могу вспомнить название рассказа. Я попробую его вспомнить потом.
«Как вы думаете, могло ли косвенно или напрямую оказать влияние на выборы Гитлера в 1933 году существование коммунистического режима?»
Да, конечно могло. Я много раз отвечал на этот вопрос. На существование Гитлера огромное влияние оказал Муссолини, а на Муссолини — огромное влияние вообще футуристическая эстетика, коммунистическая эстетика, Д’Аннунцио. Ленин похваливал «Аванти!», насколько мне известно. Так что — да, конечно, оказало.
Я говорил об этом во вчерашней лекции про Трампа (тоже у меня вчера две лекции было). Вот я про Трампа говорил. Россия первой сталкивается со всеми вызовами. Конечно, в России, поскольку это самая словоцентричная страна, здесь словам особенно верят. В России сначала осуществился абсолютно авторитарный режим, а потом эта инфекция пошла по всей Европе. И мы же её и задавили в конце концов, потому что у нас уже действовали антитела. А впоследствии та же история…
Кстати говоря, Трамп, трампизм — это тоже ведь началось у нас. Я не сравниваю Трампа с фашистами, боже упаси, и масштаб не тот, но определённые сходства есть — ну, популистские. Прав совершенно Швыдкой: эстетику «Короля Убю» мы впервые пронаблюдали на Жириновском. А очень много общего, несмотря на разный бэкграунд. А сейчас Жириновский доказывает, что они родня. В духовном смысле — возможно. То есть он это доказывает опять-таки метафорически.
Мне кажется, что здесь есть прямая связь, конечно. Россия первой всё испытывает, потом это расползается по миру, а потом мы это побеждаем. Кстати говоря, собственно роман «Июнь» об этом и написан — о том, как многие в советской России радовались приходу Гитлера, сначала его приходу к власти (вот только что с Юлией Кантор, спасибо ей большое, имел я на эту тему весьма плодотворную консультацию), а потом — пакту о ненападении. Многие даже в дневниках записывали: «Вот теперь жидов-то вместе подавим, большевистскую жидовскую власть». Писали так многие. И в начале войны многие радовались тому, что придёт Гитлер. Это есть в дневниках Шапориной, например. Ужасно, да? Но ничего не поделаешь.
«Нравится ли вам Ричард III?»
Ужасаюсь.
«Ваше мнение о стихах Георгия Иванова? Разделяю до определённой степени мнение Блока, что его стихи «обделены всем». Но почему сжимается горло от его стихов, особенно написанных в эмиграции?»
У меня не только от эмиграции, а у меня и «Езда на остров Цитеру» вызывает восторг. Ну, поговорим через две минуты.
РЕКЛАМА
Д. Быков― «Здравствуйте. У меня сегодня день рождения. Отмечать этот день я очень не люблю. А как вы относитесь к этому дню?»
Восторженно, потому что 20 декабря родился не только я, но и Ксения Драгунская — мой любимый драматург, дочь любимого писателя и сестра любимого писателя. Ну и вообще 20 декабря — хороший день. Во-первых, я вас поздравляю, прежде всего. Во-вторых, знаете, мы, декабрьские, Стрельцы мы. Надо этим, по-моему, не то чтобы гордиться (гордиться имманентностями смешно), но как-то мы родились в холодное время, поэтому наше предназначение — делать мир более тёплым. Вот так мне кажется. Мы родились в эпоху очень короткого дня, и нам надо делать мир более светлым. И потом, правильно говорил Будулай: «Зимние дети крепки».
«Что Тамила нагадала Соне в рассказе Петрушевской «Тамила» (из книги «Не садись в машину, где двое»)?»
Совершенно не помню, но это страшная такая книга, я её знаю. И я, конечно, вернусь к этому рассказу с удовольствием.
«Прочитал «Самодельные гробики», — да, тут кто-то почему-то их в комментариях назвал «handcrafted». Они «handcarved», ребята. При чём здесь «crafted»? — Как вообще Бобу Куину могло прийти в голову, что им руководит Бог?»
Во-первых, а с чего вы взяли, что убивает Боб Куин? Там это совершенно не прописано. В том-то и ужас, что мы не знаем. Это деперсонификация сюжета, разрушение личной ответственности, как у Стругацких в одновременно написанных «За миллиард лет…». Откуда мы знаем, что это делает кто-то? Это делает гомеостатическое мироздание. Вот в чём ужас настоящий.
«Чем лечится злорадство?»
Ничем, кроме личного опыта.
«Суворов, написавший «Ледокол»…
Вопрос настолько смешной и глупый, что, простите, даже как-то смешно на него отвечать.
Вопрос о том, как меньше жрать опять.
Вопрос о бывших жёнах. Не могу на это ответить, потому что никогда не был в ситуации таких семейных конфликтов.