на из самых принципиальных в цикле «Великие пары». Там же и тогда же.
Ну, поотвечаем на форумные вопросы.
«Привет, Дмитрий Львович! — привет, Лёша! — Посмотрел в Сети фильм вашего давнего приятеля Владимира Аленикова «Война принцессы». Как вы думаете, насколько эффективны фильмы о подростковой жестокости? Почему в финале картины тяжелораненый умирающий подросток воскресает на наших глазах? Что это означает?»
Это означает, что Алеников вообще принципиальный противник трагических финалов — ещё с ранней своей картины «Сад», ещё с прозы своей ранней. У него, кстати (у Аленикова), несколько очень забавных готических рассказов и довольно интересные триллеры, но портит всё доброта. Он, конечно, не готический писатель. У него какие бы ужасы в районе новостроек ни происходили, какие бы людоеды там ни бегали (а у него в одном рассказе герой даже сам съедает себя, почти как у Стивена Кинга), но всё равно чувствуется добрая и весёлая душа.
Но «Война принцессы» — довольно занятная картина. Она долго делалась. И она, в общем, стоила того. Понимаете, что мне в ней нравится? Что у Аленикова всё-таки, несмотря на довольно сладкий финал, у него нет ощущения от подростков как от всегда правых и трогательных, он показывает этот возраст со всеми его сумрачными соблазнами. В этом смысле он молодец. Он биолог же по образованию, насколько я знаю, происходит из биологической семьи, довольно такой известной, разветвлённой, поэтому у него насчёт поведения человека, как и у большинства этологов (а он этологию изучал профессионально), у него нет иллюзий. Вот за это я его люблю особенно.
«Как шекспироведы объясняют доставленную студентами с материка в Эльсинор новость от Розенкранца: «Ничего, принц, кроме того, что в мире завелась совесть»?»
А я не понимаю, что в этой реплике особенно такого, так сказать, что могло бы озадачить. Розенкранц пытается попасть в тон Гамлету, в тон его довольно желчному остроумию. Он, если угодно, подделывается под него, подлизывается к нему. А Гамлет, как всякая христологическая фигура, всегда играет на повышение, и он отвечает: «Да, только не здесь, в Дании, потому что Дания — тюрьма, и преотличная». Он как раз не поддерживает этого разговора, потому что Розенкранц неискренен совершенно в своей мизантропии. А мизантропия Гамлета имеет глубокие метафизические корни.
«Уэллс в «Машине времени» резко делит людей будущего на два вида. Всё ли к этому идёт? Почему морло́ки, — или мо́рлоки, — не могут обойтись без элоев?»
Ну а как же они собственно без них обойдутся? Как раз одни руководят и, условно говоря, формируют власть, являются духовной элитой; другие, пролетарии, как раз морлоки — они работают. И куда же морлоку без элоя? Это вообще, так сказать, тело без души, как это ни ужасно. Я не думаю просто, что всё к этому идёт — в том смысле, что разделение пойдёт по другому признаку. Вот самое страшное, что мы не знаем критерия. Уэллс делит людей на элоев и морлоков по принципу — отношение к физическому труду. Одни становятся могучими и совершенно безжизненными (ну, в смысле — бездуховными, безмысленными, безмозглыми), а другие — утончёнными и ни к чему абсолютно нежизнеспособными.
Пожалуй, кое-что в тогдашней Англии действительно располагало к такому делению и такому подходу, потому что когда, с одной стороны, у тебя Уайльд, а с другой — Честертон, вот такое деление на апологета простых ценностей и защитника и поклонника абсолютной утончённости, то тогда, конечно, Уэллсу, их современнику, казалось, что вот по этой линии всё пойдёт. И не только ему, а Фрицу Лангу, когда он снимал «Метрополис», тоже такие являлись видения. Но ирония Господа в том, что отношение к физическому труду не является определяющим критерием. Тут вопрос весь в способностях, в появлении новых способностей, которые сделают некоторое количество людей элитой.
И ещё вот в чём, так сказать, важный парадокс — вопрос в распространённости вот этого нового типа. То, что человек будет эволюционировать, делясь, и делясь на две категории — по-моему, довольно очевидно. Вопрос в соотношении этих двух категорий. Вот меня недавно студенты на одной встрече совершенно истерзали вопросами: «А нужен ведь, наверное, навык противостояния. Вот что делать этим людям, если они интеллектуальные, продвинутые, но у них нет навыка противостояния?»
Я был здесь в Доме книги, когда я представлял как раз «Карманного оракула». История ведь вот в чём. Борьбы, противостояния этих двух веток не будет. Элои не пойдут на морлоков, людены не пойдут на людей; они исчезнут с экранов друг друга. Вот в чём заключается главный парадокс. Есть такая форма адаптивности у растений — цветение в разные сроки, чтобы пыльца не менялась как бы, не мешалась. И точно так же есть так называемая ярусность, когда на одном ярусе цветёт в одно время, на другом — в другое, и так далее. Вот ярусные, разноярусные растения — они друг другу не мешают. И больше того — они не сожительствуют, не вступают в симбиоз, они не пересекаются.
Жизнь — тоже явление ярусное. Я пытался об этом написать. Это одно из главных чудес жизни. Обратите внимание, вот иногда так бывает, что вы со своими бывшими не пересекаетесь. А если бы пересекались, то это были бы непрерывные скандалы, мучительные напоминания. Вот есть несколько девушек, которых я, может быть, и очень хотел бы повидать, потому что какие-то любовные воспоминания у меня сохранились, но после того, как мы расстались — как отрезало! Их нет вообще. Они просто не попадают в поле моего зрения.
Точно так же с люденами и людьми или, скажем так, с людьми нового типа: они исчезли, они умудрились исчезнуть с радаров даже самых агрессивных представителей архаики. Как они это делают? Ну, просто они существуют в разных темпах, они гораздо быстрее. И вот это и наводит меня на мысль, что условные морлоки будут очень медленно деградировать, а количественно небольшие новые люди будут ускоренно развиваться; и они не будут конфликтовать — просто потому, что им нечего делить.
Ведь, понимаете, любой конфликт предполагает возможность, ну, если не разрешения, то, по крайней мере, какого-то изменения стартовых условий. А здесь ничего нельзя изменить. Банев не может стать мокрецом. Он очень бы хотел, но мокрецом надо родиться. Кстати, тут вопрос о «Хромой судьбе», о «Гадких лебедях». Забегая вперёд, вот отвечаю. Так что от уэллсовского, вероятно, прогноза мы отличаемся именно тем, что одна категория не видит другую, и это самое интересное. Обратите внимание, что прямые дискуссии, особенно политические, в последнее время невозможны, потому что не о чем дискутировать, потому что для одних всё слишком понятно, а… Другие, кстати говоря, тоже всё понимают, но они хотят доминировать, а вот им этого не позволяют.
«Когда-то в вашей передаче в гостях был Карен Мхитарян с удивительной методикой по хиромантии».
Да, Карен был моим приятелем ещё по «Собеседнику». У Карена была такая идея, что если изменить линии судьбы, то можно добиться перемены судьбы. Он, будучи математиком и при этом поклонником Лема, не задумывался над этой причиной. Он говорил, что есть статистическая закономерность. И действительно есть много экспериментов. И Александр Лаврин, которому я, кстати, передаю большой привет, он в своей новой книге, в третьей томе своей фундаментальной книги о смерти, которая сейчас выходит в «ПРОЗАиКе», в третьем томе, посвящённом бессмертию, он приводит очень любопытную статистику (мхитаряновскую, я думаю, то есть источник тот же самый): у людей, умерших рано и внезапно, линия жизни на правой руке действительно была короче, чем у людей, проживших долго, здорово и плодотворно. То есть причины этой корреляции непонятны, но она есть.
У Мхитаряна была такая наивная идея (тоже очень лемовская), что, не изучая причин, можно учесть этот фактор, количественный чисто, и научиться его использовать. Ну и пожалуй, что… Я не знаю, насколько я в это верю, но мне это люто интересно, тем более что Карен — один из самых обаятельных и умных людей, с которыми мне, тогда по крайней мере, доводилось говорить.
«Повлияла ли эта беседа в итоге на идею определения линии судьбы в «Квартале»?»
Нет, конечно. Понимаете, «Квартал» имеет ещё одну функцию — он предлагает вам несколько методик для самоанализа. Скажем, вычислить рейтинг вашей финансовой удачи. Это совершенно издевательская методика, но она работает. Или вычислить линию вашей судьбы с помощью нанесения на неё, на график главных событий. «Квартал» не предлагает вам методики обогащения, он предлагает вам методику самопознания. Или я бы мог назвать эту книгу «Весёлое самопознание»: вы весело, с помощью каких-то совершенно иногда идиотских, заведомо идиотских экспериментов подводите итог определённого периода вашей жизни. Ну неужели неинтересно эти графики составлять? Мне это было жутко интересно. И особенно интересно было смотреть, какая фигура там получается. Я же «Квартал» прошёл. Может быть, только поэтому я ещё и жив.
«Видится ли вам параллель между Карамазовыми и персонажами «И поджёг этот дом» Стайрона? Можно ли считать убийство отца — носителя пороков родной страны — точкой пересечения? Ведь эпатажная пошлость роднит Фёдора Павловича и Мейсона».
То, что «Братья Карамазовы» влияли на Стайрона, по-моему, очевидно. То, что идея разврата, сладострастия, эта идея воплощена в образе Мейсона, позаимствована у Фёдора Павловича — тоже, по-моему, совершенно очевидно. Но обратите внимание, что Толстой всё-таки повлиял, мне кажется, сильнее, потому что две главных версии повествования, две части (а потом этом приём был доведён до совершенства в романе «Выбор Софи»), они же представляют такой совершенно образ реальности в виде капусты, где до истины, как до кочерыжки, можно докопаться, только сняв бесчисленное количество версий. И то не факт, что это будет истина.
В «И поджёг этот дом» есть одна версия, довольно понятная, при которой Мейсона убил Касс Кинсолвинг за изнасилование любимой девушки, итальянки. А потом появляется во второй части (там чего спойлерить, все читали) этот идиот — страшный образ судьбы, скорее восходящий, наверное, к Леониду Андрееву, — который всё это и накуролесил. Ну, я не буду рассказывать до конца, как это произошло. То есть Стайрон гораздо дальше от моральных императивов Достоевского. Для него как раз «мне отмщение, и аз воздам»; человек ни о чём не может судить, потому что он ничего не знает.