Ну и что касается девяностых годов, когда, конечно, рухнула сильно политическая культура, то это полемика вокруг Александра Янова, которого я считаю всё-таки одной из ключевых фигур русской философии. К нему можно очень плохо относиться, можно — хорошо. Многие его просто ненавидят, кто-то не хочет принимать его всерьёз. У меня относительно Янова есть свои сомнения, потому что идеал государственного устройства, который он видит в Новгородском вече, мне представляется тоже отчасти продуктом его собственного воображения, домысла. Но всё, что написал Янов о так называемой Веймарской России — это сбылось. И книги его достаточно, мне кажется, сегодня актуальны и востребованы. Полемика вокруг Александра Янова, полемика с Александром Яновым.
И отчасти ещё, конечно, полемика Солженицына и Синявского — памфлет Солженицына «Наши плюралисты» и ответ Синявского «Чтение в сердцах» — что ни говорите, но это важные вехи общественной мысли. Просто для большинства тогда существовавшей уже в мире философии эта проблематика была неактуальная, она как бы, так сказать, уже отошла в прошлое и вышла из центра внимания. А напрасно, потому что там есть о чём, по-моему, поговорить. Это чрезвычайно интересно.
Вот я вам назвал навскидку четыре спора, которые во многих отношениях задают парадигму сегодняшней русской жизни. Конечно, в сегодняшней русской жизни нет ничего особенно хорошего — и всё-таки она показательна, она интересна.
«Состоялись ли ваши дебаты с Невзоровым по вопросам религии?» Пока нет, но мы над этим работаем.
«Возможна ли лекция с критикой либертарианства?»
Да не думаю я, что это нужно. По-моему, либертариантство — само по себе это такой достаточно мелкий, я бы сказал, в каком-то смысле провинциальный извод либеральной мысли, такой довольно маргинальный. Ну, Айн Рэнд — она хороший был, конечно, человек, но читать её совершенно немыслимо. Я тут попробовал почитать «Мы — живые», и это дало мне исчерпывающий ответ на вопрос о том, почему не может быть реалистической книги о Русской революции. Ну и вообще не со способностями Айн Рэнд браться за такие темы. «Атланта» читать просто невозможно! Это голимая тоска. При том, что там есть очень много интересного, увлекательного, но это, знаете… Вспоминая характеристику, которую устами Соломона даёт Куприн царице Савской: «Царица Савская была мудра мелочной мудростью женщина». Не усмотрите здесь сексизма, это цитата. Но в общем, Айн Рэнд — это да, прелестная такая личность, очень по-детски заблуждавшаяся.
«Каково ваше отношение к лекциям Владимира Набокова?»
Он был артист, художник в высшем смысле. И лекции его были артистичны. Чего стоит вот этот всегда мною упоминаемый на собственных лекциях великолепный стилистический приём. Он занавешивает все окна в аудитории, гасит свет. Потом включает одну лампу и говорит «Пушкин», вторую — «Лермонтов», потом третью — «Тургенев». А потом кнопкой открывает все занавеси в зале — и солнечный свет врывается в аудиторию! — и он громовым голосом кричит: «А это — Толстой!» Да, действительно, в нашем освещении, в освещении наших знаний о человечестве Толстой есть такой хлынувший, причём дневной органический свет, рассеявший тьму, множество предрассудков и самогипнозов.
Я очень люблю набоковские лекции о «Дон Кихоте». Мне интересны его лекции о Прусте и об Улиссе. Но я не очень согласен с теми оценками, которые он расставляет. Совпадаем мы только в оценках Достоевского, пожалуй, и здесь я ничего не могу возразить. Хотя тоже некоторую метафизику его, я думаю, он недооценил. В советской литературе он понял очень мало, хотя безошибочно выделил Ильфа и Петрова. Набоков же такая христианская душа.
«Что вы могли бы сказать о таких скорее «антагонистичных» вам поэтах, как Солоухин, Тихонов или члены «Кузницы»?»
Слушайте, Алекс, вы в один винегрет смешали людей совершенно разного масштаба. Тихонов первых трёх, скажем так, книг — ещё вполне себе. Хотя уже начиная к середине тридцатых там ничего не осталось. Ну, потому что бэкграунда никакого не было. Он знал географию, но не знал ни литературы, ни истории. К тому же, как показал Чуковский, его знание географии тоже было весьма поверхностно.
Солоухин не был поэтом, мне кажется, вовсе. У него было несколько хороших стихотворений, но по преимуществу он прозаик. И как многие прозаики, он начинал со стихов. Большая часть его стихов — это такая плохо зарифмованная проза, в основном стихи белые и верлибры. Ну, у него есть несколько сильных стихотворений — например, «Карельские [Северные] берёзы». Я потом, может, его вспомню и прочту. Неплохие были…
Хорошо вам, красивые, белые сёстры,
Белоствольными рощами тихо стоять,
Не под северным ветром, как лезвие, острым,
Не под северным жгучим морозом стонать.
«А вот мы такие карельские, мы северные берёзы, мы кривые такие».
Утешаться ли нам? Говорят, древесина,
Если мы попадём под пилу и топор,
Древесина у нас уникально красива,
За узором — узор, за узором — узор.
Ну, это четырёхстопным анапестом, такие Окуджавы «справедливые Вера, Надежда, Любовь»; попытка выразить довольно гнусную мысль о том, что «чем нам хуже, тем мы краше». В этом стихотворении, по крайней мере, был какой-то метафизический посыл и какая-то внутренняя боль: «Да, вот нас крутит наш мороз (читай — власть), но мы под ней вырастаем вот такими удивительно красивыми». Да рабскими вы вырастаете под ней! А всё хорошее, что у вас есть, — это от свободы, заложенной в вас Петром или заложенной в вас Богом (что ещё вернее). А от корявых этих ветров ничего лучше не делается. Поэтому Солоухин — это довольно посредственный поэт, хотя, по-моему, сильный прозаик. «Владимирские просёлки» или «Терновник» — прекрасные книги.
А что касается «Кузницы», то это вообще, так сказать, сообщество пролетарских поэтов, по-моему, никакой эстетической ценности не имевшее. Не помню, входил ли туда Кириллов, но Кириллов, получается, был из них наиболее одарённым человеком. А вообще я не верю в пролетарскую поэзию и поэзию по профессиональному признаку.
Вернёмся через три минуты.
НОВОСТИ
Д. Быков― Продолжаем разговор. Отвечаю я по-прежнему на форумные и вопросы из писем.
«Дмитрий Львович, как вы полагаете, имеет ли смысл спорить с отрицальщиками Холокоста и сталинских репрессий, расистами и национал-шовинистами, поклонниками понятий «геополитика», «англосаксы», «национальные интересы», сторонниками ужасного «жидомасонского заговора» и им подобными персонажами? Или их стоит игнорировать? Григорий».
Гриша, вот что вам хочется — то и имеет смысл. Хочется вам с ними спорить — спорьте. Тогда это имеет смысл для вас. Объективного смысла это не имеет, поскольку вы их не сможете разубедить. Таких людей могут разубедить три вещи. Первая — попадание ими в ад и понимание, что они были всю жизнь не правы. Вторая — чудо. Чудо бывает действительно, потому что оно, как мы знаем, способно убедить поверх любых этических аргументов. И третья — попадание в ГУЛАГ на личном опыте. Вот это вещи, которых я им пожелать не могу. Но, кстати, они и в ГУЛАГе иногда находят аргументы в его защиту и радостно говорят: «Да! Зато вот мы — карельские берёзы».
Не дай бог, конечно, с ними спорить. Но если это зачем-то нужно вам — просто чтобы отточить язык или сбросить где-то избытки желчи — конечно. Я в молодости любил помахать кулаками в интернете. Это же, в общем, ни к чему не ведёт, ни к какой, как правило, душевной травме. Ну, вы поругались с кем-то, назвали кого-то «дураком» — в результате вашей жене и детям досталось гораздо меньше вашего раздражения после столкновения с глупым начальником. Нормально? Нормально. То есть в этом никакого провиденциального смысла нет. Убеждают не аргументы, а, условно говоря, чудо.
«В сложных временах есть один большой плюс — повышается качество юмора. Расскажите пару-тройку анекдотов уходящего года».
Ну, видите, Саша, мне запомнился один анекдот, но я не знаю, надо ли его… Ну, можно рассказать. Его уже очень многие успели рассказать, и я уже несколько раз рассказывал. «Здравствуйте. Вы позвонили в «Роснефть». Ваш звонок очень важен для нас. Если вы хотите поделиться с нами своими активами — нажмите звёздочку, а если не хотите — нажмите решётку». Я надеюсь, что в этом анекдоте нет ничего, что могло бы сойти за критику «Роснефти». К тому же, как вы понимаете, там имеется в виду совсем другая компания.
Из других анекдотов за последнее время… Ну, их много, но они, к сожалению, не все приличные, их рассказать я не могу. Но юмор вырос, просто качество этого юмора — оно в основном в демотиваторах. Ну, посмотрите, сколько прекрасных футболок и сколько замечательных фраз с новым мемом «Денег нет, но вы держитесь». Нет, власть старается. Не мы, а власть старается.
«Что предсказал Гоголь в образе Хлестакова? Почему русские мыслители, в частности Бердяев, говорили, что Хлестаков — один из главных героев Русской революции?»
Знаете, Бердяев столько всего наговорил, что… Мне кажется, его наиболее путаные работы — «Истоки и смыслы русского коммунизма» и «Смысл истории», а наиболее дельные — «Новое средневековье» и вообще все статьи, входящие, так сказать, в цикл «Нового средневековья». В принципе, Бердяев вызывает у меня как раз наибольшие сомнения и наиболее горькую иронию.
Я встречался с одним старым русским аристократом, который слушал лекции Бердяева ещё после войны, тогда было этому человеку… Он был знаменитый велосипедист, всю Европу исколесил. Я с ним встретился в Финляндии, и для меня вообще чудом было его видеть. Кажется, Оболенский была его фамилия (хотя, возможно, я путаю). И он мне сказал: «Я из всего Бердяева запомнил только, что у него был нервный тик. Хотя я был неглупый мальчик, но всё, что он говорил, было так путанно, многословно, кокетливо, самовлюблённо. Он запомнился мне как великий путаник». Да, наверное, такое было. В общем, при всей моей любви к Бердяеву, «Самопознание» — наверное, в каком-то смысле самая неискренняя авторская исповедь, которая написана по-русски. Хотя там есть великолепные куски. Это не самопознание, мне кажется, это самолюбование всё-таки.