Я же люблю повесть, я не люблю фильм, потому что фильм не соответствует моему представлению о герое. Когда я прочёл эту повесть, я понял, что я всю жизнь буду испытывать восторженную благодарность к этому человеку, потому что он написал меня. И я помню, как староста нашей группы на журфаке Ленка Туторская сказала: «Единственный писатель, сказавший правду о нашем поколении, — это Карен Шахназаров». И это действительно так. Когда нам на совет «Ровесников» пришёл Шахназаров, мы на него смотрели, как на полубога.
Я по-разному отношусь к его фильмам, хотя считаю, что он снял несколько великих картин. И «День полнолуния» — совершенно потрясающее упражнение в не бывавшем ещё жанре. И «Палата № 6» — великий фильм, лучшая экранизация Чехова. Я очень уважительно отношусь к «Белому Тигру», потому что это лучше, чем бояшовский роман (при всём уважении к Бояшову), глубочайшая картина, сильная. Карен Георгиевич — очень умный человек и очень хороший и талантливый режиссёр. А «Забытая [исчезнувшая] империя» — какая замечательная картина.
Но в «Курьере» (в прозе) мне кажется главным именно это ощущение разминовения поколенческого вот этого человека с миром, его окружающим. Поэтому мне кажется, что фильм недопонят. Дело в том, что ещё тот курьер, которого сыграл Федя Дунаевский, был туповат, а тот, который написан у Шахназарова, — это блистательный персонаж, типа Шута у Вяземского. Я считаю, что «Шут» и «Курьер» — это два совершенно гениальных текста о новых людях, о людях этого поколения. Люди эти, к сожалению, оказались невостребованными и во многих отношениях сломались.
«Кассиль мне попался в детстве и был зачитан до дыр, а Бруштейн я прочёл недавно и удивился схожести не только произведений, но и биографий. Напомнило о вашей теории инкарнаций».
Нет, инкарнаций здесь никаких нет. Я в статье о Бруштейн в «Дилетанте» довольно подробно сравниваю книгу Кассиля и повесть… трилогию Бруштейн. «Кондуит и Швамбрания» действительно похожа на «Дорогу уходит в даль…», но насколько же «Дорога…» глубже, мастеровитее. Ну, это понятно. Слушайте, «Дорогу…» писал человек восьмидесяти лет с огромным опытом прозаика, очеркиста и драматурга, а «Кондуит и Швамбрания» — дебют молодого Кассиля. Это две прелестные повести, дилогия такая (одна — «Кондуит», вторая — «Швамбрания»), но, конечно, это гораздо менее серьёзно и гораздо менее умно, чем книга Бруштейн, и гораздо менее актуально.
«Согласны ли вы с мнением Шендеровича относительно роли элиты? И кого равного по силе духа Сахарову и Лихачёву вы могли бы выделить среди представителей научной мысли сегодня?»
Я недостаточно знаю современную научную мысль. В элиту я верю, но эта элита должна сформироваться ещё пока. В Советском Союзе… Вот это интересный вопрос! В Советском Союзе в силу ряда его особенностей это могла быть только элита советская, элита, воспитанная в шарашках — то есть, казалось бы, насквозь советская, но всё-таки чуть отделённая, всё-таки имевшая право на особое мнение. Это люди, жившие и творившие в закрытых институтах. Может быть, мы это когда-то получим в новом варианте, но сейчас вряд ли.
Дело в том, что в своё время Юрий Комаров, очень хороший журналист, высказывал какое-то подозрение, что в корпорациях, вроде «Роснано», может воспитаться эта новая элита, что, может быть, они и задумывались как гнёзда для этой новой элиты. Но я не очень в это верю. Когда я самого Чубайса об этом спросил, то он ответил крайне неопределённо, в интервью. Мне кажется, что новая элита будет воспитываться не там.
При Советском Союзе, при его достаточно тоталитарных структурах эта элита могла воспитываться только в государственных, квазигосударственных или пригосударственных образованиях. Сегодня она может воспитываться только вне государства, потому что ни на какой союз с государством она не пойдёт. У Сахарова могли в 40 лет ещё быть иллюзии, что Советский Союз отстаивает справедливость и мир во всём мире. Сегодняшний представитель элиты отлично понимает, что никаких общих идей, целей, интересов у него с властью быть не может.
Где будет формироваться эта новая элита, мне сказать пока очень сложно. Но я полагаю, что наша задача — это создавать для неё среды, такие как всероссийские олимпиады, которые эту элиту растят, такие как школы креативного письма или другие творческие объединения. Мне кажется, чем меньше там будет государства, тем лучше. Вот отсюда эта элита произрастёт. Во всяком случае, нынешних российских студентов мне уже куда труднее себе представить нагнувшимися и, так сказать, орабевшими (от слова «рабство»).
«Вы часто упоминаете экранизацию «Трудно быть богом». Не является ли данная работа Германа аллегорией всего позднесоветского поколения, которое выросло в другом мире с другими смыслами, а оказалось в современном Арканаре, только уже без надежды, что где-то далеко есть гуманизм? Может быть, поэтому Герман вычистил из экранизации любые упоминания о мире Полудня и возможности лучшего будущего, заменив его на христианские мотивы подвига Прометея-Руматы?»
Ну, идея брошенных прогрессов здесь, конечно, есть, потому что идея прогресса, шестидесятническая идея прогресса не сработала. Конечно, Герман имеет в виду людей, оказавшихся в Арканаре. Вот в этом актуальность картины. В своей статье в «Сеансе» я пробовал именно об этом сказать, вы просто читаете мысли (если не прочли саму статью). Конечно, это история прогрессоров в Арканаре после того, как оказалось, что Базовая теория не верна. Но об этом есть уже и в «Трудно быть богом». Потому что если прогрессоры полагали, что целью человечества является счастье, то по Стругацким оказывается, что целью человечества является свинство, простая радость свинства. И для того чтобы у человечества проснулась какая-то другая жажда, его надо подвергать очень сильным испытаниям, по Теории воспитания. Вот это разочарование в идее прогресса как такового.
«Может ли темой программы и лекции стать обсуждение смерти какого-нибудь одного писателя? Кто-то — в спокойствии или в забытьи, кто-то — в кругу друзей, кто-то — в бою».
Ну давайте поговорим о писательских смертях, хотя мне кажется, что смерть читателя ничуть не менее мощное переживание. Вообще можно поговорить о смерти в литературе — скажем, о романе Толстого «Война и мир» с этой точки зрения, потому что зерно всех идей, тема этой фуги уже содержится в рассказе «Три смерти», о чём ещё никто, по-моему, кроме меня, не говорил.
«В каком из литературных журналов стоит публиковаться, если это имеет какой-то смысл?»
Не знаю, Тима, что вам посоветовать. Вот реально не знаю. Я не публикуюсь. Но когда-то я печатался в «Новом мире». Сейчас я не могу вам посоветовать ни одного журнала.
«Есть ли в современной литературе примеры книг с названием или содержанием — «Диалоги с сыном»?»
Есть очень много. Есть у Андрея Максимова. И ещё где-то я встречал множество таких сочинений. Но я не очень в это верю, понимаете. Даже я упражнялся в этом жанре: у меня есть такая статья «Бди», которая как раз к сыну и обращена. Но вообще мне кажется, что отцовский диалог с сыном — это вещь всегда столь интимная, что как-то выносить это на публику довольно… Я во всяком случае не смогу.
Смешная шутка про циклы, вслух не буду зачитывать.
«Спасибо за начитанный вами «Эвакуатор». А слушаете ли вы сами литературу в аудио?»
Руслан, иногда. Ну как литературу в аудио? Иногда, когда я еду в машине (а у меня, как вы знаете, наверное, принципиально нет там радио и CD-ROM), я прошу мне иногда почитать вслух, кто бы со мной ни ехал. Такое иногда бывает, если мне нужно по дороге на работу срочно вспомнить какие-то цитаты, если я не могу их сам быстро извлечь из iPhone. Иногда — да. Но вообще я аудиокниги не слушаю, потому что всегда слишком отвлекаюсь. Я плохо воспринимаю литературу со слуха. Но то, что аудиокниги — это великое дело… Для водителей, для слепых, для просто занятых людей (для домохозяек, например) это дело великое. Если мне предложат, то я с удовольствием начитаю новую книжку, например. Это для меня вообще любимое занятие — читать вслух.
«Что-то случилось» Хеллера перевела Облонская. Кистяковский перевёл «Уловку».
Юра, не уверен. То, что Кистяковский переводил «Уловку» — это точно. А вот переводил ли Кистяковский «Что-то случилось», я сейчас уточню. Может быть, и Облонская. В любом случае спасибо за уточнение. Тогда она, вероятно, единственная женщина, которой роман понравился, но, по-моему, всё-таки… Сейчас уточню, подождите, проверим.
«Спасибо». И вам спасибо.
«Молодое и талантливое поколение, о котором вы часто упоминаете, — это будущие одиночки или члены Человейника?»
Нет, это члены, участники некоторой альтернативной структуры. Я не вижу их будущими одиночками. Напротив, мне кажется, что они создадут какую-то свою сеть, просто уйдя из поля зрения Человейника, просто покинув прежнюю структуру. У меня есть ощущение, что будут одни сети для большинства и другие сети для меньшинства, и они будут не сосуществовать, а они будут разделяться.
Вот странную вещь я скажу… И, наверное, не надо её говорить. Но, с другой стороны, вы спрашиваете действительно о том, что я думаю. Я полагаю, что в будущем ситуация вечной борьбы большинства с меньшинством разрешится таким же примерно образом, как разрешается в идеале ситуация травли: надо будет просто изъять себя из этой ситуации, надо будет перестать её провоцировать. Мне кажется, что счастливое меньшинство сегодня как раз тем и прекрасно, что оно не навязывает себя большинству, не навязывает своих вкусов и нравов; оно живёт самостоятельно. В конце концов, задача всей соционики, о которой спрашивали, задача всей социологии, всех общественных наук и философии — построить такое общество, в котором людям с мрачными или прекрасными, но в любом случае с разными природными склонностями, можно было бы существовать наименее травматично, чтобы каждый, условно говоря, выедал свой слой из коржа. Вот в этом мне видится смысл истории — построение такой пирамиды, в которой уровни бы не слишком конфликтовали, в которой умные не были бы вечно в претензии на дураков,