Но при всём при этом я же говорю с вами о пьесе Мережковского, а в пьесе Мережковского вот такая расстановка сил: умирающая обречённая диктатура с какими-то по-своему трогательными человеческими позывами. Его любовь к этой фрейлине (к Лопухиной, по-моему, сейчас точно не вспомню), и восторг перед её перчаткой, и цве́та этой перчатки Михайловский замок, и то, что она одна его понимает, и при ней он умягчается сердцем, и его сентиментальность, и его такое самодурство, по-своему детское, и несчастное его детство — всё это бесконечно трогательно. И вот идёт новая реальность железными шагами — идёт Пален, который приводит на трон Александра. Это совсем другая история. В общем, мне пьеса эта нравится чрезвычайно именно сложным комплексом эмоций, которые вызывает герой.
«В интервью израильскому сайту «РеЛевант» Людмила Улицкая сказала…»
Тут цитируется её чрезвычайно комплиментарное для меня мнение. Послушайте, я столько раз уже пояснял все эти слова про Израиль (сугубо метафизические и теоретические), и столько раз рассказывал, что для меня смена веры и культуры на кровь и почву является шагом назад, что повторять это я не вижу никакого смысла. Люся, дорогая… Простите, что я вас так запросто, но вы же сами требуете, чтобы без отчества. Люся, дорогая, я вам страшно благодарен за добрые слова. Конечно, может, «гениальный» — это очень большое преувеличение, но, с другой стороны, я слышу о себе столько гадостей, что можно немножко это и уравновесить. Я тоже вас очень-очень люблю! А вообще национальный вопрос мне не кажется интересным. Как говорил Толстой: «Для меня еврейский вопрос на девяносто девятом месте». И Пастернак очень любил эту цитату.
«В «Записках сумасшедшего» Гоголь выбрал такую авторскую форму обращения для того, чтобы довольно фривольно высказать обществу всё, что он думал о знати и чиновничестве? К примеру, одна из многих реплика героя: «Какой он директор? Он пробка, а не директор».
Нет! Понимаете, вот с этим согласиться нельзя. Гоголь — художник. Его интересует состояние безумия, а не мнение о знати и чиновничестве. Мы будем сегодня говорить о Газданове. У Газданова довольно дельная статья о Гоголе. Он, конечно, воспринимает его как душевнобольного и эту его душевную болезнь считает отчасти следствием авторского слабоволия, и ему представляется, что в 1840-е годы пером Гоголя водил Поприщин, во всяком случае в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Это смесь мании величия, мании преследования, профетических каких-то озарений. Да, это немножко поприщинское.
Но, во-первых, Гоголь действительно в Поприщине нарисовал отчасти автопортрет. Он борется там с собственными демонами. Когда его лечащий врач спросил, как ему удалось, не будучи врачом, с такой точностью воспроизвести бред величия, Гоголь махнул рукой и ответил: «Да это-то легко — стоит представить себе». И действительно Гоголю это нетрудно было себе представить, потому что когда он пишет «Затеивается новый Левиафан, божественные вкушу минуты» — это, конечно, «У Испании есть новый король, и этот король — я». Такая мания, такая одержимость своим величием есть у художника всегда, если он настоящий художник. Ещё Окуджава говорил: «Важно уметь отделить манию величия, когда ты пишешь, от трезвой самооценки, когда ты перечитываешь». Вот этот барьер нужно соблюдать.
Гоголь действительно был немного Поприщиным, но иначе он бы этого и не написал. Понимаете, не случайно поэтому сочетание корней в слове «Поприщин». Я до сих пор помню, как мать нам это на уроке объясняла. Ведь «Поприщин» — это и «поприще» (великое поприще, которого он бы был достоин), и «попранность». Он попран, понимаете, его все попирают, даже собачки. Поэтому, конечно, в Гоголе это есть. И это не высказывание о знати. «Какой он директор? Он пробка, а не директор», — это мольба, мольба о том, чтобы услышали. Ведь «Записки сумасшедшего» все выдержаны в интонации слёзной жалобы, которая прорывается на поверхность гениально только в финале. Помните: «Матушка, спаси своего сына! урони слезу на его больную голову! Дым, туман, струна звенит в тумане!» И вдруг после этого: «А знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка?»
Через три минуты вернёмся.
НОВОСТИ
Д. Быков― Доброй ночи. Продолжаем разговор.
Очень много, кстати, здесь вопросов о случае Ильи Новикова, смею сказать — моего друга, человека, которого я бесконечно уважаю, который меня много раз выручал разнообразными консультациями, с которым я играл, кстати, несколько раз в «дилетантских соревнованиях», таких любительских, где он был единственным профессионалом, а журналистов собирали поиграть в «ЧГК». Вот очень многие говорят: «Ну как же в России сейчас нет свободы?» Да вот так и нет! Потому что если человек играет в «Что? Где? Когда?», в клубе интеллектуалов, он не может это, как мы знаем теперь от Бориса Крюка, совмещать с правозащитной деятельностью. Он должен сначала выбрать, что ему дороже: «политическая карьера», как выражается Крюк… Хотя какая это карьера? Я думаю, что для карьеры Новикова как раз участие в защите Савченко было довольно сложным пунктом. Что ему дороже: политическая карьера или клуб? Я думаю, что человеку всегда убеждения должны быть дороже любого клуба, хотя бы и самого элитарного.
Тут, кстати, любопытный завиток в этой теме. Я собирался сегодня много и подробно (и буду ещё) говорить о деле Мирославы Бердник — такой украинской блогерши, публицистки, писательницы, которую, как сообщили её читатели в России, арестовала Служба безопасности Украины. И вот пока я писал текст в защиту Бердник, её как раз, как выяснилось, и не арестовали. Её сначала, как утверждает её дочь, «корректно допросили», а потом отпустили. Не известно пока ещё (во всяком случае, мне не известно), взяли ли с неё подписку о невыезде, что именно ей инкриминируется. Там уверяют, что её деятельность координируется из России. Но она не арестована. Вот это очень принципиальный момент. Некоторые уже пишут: «Её не арестовали только потому, что мы в сетях подняли волну». Ну, если украинская Служба безопасности может прислушаться к волне, поднятой в сетях, то это уже о чём-то говорит. В России вы можете поднять любую волну в сетях — и это не заставит Первый канал разрешить Илье Новикову работать в эфире, не говоря уже об арестах и прочих делах.
Я хочу сразу же сказать, что обыск у писателя — это последнее дело. И этим украинская власть, к сожалению, подтвердила правоту очень многого из того, что пишет Мирослав Бердник. Я не люблю Мирославу Бердник как публициста, но её права абсолютно священны. Это права любого журналиста, любого оппозиционного писателя. Она имеет право не любить свою власть. Кроме того, у неё есть очень важное преимущество, очень важное направление, в котором она работает. Мирослава Бердник, дочь известного фантаста и тоже диссидента, — она активный противник национализма.
И хотя многие сегодня говорят, в том числе уважаемая мною Надежда Савченко, что только в войне и отковывается нация, я считаю, что такие условия отковывания нации накладывают на неё страшный отпечаток экстремальности и нетерпимости. Я не говорю «экстремизма». Экстремальности. И вот устраивать обыск у писателя, который возражает против национализма, — это свинство вдвойне, потому что именно национализм, как мы видим его сейчас на Украине, он не помогает, а мешает становлению нации, потому что он подменяет этические принципы этническими. Тут одна буква очень много значит.
Борьба Бердник с национализмом вполне совпадает и с моими собственными интенциями, и с интенциями, я думаю, всех сколько-нибудь просвещённых людей, потому что дух национализма — это дух архаики, враждебный духу просвещения. Мы можем всё что угодно говорить, теоретизировать, говорить, что бывает национализм хороший и национализм плохой (сам я так много раз говорил), но, к сожалению, очень много раз уже нам доказали за последнее время, что любой национализм в пределе своём, в апогее своего свободного развития приводит к человеконенавистничеству и к шовинизму.
В этом смысле Мирослава Бердник делает великое, очень важное дело — она возражает попыткам превратить революцию свободы в революцию национального самоуважения, национальной самовлюблённости. Это разные вещи. Свобода противоречит этому. Если действительно Украина пытается, хочет ориентироваться на Запад, она никогда не будет националистической, она всегда будет исходить из того, что людей объединяют принципы, а не кровь. И в этом смысле, конечно, атака на Мирославу Бердник безобразна. Прекрасно то, что эта атака в конце концов не состоялась, что её сильно преувеличили в России, что на самом деле Мирослава Бердник на свободе. И дай ей бог здоровья.
В России, как мы понимаем, сегодня высказывать свои мнения — это достаточно серьёзная опасность, особенно если их… Ну, что было с Кашиным, мы хорошо помним, да? Могут многие говорить, что Кашин был наказан за оскорбление действующего политического лица, но при этом мы прекрасно понимаем, что дело было именно в политической подоплёке этой истории. Да, конечно, в России есть люди, которые продолжают — пока ещё безнаказанно — печататься в некоторых очень немногочисленных, очень трудно выживающих оппозиционных изданиях. Но тем не менее представить себе, что в России общественное мнение чьё-то (западное или местное) заставило бы кого-то изменить своё поведение — ну, об этом смешно и говорить.
Что касается Ильи Новикова и вообще прогноза этой ситуации. Я бы не хотел сейчас осуждать публично Бориса Крюка. Правильно Новиков уже сказал, что это всё превратилось в какую-то кампанию по обелению Новикова и загрязнению Крюка. Нечего совершенно. Но я просто хочу подчеркнуть, что сам по себе Борис Крюк наиболее органично смотрелся в программе «Любовь с первого взгляда». Никаким интеллектуалом, по моим ощущениям, он не является и руководит интеллектуальным клубом лишь по праву ведущего. Его аргументы довольно смешны: вот если «ЧГК» не откажет Новикову, то получается, что весь «ЧГК» лезет в политику и защищает Савченко. Во-первых, защищать Савченко не есть политическая проблема, а это проблема юридическая, узкопрофессиональная, довольно очевидная. И Новиков не защищает Савченко как солдата украинской армии, а он требует объективного судебного рассмотрения с учётом всех доказательств. Вот только и всего.