Знаете, в общем даже интересно бывает проследить, когда так или иначе несколько отличается герой от типажа. Когда Василий Пичул, Царствие ему небесное, снимает блистательную картину «Мечты идиота» с толстым Остапом — Сергеем Крыловым, с абсолютно русским Паниковским — Любшиным, и с женщиной в роли вот этого обкомовского представителя, инструктора (или кто она там?), которая осыпала Остапа золотым дождём вначале, — в этом есть определённый вызов. Ну, Зося Синицкая — Алика Смехова — там довольно традиционная. А вот большинство типажей резко отличаются. Например, Корейко (Андрей Смирнов) был для меня поразительной неожиданностью, но он очень хороший. Вот Евстигнеев играл того, который написан у Ильфа и Петрова более или менее подробно, в швейцеровской экранизации «Золотого телёнка». А вот в «Мечтах идиота» играла такая банда людей совершенно не похожих. Хорошо это или плохо? Это был интересный стык.
И мне показалось, что Дано похож на Пьера. И мне показалось, что замечательно похож князь Андрей, хотя он и слишком молод. И похож старый Болконский. Да и вообще эта экранизация сделана с большой любовью. Вот этим она мне больше понравился, чем райтовская экранизация «Анны Карениной».
«Расскажите про детскую литературу. Мне трудно понять, что имеется в виду, когда указывают возраст, на который книжка рассчитана. Муми-тролли — для всех возрастов. «Три поросёнка» — моя настольная книга всегда. А Лев Толстой для детей — ужасен. И так далее. В то же время дети не будут сразу читать большие романы. Что делать?»
Я подчёркивал всегда… В общем, и с Василием Быковым с его «Обелиском», и с Сэлинджером с «Симор: знакомство» я в этом един: детям можно давать серьёзную литературу, взрослую литературу, они всё равно будут её понимать. Помните, Симор читал Бу-Бу Танненбаум совершенно взрослые изложения дзенских коанов, и она помнила это. Мне кажется, что одно другому не мешает. Дети могут читать серьёзные книги. Я знал лично детей (я один из них), которые «Анну Каренину» начали читать в восемь лет, и многое мне было понятно.
«Вы редко говорите об О. Генри. Хотелось бы узнать ваше мнение». Я действительно редко о нём говорю, потому что я не считаю его таким крупным литературным явлением, как Джек Лондон, например. Но, если хотите, можно сделать как-нибудь лекцию.
«Как вам новая экранизация «Войны и мира»?» Вот видите, в отсутствие политических новостей всех больше занимают экранизации. Мне нравится.
«Хотелось бы прочесть что-нибудь столь же необычное, как «Град обреченный», но у современных авторов».
Знаете, попробуйте роман «S» Джей Джей Абрамса. Он по-английски только существует (это американская литература), но он вам понравится. Это одна из моих любимых книг. Там есть второй соавтор [Дуг Дорст], я сейчас его вспомню. Да, Джей Джей Абрамс, «S». Ну, он состоит из двух романов: как бы это роман «Корабль Тесея» и комментарий к нему. Это гениальная книга, по-моему.
«Родственники были на Хованском. Десятки трупов. Сами еле выбрались. Менты свалили. Единственная помощь от них — кричали «бегите!». Что это было?» Я не был в это время на Хованском, и мне трудно судить. Насчёт десятков тоже не знаю. Довольно подробный анализ в «Новой газете» сегодня.
«Подумала, на какого литературного героя похож господин Путин. Пришёл на ум Волшебник из повести Юрия Томина «Шёл по городу волшебник».
Я не думаю. Помните, там же этот Волшебник, который всё время слушает пластинку «Я — великий волшебник!», и там у него спички с надписью «Я». Я не думаю, что культ собственной личности здесь первопричина. Скорее здесь, мне кажется, общее для спецслужб достаточно негативное и неуважительное мнение о народе, уверенность, что народ не способен выжить без патернализма, без опеки (иногда довольно мелочной), что народ не терпит свободы, грубо говоря, что с ними иначе нельзя — вот это, мне кажется, первопричина. И, конечно, неуважение к прошлому, к культуре и так далее.
«Вы раньше интересовались деятельностью тоталитарных сект, — и сейчас интересуюсь. — В связи с этим вопросы. Каково ваше отношение к решению Синода о Льве Толстом?»
Не знаю, с чем связаны эти вопросы, но могу вам с полной уверенностью сказать, что этого решения я не одобряю. Мне кажется, что оно послужило ко злу и для Толстого, и для Православной церкви. Конечно, прав Кураев, который говорит, что это решение всего лишь зафиксировало «отпадение» Толстого от канона. Но от канона отпали многие. Гораздо серьёзнее от канона отпал Победоносцев. Совершенно прав Мережковский (мы об этом сейчас будем говорить), утверждая, что русская официальная церковь — это извращение христианства, это антихристианство, а живая вера осталась в народе. Можно спорить об этом диагнозе Мережковского, и о словах можно спорить, но нельзя спорить об одном: Победоносцев извратил христианство серьёзнее, чем Лев Толстой (или так же серьёзно), однако отлучили Толстого, а не тех священников, например, которые присутствовали при казнях или благословляли власть.
Отвечаю на вопросы из почты.
«Вы не раз говорили, что фашизм — это наслаждение мерзостью, — конечно, говорил. — Индастриал-музыка 70-х годов, которая использовала обработанные звуки, издаваемые человеческим телом при испражнении, — это фашизм или картина-инсталляция с применением телесных жидкостей? Если нет, то что вы имеете в виду под мерзостью, и где её границы?»
Нет, под мерзостью я имею в виду прежде всего насилие над человеческим телом. А что там происходит с испражнениями — это меня меньше волнует.
«Рождество на Западе празднуется в день зимнего солнцестояния, когда ночь начинает уменьшаться, а день увеличивается. Это ещё и рождение Солнца, древний праздник. А Пасха празднуется в первое воскресенье после весеннего полнолуния, после Пасхи уже не бывает заморозков, то есть это тоже древний праздник первых людей. Неужели наш Бог — Солнце?»
Нет. Просто в каждой религии, в её обрядах и ритуалах есть вещи внешние (а на самом деле глубоко внутренние, конечно), которые остаются неизменными с Древнего Египта. Ничего не поделаешь, это такие антропные вещи. Хотя, конечно, христианство само по себе, хотя оно во многом и растёт из язычества, является его отрицанием.
«Как вы относитесь к Стейнбеку? — это Дмитрий Усенок пишет, хороший молодой поэт. — Обратил внимание, что его редко упоминают, когда говорят об американских писателях. Мне показалось, что «О мышах и людях» никак не хуже Хемингуэя».
Конечно, не хуже. У Стейнбека тоже Нобель. Я больше всего люблю, конечно, «The Winter of Our Discontent» («Зима тревоги нашей»). По-моему, из этого выросла вся современная реалистическая проза Америки, в том числе и мегамодернистская (Франзен в частности). Конечно, вы правы. Конечно, «О мышах и людях» — очень страшная вещь. «Заблудившийся автобус» — первоклассная повесть. «[Квартал] Тортилья-Флэт» — очень милая. Мне немножко не нравятся «Гроздья гнева» по причине своей наивной социальности и несколько избыточной мифопоэтичности. Но, конечно, Стейнбек — это очень крупный писатель, что там говорить. Кроме того, он приезжал в СССР и с большим интересом к нам относился.
«Привет от Кати Зильберг! — и вам тоже привет. — На сей раз из Вены. Жаль, вы не обратили внимания на моё высказывание по поводу популярных книг по психологии (типа «Сам себе психолог»), что это равносильно издать книгу под грифом «Сам себе стоматологом, — Катя, блестяще сказано! Спасибо. Я с вами согласен на двести процентов. — Порадовало, что наши мысли совпадают. И вы практически процитировали последнюю фразу из моей дипломной работы по Астрид Линдгрен про опасность заиграться», — увы, Катя, не читал, но солидарен.
«А сейчас меня, наверное, закидают яйцами. Я люблю Макса Фрая. Не знаю почему. Вернее, знаю, но в силу своего косноязычия объясняю с трудом. Во-первых, знание предмета, филологии, современного искусства. Блестящий пример — эссе «Власть литературы». Во-вторых, его/её умение увидеть сказку во всём, способность в эту сказку пригласить. Захотелось об этом написать из-за вашей лекции о символике еды в литературе. Хотя мой муж называет цикл о Ехо «одой КГБ», люблю его перечитывать. Она так вкусно пишет, что хочется готовить, грызть печеньки и вообще жевать. Может быть, он вам нравится? А если не нравится, то почему?»
Не нравится, Катя. Ну, там всё очень произвольно и многословно, и юмор там натужный, как мне кажется. Но если вам нравится, то — ради бога. Я знаю, что основной автор Макса Фрая очень меня не любит. Она даже в Сети как-то написала, что не считает меня за человека. Но я отношусь скептически к Максу Фраю не поэтому, клянусь вам! Я ещё раньше не полюбил Макса Фрая. Мне кажется, что в этом есть какая-то пошлость ужасная. Но, ради бога, если вам нравится — ни о чём плохом о вас это не говорит. К тому же, если книгу «вкусно читать», если под неё хочется жевать, то тут остаётся только сказать: приятного вам аппетита!
«Расскажите о Гребневе. Он интересно пишет о Галиче и Шукшине».
Анатолий Гребнев — автор выдающейся книги «Записки последнего сценариста», действительно прекрасно рассказывает о Шукшине, очень интересно о Галиче и мегаинтересно об Окуджаве, с которым учился в одной школе и которого он называл «заносчивым грузином», «заносчивым принцем». Они даже девушку одну не поделили, чего Окуджава в упор не помнил. Гребнев ещё к тому же отец моего любимого сценариста и режиссёра Александра Миндадзе. Ну, много что он сделал прекрасного для русской литературы. Кстати, у него и дочь прекрасный драматург. Может быть, вы даже знаете, кто она. Хотя не буду вас томить. Это Елена Гремина, тоже превосходный драматург. Но Гребнев мне интереснее всего как сценарист позднереалистических фильмов Райзмана, как сценарист «Времени желаний», «Странной женщины» и вообще как такой поздний социалистический реалист. Он был блистательный человек! «Прохиндиада», кстати. Он очень чётко чувствовал социальные типажи. И не только его мемуарная проза, но и его сценарии — образцы превосходной драматургии, как мне кажется.