Надо вам сказать, что Богомолов… Вот в чём его странность? Непонятно, откуда вырос такой крепкий профессионал. Потому что «В августе сорок четвёртого» — это роман, написанный действительно пером абсолютно крепкого профессионального автора военных детективов: замечательное чутьё на детали, абсолютно нормативный и прозрачный язык. А вот «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…» написана совершенно другим слогом. Там на протяжении 800 страниц этого огромного романа, который он 20 лет ваял, считал неоконченным и не печатал (хотя роман был закончен к 1999 году), вот в этом огромном романе нет ни единого языкового сбоя. Это чисто воспроизведённая речь советского служаки, который воспитан на реляциях, приказах, газетах. И даже когда он описывает попойку или секс, он описывает это в советской терминологии. Вот этот грубый и одновременно официозный, вот этот выдуманный язык, которым написана книга, воспроизведён с абсолютно музыкальной виртуозностью. Правильно Владимир Новиков писал: «Наверное, единственным человеком, который мог бы оценить эту книгу, был бы Евреинов с его «театром для себя». Это человек… Полное перевоплощение в жизни! Вот с кем бы действительно поговорить
Я думаю, два человека понимали приёмы Богомолова — Новиков, который очень много и продуктивно о нём писал, и Никита Елисеев, автор некролога, который появился в «Огоньке», где точнейшим образом было разработано, как работает Богомолов с речью. И, конечно, умение точно держать композицию — с военной точностью, чёткостью. Роман работает, как механизм. Он совсем иначе построен, чем «Момент истины». Там нет ярко выраженной кульминации (последний роман «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»), но там великолепно проведено это нарастание рефлексии. Герой, который сначала не думает, а концу он начинает рефлексировать над каждым своим действием, задаёт себе вопросы. И кончается эта книга словами: «Моя вина… Во всём моя вина…». Это на самом деле поразительное явление.
Так что Владимир Осипович Богомолов, какова бы ни была его подлинная биография, — один из немногих профессионалов в русской литературе, показавший, что именно профессионализм и есть в некотором смысле аналог совести и чести.
А мы с вами услышимся через неделю.
*****************************************************
26 февраля 2016
http://echo.msk.ru/programs/odin/1718590-echo/
Д. Быков― Добрый вечер, дорогие друзья! И даже доброй ночи. В студии Дмитрий Быков, «Один» вместе с вами. Начинаю отвечать на ваши вопросы, которых на почту в этот раз пришло несколько больше, чем на форум, и они очень увлекательные.
Что касается лекции, то с колоссальным отрывом лидируют «Бессильные мира сего» Бориса Натановича Стругацкого под псевдонимом С. Витицкий (Старик Витицкий, как он его расшифровывал). Соответственно, мы поговорим в последней четверти эфира об этой сложной книге. А сейчас отвечаю на вопросы.
«С праздником! — вас также с праздником! — Было ли в вашей службе в армии что-то позитивное? И не были ли эти два года напрасно потеряны?»
Нет, не были. Напротив, позитивного было довольно много. Во-первых, я всё-таки обзавёлся там порядочным количеством друзей, с которыми и по сию пору поддерживаю довольно тёплые отношения — прежде всего, с одним из ближайших моих друзей, замечательным компьютерщиком и очень глубоким человеком Пашей Аншуковым. И с Игорем Ежовым. И только что сейчас в Штатах я встречался с совершенно замечательным Юрой Мазиком, которому я лишний раз, пользуясь случаем, передаю привет. Довольно таинственная история у меня связана с ним, потому что мне кажется, что… Ну, не буду об этом рассказывать. Я сейчас повесть небольшую об этом напишу лучше. Просто мне кажется, что после его отъезда в Штаты я многократно встречал его здесь — как-то он удивительным образом раздвоился. Понравился мне этот сюжет, я об этом напишу.
И не буду, конечно, скрывать, что я в армии написал несколько… не могу сказать, что любимых, но нравившихся мне, по крайней мере тогда, стихотворений. Они большей частью вошли в мою первую книжку «Послание к юноше». Там я написал несколько и рассказов, которые до сих пор мне нравятся; и, конечно, приобрёл бесценный опыт для романа «ЖД», который тоже многие армейские порядки в себя вобрал.
Да и потом, знаете, если перефразировать Бродского («Как-то стыдно спать, когда в шесть утра сто миллионов человек идут на работу»), мне было бы как-то стыдно не служить. Правильно заметили некоторые люди, что большинство либералов или тех, кого причисляют к либералам (хотя какой я там либерал?), служило, а большинство «диванных стратегов» одышливых как-то обходились пожеланием чужой службы и чужой крови. Поэтому я очень рад, пожалуй, что этот опыт у меня есть. Под Ленинградом это было.
Несколько вопросов сразу (и особенно подробный от Наталии) о Юрии Осиповиче Домбровском: почему он как-то отошёл на второй план?
Видите ли, не он отошёл, а мы отошли. Домбровский — вообще говоря, он же писатель, которому совершенно не присущ культ страдания. Он такой цыган в русской литературе, человек, принципиально не жалующийся, человек очень вольный. Его жена Клара Турумова (которой я, пользуясь случаем, передаю большой привет!) рассказывала, что Домбровский палец о палец не ударил бы ради какой-нибудь полезной деятельности, но если надо было растаскивать тяжеленные камни, чтобы оборудовать площадки для шашлыка и для пикника, он это делал с выдающимся энтузиазмом. В нём это действительно есть. Я полагаю, что Домбровский — гениальный писатель. Вот именно так, именно гениальный писатель. А генитальный писатель совершенно не обязан же, во-первых, писать много — достаточно одного произведения в каждом жанре, как было, например, у Олеши. А во-вторых, он совершенно не обязан работать стабильно, выдавая по книге в год.
Он действительно написал три великих романа. Я рассматриваю дилогию как один текст — «Хранителя древностей» и «Факультет ненужных вещей». Кроме того, он написал «Обезьяна приходит за своим черепом». Я считаю, что о фашизме из всего написанного это просто самое цельное и ценное. Это именно антропологический подход к фашизму. Эта книга сопоставима по своему значению, конечно, и с эссе Эко «Вечный фашизм», и уж конечно она сопоставима, я думаю, с романом Эренбурга «Буря», где тоже антропологические вопросы поставлены. Я считаю, что «Обезьяна приходит за своим черепом» — это один из самых увлекательных и великих романов о фашизме. Вот то, что он был написан в 1943 году и потом восстановлен в 50-е — это чудо.
Третий великий роман Домбровского — это появившийся уже в наше время, восстановленный буквально из черновых тетрадей роман в повестях и рассказах «Рождение мыши» — довольно уникальный по своей композиции текст, где две части. В одной части описывается судьба успешного человека, которой Домбровский для себя в это время боялся и не хотел, а во второй — судьба абсолютного аутсайдера. В этот роман как раз входят великие отдельно напечатанные рассказы Домбровского «Леки Макбет» и «Хризантемы на подзеркальнике». Я считаю, что то, что этот роман был восстановлен и выпущен в «ПРОЗАиКе» и сделался таким абсолютным бестселлером (его достать сейчас нигде невозможно) — это доказывает, что Домбровский очень далеко смотрел, и что он жив и вообще в большом порядке. Сверх того, я считаю его гениальным поэтом, потому что такое стихотворение, как «Амнистия»:
Даже в пекле надежда заводится,
Если в адские вхожа края.
Матерь Божия, Богородица,
Непорочная Дева моя!
Она ходит по кругу проклятому,
[Вся надламываясь от тягот]
И без выборов каждому пятому
Ручку маленькую подаёт.
— это просто невероятной силы стихи!
И глядя, как кричит, как колотится
Оголтелое это зверьё,
— Ты права, — я кричу, — Богородица!
Да прославится имя Твоё!
Помните, там, когда рядом с ней ходит апостол и кричит:
— Посмотрите [прочитайте] Вы, Дева, фамилии,
Посмотрите хотя бы статьи!
А она выводит всех, ну, каждого пятого. Это что-то действительно нечеловеческое! Сила этих стихов… А «Меня убить хотели эти суки» — какое великолепное:
…Но я принёс с рабочего двора
Два острых и тяжёлых [новых навострённых] топора.
По всем законам лагерной науки.
Это гениально! И потом:
Смотрю [гляжу] на вас, на тонких женщин ваших,
[На молчаливое седое зло]
На мелкое добро грошовой сути,
На то, как врут, [пьют, как заседают] крутят,
И думаю: как мне не повезло!
Это нечеловечески, прекрасные стихи!
Я помню, как Наум Ним (кстати, замечательный прозаик, дай бог ему здоровья) мне впервые прочёл это стихотворение наизусть. Он большой знаток лагерного фольклора. И я просто обалдел от того, что этот поэт — поэт таких потенций и таких возможностей! — написал всего 30 стихотворений. Ну, во всяком случае, печатал 30. Тогда ещё неопубликованными лежали стихи из «Рождения мыши» — на мой взгляд, абсолютно гениальные. И прекрасно, что Владимир Кочетков собрал этот роман по куску буквально и сумел его опубликовать.
Причины такой относительной неактуальности сегодня Домбровского (хотя он колоссально актуален, просто мы это не понимаем) в том, что это действительно замечательный образ силы и свободы, а вовсе не страдания. И в нём совершенно нет жалоб, в нём есть цыганская вольность и цыганская гордость. Написать смешной, местами очень смешной роман о 30-х годах практически невозможно, а между тем «Факультет ненужных вещей», все эти письма, которые там Зыбин рассылает — это колоссально смешно! Но главное здесь другое. Домбровский вообще рождён был остро, невероятно остро чувствовать полноту и прелесть жизни. И даже когда он описывает следовательницу, которая допрашивает Зыбина, видно, что Зыбин в неё влюбляется мгновенно (и невозможно не влюбиться!), и сама она что-то начинает понимать.