«Что вы думаете о сценариях Олега Осетинского и о его работе с Мотылём и Прошкиным?»
Ну, имеются в виду сценарии — «Жёны», который назывался впоследствии «Звезда пленительного счастья», и кинороман о Михаиле Ломоносове. Я вообще чрезвычайно высоко ценю Олега Осетинского как сценариста. Как к человеку отношусь к нему весьма сложно, потому что мне кажется, что не нужно писать гадостей о людях, которых ты считаешь своими друзьями. Но он, по-моему, человек всё равно выдающийся, очень яркий. И чрезвычайно хороший фильм… Ну, это я не знаю, кого благодарить в большей степени, но и Мотыль, и Осетинский, я думаю, чрезвычайно хорошо сработали в фильме «Звезда пленительного счастья». Я этот фильм считаю лучшим у Мотыля — ну, наряду, может быть, с «Багровым цветом снегопада», с последней картиной. Два фильма я у Мотыля люблю больше всего. Не «Белое солнце пустыни», которое, конечно, шедевр, но это всё-таки стилизация. «Дети Памира» — кстати, отличная картина, первая. Но вот «Звезда пленительного счастья» и «Багровый цвет снегопада» — это для меня две самые остроумные, изобретательные, сильные изобразительно и очень интеллектуально точные картины. И главный вывод «Звезды пленительного счастья» о том, что красивой гибели не будет, а будет очень некрасивая («Я вас в крепости сгною! Я вас носками задушу!»), и точнейшая мысль «Багрового цвета…» о том, что не надо мстить, Бог сам за тебя всё сделает, а особенно в России, — это мне представляется высокими достижениями.
«Можете ли вы объяснить культовость фильма «Покровские ворота?» Я, может быть, в силу возраста не считываю чего-то, понятного жившим в СССР».
Видите ли, «Покровские ворота» — во-первых, очень хорошая пьеса Зорина, прежде всего, и хорошая потому, что там очень точные типажи. Замечательный и симпатичный рассеянный книжник, замечательный мастер на все руки, абсолютно душевно глухой Савва, прелестный Костик. Костик Ромин — кстати говоря, сквозной персонаж у Зорина, о котором у Зорина написано несколько прекрасных романов. Потом в «Тени слова» он таинственно исчезает. Зорин так любил этого героя, что даже не смог написать его смерть, а написал его таинственное исчезновение. Я, кстати, считаю, что «Тень слова» — одна из лучших его повестей, это такой детектив страшноватый, метафизический. Я вообще к Зорину очень хорошо отношусь. Это, по-моему, совершенно первоклассный писатель и драматург очень сильный.
Мне кажется, что «Покровские ворота» — это практически идеальная пьеса. Она в меру ностальгическая и в меру жестокая. Там, собственно говоря, ностальгии не так уж и много. Там показано, что коммунальный мир со всеми этими милыми велюровыми прелестными тётушками и так далее был добрым и страшным. И вот этот контрапункт очень точно, по-моему, достигнут в фильме Казакова. Фильм блистательный! Он очень грустный. И печаль этого фильма мне близка, потому что той Москвы ведь тоже нет, а я её застал, я её любил. Для вас этот фильм не культовый потому, что для вас эти герои не знакомы, наверное, а я-то их хорошо знал.
И потом, понимаете, нельзя никому навязывать свои вкусы. Кто-то у того же Зорина терпеть не может «Покровские ворота», а любит, например, «Медную бабушку» или «Царскую охоту», интеллектуальные исторические драмы, а «Покровские ворота» (кстати говоря, как и он сам) считает милой шуткой. «Вот «Варшавская мелодия» — это да! А «Покровские ворота» — ну, это так». Я тоже считаю, что, конечно, Зорин гораздо сильнее там, где он интеллектуал и трагик. И я комедию его люблю меньше, нежели такие пьесы, как, например, «Пропавший сюжет». Я совершенно честно считаю, что лучшая пьеса 80-х годов — это «Пропавший сюжет». Правда, этих моих чувств никто не разделяет, потому что эта пьеса практически не шла.
Про Григория Померанца будет лекция обязательно.
«Что вы думаете о деятельности Соломона Волкова?»
Я не знаю, что думать о его деятельности применительно к Шостаковичу, потому что аутентичность монологов Шостаковича в этой книге, интонационно очень убедительных, для меня всё-таки под вопросом. Но я знаю книгу Волкова «Диалоги с Бродским», она интересна. Цикл фильмов «Диалоги с Евтушенко» мне показался слабым, скорее подставляющим Евтушенко.
«Правда ли, что главный мотив «Острова сокровищ» — инициация главного героя?»
Знаете, есть огромная школа, которая вообще Стивенсона воспринимает как мистического писателя и исходит при этом, конечно, прежде всего из «Владетеля Баллантрэ», в значительной степени — из «Флоризеля», и, конечно, из «Доктора Джекила», который стал, наверное, самым главным текстом для XX века, хотя написан в конце XIX. Знаете, есть как бы два таких великих текста о мотиве двойничества, написанных почти одновременно, две великие сказки — «Портрет Дориана Грея» Уайльда и «Доктор Джекил и мистер Хайд» Стивенсона. Хотя, по-моему, «Портрет Дориана Грея» — гораздо слабее роман, чем маленькая стивенсовская повесть.
И Уайльда, и Стивенсона в XX веке всё время пытаются прочесть с позиций мистических, изотерических. Ну, у Уайльда, например, наибольшие возможности в этом смысле предоставляет сказка, которую я ценю выше, чем «Портрет Дориана Грея», а именно «Рыбак и его душа» — абсолютно пророческое произведение, кстати говоря, из которого, как мне кажется, выросли «Старик и море» Хемингуэя. Я думаю, что если у «Старика и моря» и есть какие-то источники, то вот другой великий эстет, другой мастер подтекста — Уайльд — конечно, в «Рыбаке и его душе» заложил какие-то основы этого текста. Если есть профессионалы, занимающиеся англоязычными литературами XX века, то эту мысль я дарю. Я ещё нигде её не встречал, а между тем эта мысль дельная. Вот она сейчас мне пришла, и я вам её щедро бросаю.
Что касается Стивенсона. Я не думаю, что там описана инициация. Но то, что Стивенсон был более глубоким мастером, чем его обычно рисуют (он был не просто поставщиком детского авантюрного чтива) — да, это несомненно. Конечно, он был глубоким именно изотерическим мыслителем. Особенно это видно, на мой взгляд, по «Флоризелю», потому что «Флоризель» — это вообще мрачное и важное пророчество о судьбе Европы. Есть хорошая книжка о Стивенсоне Олдингтона, действительно хорошая. И если кто-то прочтёт её, то он многое поймёт.
«Вы ещё не боитесь соседей? А зря… Уже можно! Путин сделал страшное и непоправимое — он достал из забвения всё самое низменное, и это механизм самоуничтожения нации».
Вот со второй частью я согласен, а с первой не согласен. Я с соседями дружу. И мои соседи в большинстве своём — мои единомышленники. Я, кстати говоря, думаю, что если и вы своих соседей опросите, то там тоже примерно то же окажется. И примерно в 86 случаях из 100 окажется всё то же самое. Это к вопросу о социологии.
Услышимся через три минуты.
РЕКЛАМА
Д. Быков― Продолжаем разговор. Быков, «Один» с вами.
«Почему можно водку, а травку или кислоту нельзя»?
Знаете, это вопрос, который очень часто задают (интересуется им kirill_z). Мне кажется, всё-таки последствия от травки или кислоты более ужасны — они разрушают мозг более необратимо, чем водка, которая, как мы видим, при всей ужасности своих последствий всё-таки не отнимает у человека его личность. Хотя я очень не люблю водку, и я в последнее время её практически не пью, о чём уже устал говорить. И мне как-то очень трудно вспомнить, ради чего я её пил когда-то. Видимо, кислота или травка ещё вот чем ужасны. Понимаете, вызываемые ими трипы, вызываемые ими глюки — это вещи индивидуальные, а Россия — страна коллективистская. Мы любим коллективный кайф, алкогольный. Нельзя вместе наслаждаться кислотой, а водкой можно. Наверное, поэтому.
Если же говорить серьёзно, дурные последствия алкоголизма тоже ужасны, конечно, но, видимо, они всё-таки не так стремительны. Более того, многие люди умудряются до того лишить себя ума посредством алкоголизма, что становятся и психически, и физиологически гораздо более выносливыми. Об этом есть классический анекдот, когда расспрашивают 110-летнего долгожителя, как ему удалось прожить так долго. Он говорит: «Во-первых, вегетарианство. Во-вторых, минимум женщин. В-третьих, никакого алкоголя, разумеется». И тут раздаётся сверху, со второго этажа: «Что ты там несёшь, кретин?» Говорят: «Что это такое?» — «А, не обращайте внимания. Это мой старший брат — бабник и алкоголик». Вот это, пожалуй, довольно убедительная вещь.
«У Николая Задорнова есть роман «Амур-батюшка». Это единственное литературное произведение, описывающее грандиозную столыпинскую реформу по заселению дальневосточных земель. Переселенцев обеспечивали коровой, перевозили бесплатно железной дорогой, и земли они могли брать сколько хотели. Как по-вашему, роман Задорнова — хорошая основа для сценария? Ведь фильм был бы актуален».
Так получается, что я должен быть благодарен столыпинской программе переселенцев, потому что прадед и прабабка моей жены-сибирячки оказались в Сибири, именно когда переселились туда из Средней России (насколько я помню, из Брянщины). А чего доброго, если бы Столыпин их не переселил, Лукьянова не поехала бы в Сибирь, я бы в Новосибирске на научной студенческой конференции с ней познакомился — и, глядишь, лишился бы значительной доли счастья. Но действительно программа этих переселенцев совершенно грандиозная, и за одно это Столыпину следовало бы быть благодарным.
Но вот в чём проблема. Роман Задорнова «Амур-батюшка», мне кажется, мог бы послужить, наверное, основной для хорошего сценария (точно так же, как и его романы «Хэда» и «Симода»), но художественно именно как роман это, по-моему, всё-таки слабо. Хотя для подростков, наверное, это увлекательное чтение, и особенно если нет ничего другого на эту тему. Да, сценарий из этого сделать, наверное, я бы рекомендовал.
«Что вы думаете про поэта Ивана Елагина?»
Иван Елагин — двоюродный брат Новеллы Матвеевой, поэтому естественно, что, имея Матвееву в числе своих литературных учителей и любимых поэтов, я стихи Елагина знал задолго до того, как они были напечатаны в России. Я считаю, что это был очень крупный поэт. Ну, я вообще имею такую учительную привычку немножко — расставлять всех по рангам. Я считаю, что это был поэт класса Твардовского, не ниже никак. Некоторые стихи Елагина… Я попробую, кстати, сейчас одно стихотворение Елагина прочесть в эфире, если мне удастся его найти, поскольку это верлибр, я наизусть его не знаю. Тем не менее, конечно, это исключительный класс.