— Счастливец. Недавно приехали?
— Вчера, входите. Что с катанием?
— Сейчас введу в курс дела. Одну минуточку… Слышите? Это наша соседка. Она ходила в ресторан за сигаретами. Проклятая привычка: не могу не курить натощак! — Шкляр выглянул в коридор. — Вероника, я здесь!
Кремеру показалось, что Шкляр имеет по меньшей мере еще одну устоявшуюся привычку: несмотря на ранний час, он был изрядно навеселе.
— Можно? — знакомая художника оказалась моложе его, выше ростом. — О! Человек приехал трудиться! — она кивнула на машинку. — Неужели стихи?
— Проза, — под внимательным взглядом Кремер насторожился, — рассказы о рыбах, о природе, о горных лыжах… — он показал Веронике на кресло.
Шкляр, не ожидая приглашения, сел на кровать.
— Снега в горах не было всю зиму. Общество скучное, средний возраст пятьдесят пять. Накатавшись, выпивают по стакану из знаменитого минерального источника Йоахима… Кое-кто заказывает и покрепче, — Шкляр выразительно провел рукой под подбородком, — потом обед, сон, — он повторил свой жест, — телевизор…
— Вы ехали через Хуст? — перебила Вероника. — Гостиница еще на ремонте?
— Не слышал.
— Хочу заехать. Интересно, как сейчас в Ясине? Снега нет?
Кремер отметил в ней сосредоточенность, не соответствовавшую значимости разговора, а в обращении безразличную, почти профессиональную вежливость.
«Кто она? — подумал Кремер, когда Вероника и Шкляр ушли, договорившись встретиться в ресторане. — Настойчиво вежлива, как стюардесса, требующая пристегнуть ремни. Интересно, чем я ее потревожил?»
Завтрак был стандартный — манный пудинг, яйцо всмятку, кофе. За столиком Кремер увидел проживающих в гостинице. Их было человек пятьдесят, мужчин и женщин, большинство одето в спортивные костюмы.
У дверей Кремер заметил работника милиции, тот разговаривал с метрдотелем.
— Следователи здесь всегда присутствуют за завтраком? — спросил он.
Шкляр залпом выпил минеральной — его мучила жажда.
— Пока этой чести не удостаивались.
— Видимо, в связи с кражей, — предположила Вероника.
— Другое дело, — Кремер снова посмотрел на дверь: метрдотель и работник милиции явно поглядывали в их сторону. — По-моему, милиционер хочет что-то сообщить.
Когда завтрак заканчивался, милиционер и метрдотель подошли к столику.
— Извините, — работник милиции откозырял, — мы посоветовались… Короче, прошу вас быть в качестве понятого.
Кремер внимательно посмотрел на него. Вероника поправила прическу.
— А женщин вы берете?
— Берем… — работник милиции замялся. — Но… Во избежание недоразумений приглашаем абсолютно посторонних. И только тех, кто прибыл после кражи.
С полуротонды Ненюков увидел автобус «Мосфильма» с офицерами в форме немецкой полевой жандармерии. За забором милицейский патруль следил за тем, чтобы никто не приближался к замку со стороны парка.
Несколько прохожих делили внимание между кинематографом и уголовным розыском.
Осторожно, чтобы не повредить следы, Ненюков прошел в середину сводчатого зала, осколки стекла похрустывали под каблуками. На витринах, столетней давности паркете, древних пергаментах лежал густой слой пыли. В проломе кружили снежинки.
— Возьми вор несколькими сантиметрами в сторону — здесь ему и год не продолбить! — бойкого клайчевского инспектора, стоявшего у груды кирпича, это особенно поражало. — Толщина какая! И только в этом месте — труха…
Инспекторы осматривали обломки: по следам, оставшимся от орудий взлома, иногда удавалось определить количество преступников, представить их замысел.
— Он знал замок досконально!
Женщины-понятые кивали. Они прибыли в гостиницу под утро, безжалостный смысл случившегося не дошел до них полностью. Кремер поглядывал в окно на искусственную горку, о которой говорил Шкляр.
— Кто сообщил о существовании дымохода? — спросил Ненюков. — Когда появилось это слово?
Черноглазый поднялся с колен, поправил кепку.
— Не знаю.
— Персонал знал о нем?
— Здесь все работают недавно.
Гонта уточнил:
— Похоже, до прихода немцев и после них печей не было, — Ненюков посылал его уточнить подробности у Молнара.
— Когда реконструировалось здание?
— В сорок девятом. И еще: следователь назначил экспертизу на сажу и копоть.
— Добавьте предложения, связанные с использованием боеприпасов.
— Вы имеете в виду судебную баллистику?
— Именно. Не забывайте, здесь прошла война.
Другая группа вопросов касалась свидетелей.
— Кто находился перед закрытием в комнате экскурсоводов?
Гонта достал блокнот.
— Экскурсовод Пашков. Он утверждает, что посторонних не было.
— А как с посетителями?
— Туристов почти нет, Владимир Афанасьевич.
— Древнее искусство популярно!
— Только не этой зимой в Клайчеве, — поддержал Гонту черноглазый.
— Какая выставка была здесь до этой?
— Народной вышивки, — инспектор отложил в сторону очередной обломок кирпича. — Погода стояла отличная, со всего Закарпатья приезжали.
— А до вышивки?
— Керамика. Успеха не имела: оттепель, туристов было мало… Могу я тоже спросить? Как по-вашему, товарищ подполковник, сколько может стоить «Оплакивание»?
Ненюков помолчал.
— Картина дорогая.
— Но все же?
— Тысяч пятнадцать.
Голос Кремера прозвучал неожиданно:
— Двадцать тысяч.
— С ума сойти! — всплеснула руками одна из понятых.
— Меня просили зайти, — женщина в дубленке, в платке, повязанном по-старушечьи, низко на глаза и несколько раз вокруг шеи, остановилась в дверях, — Позднова, старший научный сотрудник.
Видно было, что она волновалась, поэтому не сразу заметила Кремера.
Ненюков и Гонта вместе со следователем прокуратуры осматривали библиотеку. Черноглазый инспектор взял на себя роль старшего.
— Вы приехали с выставкой из Москвы?
Позднова не ответила: ей все время задавали один и тот же вопрос.
— Извините: чем могу быть полезной?
Инспектор подумал:
— Можете вы вкратце охарактеризовать лиц, по работе связанных с экспонатами?
— Вкратце?
Будь инспектор внимательнее, он бы почувствовал ее глухое раздражение.
Но черноглазый ничего не заметил — в зал вошел молоденький эксперт областного управления.
— Извините. Мы нашли это внизу, в парке… — эксперт держал хлорвиниловый пакет.
Позднова спросила:
— Я могу уйти?
— Нет, нет, — инспектор резиновой перчаткой осторожно пошевелил содержимое пакета. — Книжка?
Позднова словно ждала его промаха.
— Это не книжка! — в ее голосе зазвучали металлические ноты. — Книги бывают разного формата, но все равно остаются книгами! У вас в руках «Азбука» Бурцева, издания тысяча семьсот пятьдесят четвертого года! У нас сантехник Роман это знает!
Она вдруг замолчала. В дверях вместе с Гонтой и Молнаром стоял Ненюков, он все слышал.
— Здравствуйте, Ассоль Сергеевна.
— Владимир Афанасьевич! — Позднова смутилась, сдернула с головы платок. Под ним оказалась рыжеватая косица, перетянутая резинкой для сигнатур, низкая, до бровей, челка. — Никак не предполагала… Думала, вы в Москве… — ей удалось наконец взять себя в руки. — Никакие нервы не выдержат, честное слово: Каргополь, Залесск… И вот здесь!
Инспектор в замшевой кепке при желании мог рассматривать это как извинение.
— Автор исследований об Антипе Тордоксе, его первооткрыватель, — Ненюков представил ее, — хорошо известна также собирателям икон, в том числе и профессору, о котором говорили вчера.
Позднова смутилась. Кремер подошел ближе. Ассоль наконец заметила его:
— Какими судьбами?
— Записан понятым… Я приехал вечером.
— Антонина Львовича еще не видели? — спросила Позднова.
— Он здесь?
— В Мукачеве. У него был приступ.
— Ассоль Сергеевна, — помешал прощенный инспектор, — по-вашему, преступник охотился за определенной иконой или брал подряд?
Лицо Поздновой снова вспыхнуло: инспектор попал в самую точку.
— Дело, видимо, в «Суде Пилата», — Позднова словно оправдывалась перед Ненюковым, который слушал молча, — мне следовало раньше предупредить… Есть несколько искусствоведов — их мало, — они приписывают эту икону Тордоксе…
«Все стало на свои места, — подумал Гонта, — только от этого не легче».
— …Не знаю, чего больше в этих построениях, — Позднова теребила в руках платок, — наивности или невежества.
— Вы должны были поставить в известность, — проворчал Гонта.
— Все, что они утверждают, — галиматья, чистый вздор! Надо было передать его!
— Да, мы бы организовали встречу непрошеных гостей, — Гонта отвернулся.
Юноша-эксперт снова появился в зале.
— Извините, товарищ подполковник. Очень важно…
— Слушаю, — они отошли в сторону.
— «Азбуки», которую мы нашли, вчера под полуротондой не было. Я сам все облазил. Кроме того, в парке идут съемки. Книгу сразу бы обнаружили.
— Вы хотите сказать…
— Выбросили из гостиницы, товарищ подполковник. Вчера вечером или сегодня утром…
— При немцах, при чертовых швабах, сюда никого не пускали. А кто был в лагере, тот уже ничего не скажет. И косточек их не осталось. Одних прямо здесь поубивали, других за кирпичным заводом. Остальных там, — сторожиха махнула рукой.
Все молчали.
— …В Польше, в неметчине. А здесь в сорок четвертом все посожгли, поуничтожали. Бараки долго горели — весна стояла дождливая. Потухнут и опять горят…
— После войны вы в школе работали. Правда? — сказал Молнар.
— Потом с детьми сидела. Теперь в замке.
— В последний день вы ничего особенного не заметили?
— Был человек перед закрытием… Как вам сказать? Очень приглядывался…
— А точнее?
— У меня он мало был. Больше в шестом зале. У «Оплакивания» я его видела. От «Зосимы с Савватием» перешел к «Троице».
— Не знаете, откуда он?
— Человек шестьдесят тогда было. Из «Солнечного Закарпатья», еще из какого-то санатория. У «Дмитрия Солунского» не протолкнуться… Пожилой, в замшевой куртке. Под курткой свитер. Долго стоял. Вот и кассир-смотритель может подтвердить, — она показала на мужчину, входившего в зал.