Сид дернул плечом. Он не знал, что на это ответить.
– Давай по новой, начали! – хлестнул крик Ники.
На этот раз он наконец все сделал правильно: доска, блеснув металлическим боком в свете прожектора, пришлась как раз в Никину ладошку.
Радоваться было некогда. Сид, не оглядываясь, как учила Ника, помчался обратно к форгангу. У него оставалось всего две секунды, чтобы успеть перехватить лонжу, пока Ника не начала выполнять свой смертельный номер.
Сид выхватил канат из рук униформиста и застыл, напряженно вглядываясь в фигурку под куполом цирка.
Ника ухватилась за тросы и несколько раз присела, раскачивая трапецию все выше и выше. Доску она крепко зажимала между коленями.
Когда качели трапеции набрали амплитуду, Ника подхватила доску, театральным жестом продемонстрировала ее воображаемым зрителям и стремительно подкинула в воздух. Доска упала точно на перекладину трапеции – и Ника в тот же момент прыгнула на нее, прижимая весом своего тела.
Теперь она стояла боком на доске, но все еще держалась одной рукой за трос. Трапеция продолжала раскачиваться.
Разводя руки в стороны, Ника начала осторожно нащупывать точку равновесия. Несколько томительно долгих секунд – и вот уже ее легкая фигурка балансирует на исполинских качелях.
Поймав равновесие, Ника начала легонько раскачиваться на доске. Амплитуда ее колебаний все увеличивалась, и Сид ощутил легкую дурноту.
А она все не останавливалась. Влево-вправо, вверх-вниз, все смелее и смелее! Ослепительная улыбка, гордый поворот головы, развевающиеся фалды алого с золотом пиджака – это была почти нереальная в своей красоте картинка.
В крайней точке полета трапеции доска скрежетнула по перекладине, фигурка неловко взмахнула рукой… Но равновесие было уже нарушено. Ника оступилась и полетела вниз и вбок.
Сид покрепче сжал канат лонжи и на секунду рефлекторно зажмурился. За его спиной ахнул рабочий.
Но доска не соскользнула с трапеции. Теперь она застыла под перекладиной, и было непонятно, на чем она вообще держится.
А под доской… Ника ушла в обрыв и теперь висела вниз головой, опустив вниз руки. За доску она держалась одними носками ботинок.
Сид обессиленно выдохнул. Он знал заранее весь номер – и все равно это выглядело жутко. Его сердце глухо бухало в груди.
Форганг взорвался одобрительными криками.
А Ника тем временем легко подтянулась обратно к трапеции, встала на нее и подхватила доску. Та оторвалась от перекладины без малейшего сопротивления.
Ника несколько раз клала доску на трапецию и вновь поднимала ее, давая понять: она вовсе ни на чем не крепится.
– Гимнастка-фокусница, – восторженно выдохнул кто-то из униформистов.
Наверное, он тоже видел этот номер впервые.
Запрокинув голову, Сид пристально вглядывался в фигурку под куполом и ощущал, как его сердце все еще учащенно бьется. Его буквально пьянило это чувство абсолютного доверия: «Я безоглядно лечу вниз, потому что точно знаю – ты страхуешь». Сейчас жизнь Ники зависела от тоненького металлического троса – и его конец она вложила в руки именно Сиду.
«Почему она выбрала меня?»
Волосы Ники горячо вспыхнули в свете прожектора – прямо как в ту ночь шесть лет назад, когда Сид впервые увидел эту хрупкую отчаянную девчонку.
В Питере только начинались белые ночи, но небо, затянутое дождевыми тучами, оставалось совсем темным. Впрочем, людей не пугала погода: набережная у Биржевого моста была запружена гуляющими туристами. Разведенный мост и Зимний щеголяли нарядной подсветкой.
Сид в тот вечер тусовался с уличными музыкантами. Он хорошо знал эту компанию: неряшливо одетые мужчины в косухах и потертых джинсах, прячущие пиво в полиэтиленовых пакетах. Они могли бы показаться отбросами общества, не будь каждый из них по-своему гениален. Их боевые подруги, заводные и легкие, давно привыкли обходиться малым.
Дождливые ночи на улице, незатейливые песни под гитару да дешевые алкоголь и курево, что удавалось купить с денег «на шапке», – это и была их жизнь. Да еще вот шоу, которое иногда устраивал им Сид.
В ту пору он увлекался поями. Всю зиму Сид крутил дома провонявшие гарью кевларовые шарики на цепях: разучивал затейливые фигуры. Не танец и не жонглирование – для Сида они стали чем-то вроде отдушины, способа дать выход чувствам.
Мартовской ночью он впервые выбрался во двор, поджег кевларовые факела – и вот тут-то пошла потеха.
Огненные шары с гудением мелькали слева и справа, над головой и перед глазами. Они очерчивали заковыристое сплетение плоскостей, превращали мир вокруг в объятый пламенем бешеный карнавал.
Сид крутил пои и хохотал как сумасшедший. Ту ночь он запомнил навсегда.
А потом пришло лето, и он завел знакомства среди уличных музыкантов. Изредка подрабатывал, танцуя с огнем под их разбитые гитары и пластиковые тамтамы. Но чаще просто развлекался: крутил огонь бесплатно, позволял угощать себя пойлом из черных пакетов, смешил их девчонок и бездумно убивал ночь за ночью – лишь бы не оставаться в тишине пустой квартиры.
В ту июньскую ночь у них была Миссия: собирали денег на билет Василию.
Василий был алкоголик и талантливый художник из Кемерово. Он приехал в Питер лет десять назад учиться в Академии художеств. Однако скоро выяснилось, что мастера не в силах вынести его таланта (их буквально вгоняла в ступор Васина мазня: коричневые коммунальные кухни, свинцовые дворы-колодцы и подъезды в бутылочно-зеленом цвете). А все прочие премудрости художника он уже знал и так: как пить водку на пустой желудок, ругать известных коллег и как работать грузчиком, пока не продаются картины.
С образованием было покончено, Василий ушел в свободное плавание. Вскоре он сошелся с Ксенией, натурщицей из Краснодара. Они счастливо прожили вместе несколько лет, у них появился сын Арсений.
А потом жена молча бросила Василия, не дождавшись из очередного запоя и как-то разом сменив замки на их съемной квартире. Это стало последней каплей. Василий затосковал и потянулся домой – в родную деревню под Читой.
Васю любили все. Помогать решили всем миром: расшибиться в лепешку, но собрать за вечер на заветный плацкартный квиток.
Теперь пьяненький Василий сидел на гранитном парапете, пристроив рядом тощую сумку с пожитками, а его друзья рвали струны и открывали душу прохожим. Чехол от гитары, лежавший на гравии, потихоньку заполнялся мелочью.
После полуночи подвалил Сид, и дело пошло веселей. Музыка гремела, люди начали подтягиваться на огненное шоу.
Сид как раз закрутил свою коронную фигуру, когда из толпы хлестнул задорный голос:
– Подумаешь, я лучше смогу!
Он сбился с шага, цепь факела едва не намоталась на запястье. Говорила миниатюрная огненно-рыжая девчонка, слишком легко одетая для дождливой ночи.
– Сомневаюсь, бэби, – Сид хохотнул. – Кишка тонка с огнем танцевать!
Он давно привык превращать любое общение со зрителями в часть шоу. Из толпы за спиной девушки раздались смешки и улюлюканье.
– Кишка тонка, говоришь? – рыжеволосая фыркнула. – А ну, дай сюда!
Она стремительно шагнула к Сиду и выхватила из его оторопелых рук факела. Застыла на секунду, притопывая ногой и вслушиваясь в музыку. А потом с первого раза легко закрутила трехбитную восьмерку – трюк, который сам Сид разучивал полторы недели. Она не просто справлялась с поями, она действительно танцевала, чуть ли не лучше, чем Сид.
Толпа зрителей взвыла от восторга, за спиной девушки ожили музыканты. Девчонка продолжала плясать, а в чехол от гитары так и посыпались монеты и даже смятые купюры.
Сид наблюдал за огненными шарами, которые решили сегодня зажить собственной жизнью и сменить хозяина. Но он не чувствовал себя обделенным. Кажется, этой ночью он нашел кое-что интереснее, чем бездушные куски кевлара.
Девушка закончила свой танец и с шутовским поклоном вернула Сиду пои.
– Где ты училась крутить огонь?
– Нигде, – ее губы раздвинулись в широкой улыбке. – Это же так, баловство. Мы, цирковые, с пеленок любой трюк повторить умеем.
Сид усмехнулся и потянул из-за уха сигарету.
– У меня с собой запасные факела есть. Зажжем на пару, бэби?
Она провела на набережной с музыкантами всю ночь, но не взяла ни копейки из гитарного чехла. Утром, когда открылось метро, обрадованный Василий поковылял на Московский вокзал, а Ника ушла с Сидом – ей захотелось взглянуть на палатку, поставленную прямо посреди комнаты с белыми стенами.
– Твою мать, ну сколько можно тупить?!
Хриплый окрик заставил его вздрогнуть.
Собравшиеся поглазеть на трюк члены труппы растворились за форгангом, словно их и не было. Ника смотрела на Сида с высоты, зло сузив глаза.
– Я же говорила: вниз сразу после шестого кача! Неужели так сложно запомнить?!
Она даже не старалась быть вежливой. Сид огрызнулся:
– А я ебу, где у тебя там шестой кач?!
Наверное, ему не стоило произносить это так громко. Сид спиной почувствовал удивленно-настороженный взгляд. Он резко обернулся.
На него молча смотрел неприметный тщедушный мужичонка, одетый как униформист.
Сид окинул его взглядом: бородавка под правым глазом, жидкие седоватые усы, узкие плечи… И как у него вообще сил хватает кого-то страховать?
Встретившись с Сидом глазами, старый униформист лишь укоризненно покачал головой.
Сид дернул плечом и примирительно махнул Нике рукой:
– После шестого кача, я понял! Извини!
Они репетировали два с половиной часа – до тех пор, пока на них не начала подозрительно коситься вся труппа.
В конце концов на манеж вышла тоненькая, ярко накрашенная брюнетка с осиной талией. У ее ног скакали, повизгивая, два пуделя.
Брюнетка сложила руки рупором и крикнула Нике:
– Ты скоро? Уже двадцать минут как мое время репетиции!
Сид ощутил себя уязвленным. На него дрессировщица даже не взглянула.
Ника вздохнула и небрежно окликнула Сида:
– Спускай меня, закругляемся!