Сид захватил на кухне нож и торопливо шмыгнул в ванную. Благословенные солнечно-охристые стены, как охотно они укрывали его от холода внешнего мира все эти годы!
Он аккуратно поддел кончиком ножа плитку на полу (дальний угол, вторая слева) и разразился ликующим смехом:
– Что, устроили шмон, сукины дети? А нычку-то пропустили!
Здесь, под ласковым теплом желтой плитки, хранился надежно запаянный в полиэтилен последний запас. На самый крайний случай – как раз как сегодня.
И вот теперь чувство реальности угодливо отступало, цвета с каждой минутой становились ярче, а очертания предметов – все причудливее.
Сид не был дураком. Он твердо знал: это не спасет его, не поможет дотянуть до утра. Потому что утра просто не будет. Ночь никогда не закончится.
Он лишь хотел, чтобы чувство страха притупилось, позволило не забыть о главном. Все, что произойдет сегодня ночью, было предопределено еще много лет назад. Невозможно ведь прятаться вечно. Рано или поздно наступает момент, когда приходится платить по счетам.
Конечно, он просто жалок. Но ведь лучше такой escape-план, чем вовсе никакого – разве не так?
Горький дым обжег горло, Сид зашелся в рвущем легкие кашле, но тут же испуганно подавился им. Потому что из-за стены сразу донесся ответный хриплый кашель, перешедший в булькающие стоны.
Ну вот и началось.
Там, за его спиной, длинный темный коридор заканчивается распахнутой дверью в комнату, которой полагалось оставаться запертой. Голубые стены вновь спрятались под слоем грязных выцветших обоев. Бесследно исчезли плетеная кроватка и зеркало с бумажными рыбками.
Теперь там снова стоит скрипучая железная кровать, рядом приютился диванчик с вылезшей обивкой. По углам громоздится пыльный хлам, а спертый воздух остро пахнет застарелой мочой и лекарствами.
Время повернуло вспять, и ночь никогда не кончится.
Тринадцатилетний пацан забился в угол продавленной тахты, съежился под спасительным кругом рыжего торшера.
По всей квартире горит свет, мерно гудят все до единой лампочки. Только вот все бесполезно. Они не в силах усмирить наглые тени, что так и лезут из углов.
В пацана с детства вбили: эта комната – запретная территория. Здесь живет мать, мать с подругой. Здесь всегда накурено и до утра играет музыка, а воздух пропах сандалом и ганджей. Стен не видно из-под плакатов, отовсюду счастливо улыбаются музыканты. Они по большей части уже давно мертвы, но это дела не меняет. Их слава с ними, парни ухватили удачу за хвост и теперь могут себе позволить жить вечно.
В этой комнате всегда весело. И ему сюда нельзя. Только сегодня ночью пацан плевать хотел на все запреты.
Из колонок в углу гремит бодряще-ласковый блюз. Женский хриплый голос переплетается со звуками саксофона, он поет об одуванчиках на летнем лугу. Музыку нужно слушать очень внимательно. Может быть, тогда в ней удастся раствориться, поверить, что она перекрывает шум из соседней комнаты.
Потому что за стеной умирает его дед, и никакой блюз не в силах заглушить его хриплые стоны. Он совсем один там, в своей затхлой темной комнате. И сегодня ему некому помочь.
Мальчишка стискивает зубы. Нельзя здесь сидеть. Нужно выйти в коридор, прокрасться к телефону. Он вызовет скорую, а потом соберется с силами и нырнет в черноту раззявленного дверного проема. Он должен быть рядом с дедом, пока не приедут врачи. Они заберут деда в больницу, и все наладится. Тогда никто не умрет.
Но минуты бегут, а мальчишка все не двигается с места. На самом деле он уже знает, что просидит здесь до утра. И только когда рассветет, а за стеной стихнут мучительные стоны, он наберет номер скорой. Врачи приедут, когда рассветет, не раньше.
Тогда он останется дома один и, может быть, наконец сможет закрыть глаза. Только тогда хищная темнота до него больше не дотянется.
Он не виноват. Он научился ухаживать за парализованным дедом, кормить его с ложки жидкой диетической дрянью и менять зловонные простыни. Он очень старался быть взрослым.
Только вот ему все еще тринадцать, и за стеной умирает его дед. Это не предательство. Просто он не в силах помочь. Он так устал. Ему всего тринадцать.
Из-за стены доносится взрыв мучительного кашля. Эта ночь никогда не закончится.
Пронзительно скрипнула дверь в коридоре. Сид вздрогнул и выронил сигарету. Надо же, давно потухла. Сколько времени прошло – минута, час или вечность?
Вкрадчивый шорох в коридоре. По позвоночнику сбегают струйки ледяного пота.
Словно осмелев, шорох приближается. Теперь его уже ни с чем не спутаешь: это шаги. Шарканье босых ног в разношенных тапочках. Шаг, еще один шаг, остановка.
Осталось недолго. Сейчас оттуда послышится сухой надсадный кашель, затем еще полтора шага, снова остановка.
Сидеть спиной к двери стало невыносимо. Все мышцы напряглись до предела, сердце зашлось в бешеной адреналиновой скачке. Но Сид так и не шелохнулся. Когда на пороге вырастет высокая фигура в полосатой пижаме, он не обернется.
Последний нетвердый шаг, скрип распахиваемой двери. Чужое присутствие за спиной. Еще мгновение – и на плечо опустится тяжелая костистая ладонь.
Сид выдохнул и закрыл глаза.
– Не тяни.
Щеку обожгло чужое дыхание, горячее и частое. Странно, где же жуткие булькающие хрипы?
Над ухом раздался тонкий смешок.
Сид вздрогнул и не выдержал – вскочил с кресла, молниеносно обернулся.
И ощутил, как подкашиваются ноги.
– Т-ты?
На расстоянии вытянутой руки от него стоял мальчишка. Рыжий, тощий и несуразный. Уши по-дурацки оттопырены, острый нос испятнан россыпью веснушек. Глаза ясные и серьезные – совсем желтые, какой же дурацкий цвет! – смотрят не моргая.
Мальчишка несмело улыбнулся.
– Конечно, я. А ты кого ожидал увидеть?
Голос подчинился не сразу, сначала из горла вырвался невнятный хрип. Лишь со второй попытки Сид еле выговорил:
– Дед…
Пацан пожал плечами и хмыкнул:
– Ну а пришел я.
Его голос – неуверенный, по-мальчишески ломкий – прозвучал неестественно громко в пустой комнате. Сиду показалось, что белые стены безмолвно вздрогнули.
Мальчишка весело огляделся по сторонам, словно изумляясь учиненному разгрому, пнул книгу, валявшуюся у его ног. Жалобно хрустнул переплет, пожелтевшие страницы рассыпались по грязному полу. Пацан улыбнулся:
– Открыть тебе секрет?
Сид не знал, что ответить. Все силы уходили на то, чтобы просто устоять на ногах под невозмутимым взглядом зверино-желтых глаз. Он лишь молча кивнул.
Сейчас его маленький двойник – безумное альтер эго произнесет слова, которые решат судьбу Сида. Скажет, что пришел поквитаться за все принятые решения и что настало время держать ответ. А может быть, он просто убьет его. Утащит за собой в небытие вечных сумерек и невнятных шорохов в углах покинутой квартиры.
Мальчишка набрал в легкие побольше воздуха, пододвинулся ближе и выпалил:
– Здесь вообще все это время никого, кроме нас с тобой, не было. Все эти годы. Понимаешь?
Сид ожидал всего что угодно, но только не этого. Захотелось выпалить: неправда, ты лжешь! Не может быть, чтобы все закончилось так просто. Ни старых долгов, от которых не уйти, ни воздаяния за принятые решения – ничего. Как будто они совсем одни в этой безумной Вселенной, и никто не ведет счет добру и злу, стоящему за всеми поступками людей. Этого не может быть! Так еще страшнее.
Но слова почему-то застряли в горле, и Сид промолчал.
– Не веришь, – огорченно хмыкнул пацан, но тут же снова расплылся в плутоватой ухмылке. – А ты прислушайся!
Сид покорно напряг слух – и обмер. Он не заметил, в какой момент исчезло без следа гнетущее мертвое безмолвие. Их окружала обычная тишина спящего дома. Где-то в трубах негромко шумела вода, на полу тикали опрокинутые часы. Напряженное прерывистое дыхание Сида смешивалось с еле слышным легким дыханием пацана, что стоял напротив.
А самое главное: за стеной было тихо. Будничная тишина пустой комнаты – не больше и не меньше.
Все еще не веря, Сид огляделся по сторонам. Стены, когда-то белые, с годами посерели, рисунки на них выцвели, только пламенела вызывающим пятном их Трасса Ноль. Развороченная оскверненная постель – даже не кровать, просто широкий матрас, который Сид много лет назад притащил в эту комнату, небрежно бросил на дощатый пол в углу. Тонконогий деревянный жираф на подоконнике, рядом с ним притулился портрет чужой серой кошки.
Никаких теней в углах, ни намека на чужое враждебное присутствие. Обычная комната. Разгромленная, буквально вывернутая наизнанку, и все же такая привычная и родная, хранящая верность своему беспутному хозяину. Его дом, все, что у него теперь осталось.
Неужели это все? Так просто?
Сид ощутил, как ледяная могильная плита, уже готовая опуститься на плечи, незримо тает. Черт, да разве могло быть по-другому? Разве сам он когда-нибудь был другим? Нет, Сид никогда не умел иначе. Живи, как знаешь, никто не подскажет и не осудит. Таков уж он – вечный Питер Пэн, раз и навсегда отказавшийся помнить зло и тревожиться о будущем.
Ему захотелось вздохнуть полной грудью, губы раздвинулись в неуверенной, пока боязливой улыбке.
Мальчишка шмыгнул носом и подмигнул:
– Ну как? Чаем хоть угостишь?
Глава 9Escape-план есть у каждого
Бессонная ночь в темной палате тянется бесконечно долго.
Подушка отвратительно нагрелась, да к тому же еще и сбилась на правый бок. Если бы только Яна могла ее поправить! Она почти уверена: тогда ей сразу же удалось бы уснуть. Но, конечно, об этом оставалось лишь мечтать.
На ночь ее руки все еще привязывали к бортикам кровати. Врач с широкой резиновой улыбкой не уставал повторять, что это лишь подстраховка во избежание форс-мажора.
Зато днем Яна теперь оставалась совершенно свободна, ей даже позволяли выходить за пределы палаты. Правда, в голове постоянно мутилось от снотворного, все ее дни проходили в тяжелой полудреме. А вот по ночам сон куда-то испарялся, и тогда Яна часами маялась, пересчитывая трещины на темном потолке.