— Не знаю, — дипломатично ответил мой папа и, склонившись к дядьке, что-то пробормотал тому на ухо.
«Проболтался!» — тут же догадалась я и от стыда спряталась за отцовскую спину. Впрочем, долго стоять не пришлось: буквально через пару секунд, вняв рекомендациям торговца джинсами, папа потащил меня в противоположную от него сторону, не забывая оглядываться по сторонам.
Обойдя вещевой рынок трижды, мы оба пришли к неутешительному выводу, что явление тотального дефицита не пощадило и заповедную дамбу. Гэдээровские колготки встретились нам в одном-единственном экземпляре и к тому же не того размера и не того цвета. Мечталось о розовых, красных, белых на худой конец. А эти были просто серыми. Самыми обыкновенными. Практически ничем не отличающимися от того, что мною было обнаружено в «Детском мире».
«Не сомневайтесь, они очень эластичные», — предупредила нас интеллигентного вида женщина и даже предприняла попытку растянуть колготки до нужной длины, после чего те вернулись к своему прежнему состоянию. «Возьмете?» — с надеждой поинтересовалась она и пообещала уступить целый рубль. Но из-за того, что мамы не было рядом, сделка не состоялась: и я, и папа оказались не способны к компромиссу. «Или все — или ничего», — прочитали мы в глазах друг у друга и медленно побрели к трамвайной остановке, не солоно хлебавши.
— Ладно… — бодрился папа. — Может быть, в другой раз…
— Может быть… — автоматически ответила я и, споткнувшись на ровном месте, рухнула на асфальт.
— Танька! — перепугался папа и бросился мне на помощь.
Лучше бы он этого не делал! Лучше бы он просто стоял рядом и ждал, пока я соскребу себя с асфальта, или, на худой конец, прочитал бы мне лекцию о том, как важно быть внимательной и осторожной в местах массового скопления людей. Но вместо этого папа прижал меня к себе и погладил по голове, а я не выдержала — и заревела, уткнувшись ему в живот. «Поплачь-поплачь, Танька!» — приговаривал папа и терпеливо ждал, пока я выплачусь, закрывая меня от любопытных глаз. И что удивительно, ни один из проходивших мимо не нарушил нашей идиллии. Разноцветная и шумная толпа обтекала нас с двух сторон, а потом соединялась в единый поток у выхода с дамбы, спеша по своим делам. Стоял сентябрь, ярко светило солнце, и мечта никак не хотела становиться реальностью. «Нет в жизни счастья», — подумала я и вздохнула полной грудью. Вздох получился тоскливым, как зевота.
— Пойдем, — пробормотала я и, опустив голову, двинулась вперед.
— Дай руку, — потребовал папа и вцепился в меня, как клещ в собачью холку.
При виде двинувшихся нам навстречу цыган хватка его стала еще сильнее, а выражение лица все отстраненнее. Мне даже на секунду показалось, что встречи с ними папа побаивается, как, впрочем, и я, потому что и мама, и обе бабушки неоднократно развлекали меня историями о том, что цыгане крадут детей, наводят порчу и воруют деньги прямо из кошелька, не нарушая при этом его целостности. И вот теперь они двигаются нам навстречу, как неумолимая сила судьбы.
— Купи ему петушок! — кокетливо пропела папе молодая цыганка в фиолетовом газовом платке, завязанном над левым ухом, в котором бултыхалась золотая серьга с красным камнем.
— Не надо, — буркнул ей папа и потащил меня за собой.
— Почему не надо? — цыганка не отставала от нас ни на шаг.
— Сказал, не надо, значит, не надо… — папин ответ был явно невежливым.
— Думаешь, отравленный? — усмехнулась цыганка и наконец-то посмотрела на меня: — Хочешь?
— Нет, — ответила я и поежилась: стало как-то не по себе.
— Купи петушок, — снова предложила цыганка и распахнула жакет, правая полочка которого напомнила мне кассу с буквами — в каждой ячейке по леденцу. — Купи, счастливый будешь.
Я вопросительно посмотрела на папу:
— Нет, — счастливый леденец проплыл мимо.
— А это? — цыганка, видимо, не собиралась сдаваться и приоткрыла левую полочку жакета, изнутри утыканную футлярами помад. Это, конечно, было посильнее завернутых в целлофан леденцов. — Смотри…
Боже! Какое зрелище! Перед ним померкло все: красный лак под намертво приклеившейся крышкой, тщательно оберегаемая упаковка из-под чулок, гэдээровские колготки моих одноклассниц, мамины каблуки и бабушкины кольца с рубинами. И ради этого я не спала ночами и ждала, когда вырасту? Все! Все, что располагалось за границами распахнутого жакета, больше не имело никакого смысла.
— Пойдем, — потянул меня папа, заподозривший, что я попала в зависимость от цыганских чар.
— Сейчас, — отмахнулась я и, сверкнув глазами, спросила у цыганки: — А еще что-нибудь у вас есть?
— Есть, — коричневая рука в золотых на вид кольцах скользнула в карман гипюрового фартука с грязными оборками и извлекла оттуда несколько круглых пластмассовых коробочек, под прозрачными крышками которых виднелись цветные кругляши теней.
Я их узнала! Польские тени «POLLENA» — мечта маминых подруг, а может быть, вообще всех красивых женщин.
— Сколько? — выдохнула я, заприметив коробочку с маленьким голубым диском.
— Пять рублей, — буднично ответила торговка и, опустив сокровища в карман, по-хозяйски пошевелила там рукой.
«Пять рублей?» — цена показалась мне просто космической. «А если накопить?» — промелькнуло в голове и тут же исчезло: копить я не хотела. Эта красота была нужна мне прямо сейчас, прямо сию минуту! Я уже была готова отдать подаренные три рубля или попросить у папы. Но потом представила мамино лицо и поняла, что просить на ТАКОЕ у папы нельзя, потому что это НЕ ТОВАР ПЕРВОЙ НЕОБХОДИМОСТИ.
— Берешь? — цыганка нетерпеливо постучала коричневым пальцем по кусочку сентябрьского голубого неба с надписью: «POLLENA».
— Нет, — твердо ответила я и пошла прочь, не оглядываясь.
— Таня! Погоди! — крикнул мне вслед папа, и я послушно встала, утратив интерес к происходящему на этом свете. Мне было нетрудно. Какая уже разница?!
Он вернулся очень быстро, обнял меня за плечи и бережно подтолкнул вперед, хотя бы мог этого не делать: я прекрасно знала, куда идти.
— Может, в кафе-мороженое? — предложил папа, наивно полагая, что это может отвлечь меня от постигшего разочарования.
— Мне все равно.
— Тогда точно — в кафе-мороженое, — заторопился он, возможно, полагая, что, когда мы придем туда, нам либо не хватит места, либо мороженого.
В реальности проблем ни с местами, ни с мороженым не возникло. Мы уселись за столик возле окна и приготовились ждать официантку.
— Не хочешь вымыть руки? — поинтересовался папа и показал глазами на выложенный кафелем отсек, за которым, видимо, располагалась раковина.
— Не хочу, — ответила я, но тем не менее послушно встала и отправилась, куда послали.
На голубой раковине стояла пластиковая коробочка из-под зубного порошка, внутри которой мок рыжий обмылок. Коснуться его я так и не решилась: было противно, но чтобы выполнить задачу хотя бы наполовину, какое-то время постояла у раковины, засунув руки под ледяную воду, отчего те покраснели. Так с красными руками и вышла: ледяное мороженое — ледяные руки — ледяное сердце. Что еще бывает ледяным?
— Теперь моя очередь, — объявил папа и встал из-за стола. — Я быстро!
«Не торопись», — хотелось сказать мне, но я удержалась: все-таки он ни в чем не виноват, три часа мотался со мной по дамбе, вытирал слезы, а мог бы провести время в кругу семьи. Себя я из состава счастливой семьи вычеркнула автоматически: сытый голодного не разумеет.
— Что будете заказывать? — донеслось до моих ушей.
«Странные люди, — подумала я. — Что можно заказывать в кафе-мороженом?» — и ничего не ответила.
— Так и будем молчать? — нахохлилась официантка и сердито выложила передо мною меню. — Выбирайте.
Пока я изучала наименование наполнителей к пломбиру, она наводила порядок на столе, складывая на поднос грязные алюминиевые креманки из-под мороженого, оставшиеся от прежних посетителей.
— Ваше? — проскрипела она и выжидательно уставилась на меня.
— Что? — наконец-то я соизволила отвлечься от грустных мыслей и посмотреть на стол.
«Боже! Конечно, мое!» — я просто не поверила своим глазам: передо мной призывно голубела маленькая пластиковая коробочка с магической надписью: «POLLENA».
— Принесите на свой вкус, — галантно попросил официантку папа и сел за столик, не сводя с меня глаз.
— Спасибо! — от благодарности я была готова превратиться в отличницу, в ящерицу, в кого угодно. Это было не важно. Главное — в моем кармане празднично побрякивал кусочек сентябрьского неба, а значит, красота мне была обеспечена.
Смирившись с тем, что броситься вон из кафе, домой, к зеркалу, сразу не получится, я терпеливо ждала, пока папа доест свое мороженое и даст сигнал к началу красивой жизни. Но тот, как нарочно, медлил, периодически отодвигал от себя алюминиевую креманку и в деталях описывал восторг, который испытал, став обладателем двухколесного велосипеда. «Ты не поверишь, Танька! — убеждал он меня. — Вот я, взрослый мужик, и у меня уже вторая по счету машина, но такого счастья, как тогда, в детстве, я никогда больше не испытывал. Ну… может быть, когда ты родилась», — неожиданно смутился он и замолчал.
— Очень даже поверю, — заверила его я и на ощупь приоткрыла заветную коробочку, обнаружив под крышкой шелковистую поверхность теней.
— Правда? — воспрял духом папа, которому, видимо, очень хотелось поделиться своими детскими впечатлениями.
— Правда, — старательно закивала я и потерла указательным пальцем выпуклый кругляшок.
Папе ответ понравился, и он предложил еще по мороженому.
— Не хочу, давай сам.
— А я хочу. Никогда не мог наесться вдоволь: сначала не давали, а потом — расхотелось. Могу же позволить?
— Конечно, можешь, — подтвердила я и, сделав вид, что заинтересовалась происходящим за окном, незаметно нанесла пальцем тени на веки. А пока папа делал новый заказ, повторила эту манипуляцию еще два раза. Без зеркала. Оно мне было не нужно. Я видела себя как бы со стороны и точно знала, что становлюсь красавицей. Воображение уверенно вело меня по опасной дороге иллюзий, обещая искреннее восхищение окружающих. И оно не заставило себя долго ждать: