– Упомяни я Прибамбасск, они могли бы поверить. Судя по всему, они знают, куда вы держите путь.
Пятеро путешественников поселились на яхте Газлоу, стоявшей на якоре в паре сотен метров от Гоночной баржи. Они делили меж собой одну большую каюту и старались не высовываться на палубу, чтобы их не заметили с баржи. От этого все – особенно Макаса – безумно скучали, но делать было нечего.
Каждое утро перед рассветом Шустр, тоже переселившийся на яхту, сажал Арама в «Паросвист» и сквозь подзорную трубу, присоединенную к костюму, наблюдал, как мальчик проходит трассу – снова, и снова, и снова.
Оказавшись в лодке, Арам опускался на сиденье, наполовину находившееся ниже ватерлинии. Сиденье было снабжено двумя ремнями, крест-накрест застегивавшимися на груди. Именно так Макаса носила цепь, и в этих ремнях Арам чувствовал себя чуточку воином. Это ощущение усиливал и шлем, выданный ему Шустром.
– Зачем он мне? – спросил Арам.
– На случай крушения, – ответил Шустр.
– Я же на воде. В случае крушения промокну. Возможно, могу и утонуть. И как тут поможет шлем?
Шустр смерил его строгим взглядом.
– Дурень ты, Торн. Надевай шлем.
– Знаешь, меня вполне можно звать Арамом.
– «Арам» – это два слога. А «Торн» – только один. Рациональнее.
– То есть, «Арамар» вообще исключается?
Шустр промолчал.
Усевшись в лодку, Арамар начинал качать рычаг, пока двигатель не схватывался и не начинал набирать обороты. Когда из двигателя вырывалась струя пара, Арам тянул другой рычаг, и панцирь опускался, укрывая его сверху. Когда панцирь был почти опущен, следовало с силой дернуть его за ручку, чтоб крышка щелкнула и закрепилась на месте, надежно запирая Арама внутри.
В панцире имелась длинная узкая смотровая щель, сквозь которую Арам мог смотреть наружу, но его внутри лодки не смог бы разглядеть никто, даже вблизи. Это-то и позволяло Араму в полной безопасности кружить по трассе в какой-то паре метров от баржи без всякого риска быть замеченным Троггом и его очень большими друзьями.
Далее Араму нужно было толкнуть кверху еще одну ручку, которую Шустр называл газом. Верный своему имени, «Паросвист» со свистом выпускал пар, и лодка начинала набирать скорость. Рулить лодкой нужно было при помощи штурвала, очень похожего на штурвал «Волнохода», с которым Арама учил управляться рулевой Том Фрейкс, только гораздо меньше. Но легкий, изящный «Паросвист» был намного чувствительнее к любому движению штурвала, и первым делом Араму пришлось учиться осторожности на поворотах.
Потом начиналась трасса, огибавшая Гоночную баржу Пшикса и Поззика кольцом: две долгих прямых с севера и юга и два слалома между сваями с восточной и западной сторон. Тут-то Арам и начинал как следует понимать, отчего Шустру так хотелось стать пилотом самому. Ведь это такая забава!
Лодка летела вперед, как плоский камешек, скачущий по воде. Арам упивался скоростью. Арам упивался тем, как судно повинуется каждому его движению. Арам упивался бешеным слаломом между сваями. Арам полюбил все это раз и навсегда.
Каждый вечер все – Арамар, Макаса, Клок, Мурчаль, Дрелла, Газлоу и Шустр – собирались вместе за ужином. Дейзи с Залатаем держались от них подальше, так как огры, заподозрившие Дейзи во лжи, начали слежку за ней. К счастью, эти создания были слишком велики для такой тонкой работы, и потому заметить за собой «хвост» было проще простого.
Газлоу любил хорошо поесть, а потому и гостей угощал на славу. Каждый ужин на яхте превращался в настоящее пиршество. Здесь были жареная индейка и жареная свинина. И множество сырой рыбы для Мурчаля, и разные фрукты и овощи для Дреллы. Едва получив свою порцию, дриада забирала тарелку и забивалась в угол, как можно дальше от лепрогнома. За едой она то и дело начинала потихоньку двигаться к Шустру, но вскоре, по всей видимости, не справившись со страхом, возвращалась на место.
Вдобавок, Газлоу был страшным сластеной, и потому на десерт неизменно подавался богатый выбор сдобы, сладких пирожков и пирожных.
На третий вечер Газлоу, расправившись с даларанским шоколадным пирожным, спросил Арама, как подвигается обучение.
Арам, только что сунувший в рот целый кровяничный пирог, поспешил проглотить лакомство и ответил:
– Просто здорово! Думаю, я уже чувствую «Паросвист».
Газлоу бросил взгляд на Шустра. Тот, неохотно кивнув, открыл механической рукой панель в железной груди костюма, сунул внутрь кекс с коринкой и изюмом и закрыл панель. Миг – и за стеклом шлема показались настоящие гномьи руки Шустра, подносящие кекс ко рту.
– А трассу изучил? – спросил Газлоу, вновь повернувшись к Араму.
– Да. И время с каждым разом все лучше.
К концу первого дня Арам прошел трассу за тринадцать минут и три секунды. К концу второго, после сотни проездов по трассе, сократил время до двенадцати минут ровно. К концу третьего – до одиннадцати минут и тридцати двух секунд. Неплохая заявка на победу!
– Думаю, ко дню гонки уложусь в одиннадцать, да еще с запасом!
– Фантастика, – сказал Газлоу. – Но завтра… завтра гони помедленнее.
– Что?
– На твои тренировки смотрит куча народу.
– Я знаю. Но ограм же не разглядеть меня внутри!
– Какое мне дело до огров!
Макаса пронзила Газлоу гневным взглядом.
– То есть, речь не об ограх, – поправился он. – Речь о соперниках и игроках, делающих ставки. Продолжай осваиваться в лодке и на трассе, но не показывай всего, на что способен. Не гони, притормози чуток. Нам нужно удивить их, когда дойдет до дела.
Арам кивнул, хоть вовсе не был уверен, что ему хватит на это сдержанности. Ему очень нравилось опережать время!
Вынув блокнот, он продолжил рисовать по памяти гоблина с лепрогномом, спорящих, кто будет пилотировать «Паросвист», тоже изображенный на заднем плане. Для зарисовки Арам выбрал тот самый момент, когда между владельцем и строителем лодки встала Дейзи, потому что… э-э… потому, что ему просто нравилось рисовать Дейзи. Сбоку, в сторонке, он поместил и малыша Залатая. Без всякой видимой причины он нарисовал Залатая за игрой на скрипке, хотя в тот момент скрипки у желтовато-зеленого гоблина при себе не было. Но Арам очень радовался тому, что рисует намного свободнее, намного более творчески. К тому же, и рисовать по памяти сделалось легче. Да, он время от времени поглядывал на Шустра с Газлоу, а еще сверялся с портретом Дейзи и Залатая, нарисованным раньше. Все это здорово помогало. Однако по большей части он рисовал то, что помнил и чувствовал!
– И еще одно, – сказал Газлоу. – Завтра вечером…
Тут он умолк и неуверенно покосился на Макасу.
– Что? – мрачно спросила та.
– Завтра вечером наш пилот должен побывать на барже и официально зарегистрироваться для участия в гонке.
– Сделай это сам, – отрезала Макаса. – А он к барже и близко не подойдет. И – да, на этот раз речь именно об ограх.
– Мы с Шустром будем там, но и мальчику нужно пойти с нами, иначе нас не допустят к гонке. Но это дело простое. Можно сказать, рутинное. У меня есть как раз то, что нужно. Плащ с капюшоном, который я, э-э… одолжил у настоящего агента ШРУ. Настоящий шпионский плащ! Именно для таких дел. Мы быстро, – добавил он, прежде чем Макаса успела хоть что-то возразить. – Одна нога здесь, другая там.
– Тогда я с вами, – сказала Макаса.
– Двух плащей у меня нет, – ответил Газлоу. – И уж поверь мне, девочка, тебе там незамеченной не остаться. Ты производишь немалое впечатление везде, где бы ни появилась. Потому лучше останься здесь. Не подвергай мальчишку лишнему риску.
– Его. Зовут. Арамар.
– Верно, верно. Я знаю.
– Тогда так и говори.
– Как? Зачем?
– Чтобы я видела, что ты понимаешь: он – живой человек. И знала, что ты неравнодушен к нему хотя бы настолько, чтобы запомнить его треклятое имя.
Газлоу выпрямился, встал, перегнулся через стол и взглянул прямо в глаза Макасы.
– Мой пилот – Арамар Торн, – сказал он. – И, сказать правду, пар… Арам мне по нраву. Я не допущу, чтобы на барже с ним что-нибудь стряслось. Даю слово.
На миг Макаса задумалась, многого ли на деле стоит слово гоблина, но затем удовлетворенно кивнула. Удовлетворение было порождено мыслью, что этот треклятый Газлоу действительно сделает все, чтобы с Арамом ничего не случилось… по крайней мере, до гонки.
Глава двадцать восьмая. Улыбки со всех сторон
Газлоу и Шустр спустили шлюпку, сели на весла, взяли «Паросвист» на буксир и отвезли Арама на Гоночную баржу.
Как только шлюпка подошла к пристани, Арам попытался встать, но наступил на собственный плащ и едва не вышиб себе мозги о причальную тумбу. Плащ шили на кого-то, по крайней мере, на полторы головы выше Арама ростом, и, мало этого, он слишком уж напоминал плащ Шепчущего. Араму постоянно чудился запах жасминовой воды, намертво впитавшийся в ткань.
Шагая между Газлоу и Шустром и изо всех сил стараясь не наступить на полу плаща, Арам подошел к концу очереди желающих зарегистрироваться, вытянувшейся к гному Пшиксу Медноштифу и гоблину Поззику. Основатели и совладельцы Гоночной баржи, сидя за длинным деревянным столом, заносили имена участников в огромную толстую книгу.
– Судно? – спросил Пшикс.
– «Обжора», – ответил стоявший перед ним гоблин.
– Владелец? – спросил в свою очередь Поззик.
– Раззерик.
– Конструктор? – спросил Пшикс.
– Раззерик, – ответил тот же гоблин, уже не без досады.
– Пилот? – неумолимо спросил Поззик.
– Раззерик!!! – взревел гоблин. – Вы оба прекрасно знаете, кто я такой, чтоб вам лопнуть!
– Проходи, – сказал Пшикс, махнув рукой в сторону.
Что-то ворча себе под нос, Раззерик отошел в сторону и встал перед своей красно-зеленой лодкой. Еще один гоблин – постарше, но очень почтенного и даже симпатичного вида – занял место напротив и начал рисовать Раззерика и его лодку! Гоблин-художник работал с невероятной быстротой. Казалось, он не стремится придать рисунку законченный вид, а только намечает детали, наносит на бумагу ровно столько информации, сколько потребуется, чтобы завершить работу позже.