– Послушай, малышка, я знаю: с золотом у тебя сейчас небогато. Считай это все одолжением. Перелет, так сказать, за счет фирмы.
Макаса уставилась на него с разинутым ртом.
– Ты серьезно?
– Но-но-но, ты за кого меня принимаешь? Конечно, серьезно. И давай-ка соглашайся, пока я не передумал! Мог бы ведь на пляже сидеть да «Дос Огрос» потягивать, а не работать извозчиком, но – ладно уж, ради вас, олухов… Но только на этот раз! А, кроме того, когда получите Алмазный Клинок назад, не забудьте, кто выручил вас в трудную минуту.
Мурчаль указал на груду морских раковин в руках Газлоу.
– Не одолжение, – ощетинился Клок. – Мурчаль тебе хорошо заплатил. С лихвой заплатил.
– Точно. Конечно. А я прямо-таки бандитом тут выхожу, – саркастически закатив глаза, проворчал Газлоу и кивнул островерхой головой в сторону дирижабля. – Летим, или как? Не трать зря мое время, малышка. А то там, на берегу, нас с Шустром много хорошего ждет. Выпивка! Деньги! Шустр в состязании снова всех обошел. Видели бы вы флот ДСТВК-А в работе! Красота, да и только! Быстрее быстрого, летают, где хочешь, что хочешь и куда хочешь доставят! Жемчужина, просто жемчужина! Ладно. Что с пассажирами, что с багажом?
Макаса невольно покраснела. Уолдрид. Шепчущий. Об этой мелочи она в письме Газлоу упомянуть позабыла.
Почесав в затылке (нервная привычка, подхваченная от Арама), Макаса откашлялась.
– Выходит: я, Мурчаль с Клоком…
– Ну, это-то очевидно, – хмыкнул гоблин.
– И еще один…
– Двое.
Галена Грозовое Копье поспешила подойти ближе. Торс и голову Уолдрида за спиной тауренки немилосердно трясло, и Отрекшийся проклинал ее неуклюжесть на каждом шагу.
– Без меня вы никуда не полетите. Один раз я Круг подвела, но больше такого не допущу. А если не смогу доказать, чего стою, вернув назад Арамара Торна и защитив от врага Алмазный Клинок, нечего мне тогда называться друидом!
– Ишь ты! Непростая задача. А принести в мир покой и одолеть Катаклизм ты между делом не собираешься?
Фыркнув, Газлоу развернулся и двинулся назад, к трапу, распихивая полученные от Мурчаля раковины по карманам плаща.
– Прекрасно. Грузите барахло. Койки вам можно и в воздухе выделить. Постой-ка, а что это у тебя за спиной?
– Как поживаешь? – с ленцой протянул Уолдрид, откровенно наслаждаясь испугом невольно отшатнувшегося прочь Газлоу.
– Тьфу ты! Шестерни Гогельмогеля, да твой манекен разговаривает! А уж воняет-то как!
С этим словами Газлоу поспешил подняться на борт, будто спасаясь от запаха мертвечины бегством.
– К несчастью, мой запас жасминовой воды на исходе, – признался Уолдрид. – И ни одно из этих странных созданий не вызвалось раздобыть еще.
Макаса взглядом заставила его замолчать и, понизив голос, обратилась к тауренке:
– Галена, ты вовсе не обязана лететь с нами. В случившемся с Арамом и Дреллой никто из нас тебя не винит. Это все Малус.
– Слово есть слово, – возразила Галена, с немалой гордостью взглянув Макасе в глаза. – Тариндрелла наверняка хотела бы, чтоб я отправилась с вами, да и иметь друида в попутчиках не так уж плохо. То есть, обузой я вам не стану. Еще и эту обузу возьму на себя, – с невеселой усмешкой добавила она.
– Возмутительные намеки, – проворчал Уолдрид из-за ее плеча.
– Тогда добро пожаловать в наши ряды, – сказала Макаса, хлопнув тауренку по плечу. – Ордену ты сообщила?
– Да, с утра я рассказала обо всем мастеру Тал’даре. Он согласился. Освободил меня от ученичества и пожелал нам удачи.
Действительно, старый друид тоже вышел провожать их в дорогу и, укрывшись в дверном проеме таверны, взирал на отбывающих из-под тяжелых век. Макасе он по возвращении почти ничего не сказал, но без умолку бормотал что-то себе под нос, барабаня пальцами по навершию дорожного посоха. Время от времени он повторял имя Дреллы – должно быть, скорбел об ее гибели не меньше Галены.
– Так вы идете, или как?! – крикнул сверху Газлоу, маня всех к себе. – Следующая остановка – Восточные Королевства!
Сердце Макасы дрогнуло, сжалось. Да, именно к этому – продолжить Арамовы поиски, найти остальные осколки – она и стремилась, но понимала, как трудно, как невероятно трудно ей будет встретиться с его родными. Что подумают Глэйды, когда к ним на порог, в их жизнь, будто снег на голову, свалится такое причудливое, разношерстное сборище всевозможных созданий? Сотню раз повторяла она про себя, что им скажет, но все это казалось неподходящим.
С этими мыслями Макаса взвалила на плечо свой мешок, мешок Арама и лишнюю пару рук – да, рук, в буквальном смысле этого слова. Части тела Уолдрида разделили на всех. Главная тяжесть, ноги, досталась Клоку. Каждую из конечностей – и ладони, и ступни – завернули как можно плотнее, чтоб приглушить запах, которого мог бы не выдержать даже видавший виды могильщик. Ночные эльфы, спасшие их от драконов в Обугленной долине, тоже безмолвно стояли в общем кругу, а верная сова Айель пронзительно закричала, прощаясь с улетающими.
Макаса помахала напоследок мастеру Тал’даре. В ответ тот кивнул, а Часовые, больше не державшие «Пниоблако» под прицелом, отсалютовали. Поднявшись на палубу, Макаса встала у леера и в последний раз оглядела Дозорный холм. Взгляд ее скользнул над резной крышей таверны, через долину, вдоль коварной тропы, где всюду кишат пауки, и, наконец, остановился на вершинах далеких холмов. Казалось, там, вдалеке, виднеется ярко-розовое пятнышко – то самое дерево, разросшееся, набравшееся сил, и ветви его колышутся, машут им вслед: «Счастливой дороги, друзья, счастливой дороги!»
Жуткие бесы верховного лорда Зараакса являлись пытать отца с сыном каждый день. Арам никогда не мог понять, в какое время их ждать – ведь пытки менялись день ото дня. Бывало, ему казалось, что сегодня они не придут вовсе, и всякий раз его постигало разочарование. Крохотные демоны со смехом врывались в темницу, пускались в пляс на пятнистом каменном полу, держа наготове пылающие орудия пытки. Время утратило почти всякий смысл: если в камерах постоянно темно, как тут отличишь день от ночи?
Поднявшись на ноги, Арам попятился прочь от бесов, вжался спиной в дальнюю стену камеры. Отец, смирившийся с жестокими муками, противиться даже не думал. Пара бесов разошлась в стороны, и один, заливаясь смехом, направился к Арамовой камере. Мерцающие желтым огнем глаза демона внушали тревогу, алая шкура растрескалась, точно его слишком долго жарили над углями. Голову беса украшали кривые тонкие рожки, на широких губах навеки застыла улыбка.
– И не надоест же тебе, – вздохнул Арам, глядя, как бес, приплясывая за решеткой, просовывает меж прутьев раскаленную кочергу.
Однако Арам, ждавший этого, что было сил ударил по кочерге ногой и выбил ее из рук беса. Этот маленький бунт он замышлял весь день: уж очень ему надоело служить забавой для прихвостней Зараакса.
Припав к полу, Арам подхватил кочергу прежде, чем бес успел до нее дотянуться.
– К чему? Только сильнее их разозлишь, – пробормотал Грейдон и тут же, зашипев, выругался: явившаяся по его душу бесовка вонзила ему в бедро пылающий стальной прут. – Чем навлекать на себя гнев тюремщиков, пусть они лучше о тебе позабудут.
– Плевать! – крикнул Арам, тыча кочергой в кудахчущего, изворачивающегося беса. – Надоело мне это все! Надоело сидеть, сложа руки!
– Что ж, мальчик мой, придется к этому привыкать.
Чужих голосов, кроме отцовского голоса да хихиканья бесов, Арам не слыхал уже много дней. Не выпуская из рук кочерги, он вновь вжался в заднюю стену камеры: из темного арчатого проема слева от камер выступил дядюшка Малус. Впрочем, Арам тут же обругал себя за то, что назвал Малуса дядюшкой: этого звания негодяй не заслужил. В сердце снова вскипела ярость, сменившаяся было тоской, и мальчик перехватил кочергу поудобней, надеясь хоть раз да достать ею Малуса.
С последней их встречи Малус заметно переменился. Шрамов у пирата хватало и прежде, но сейчас вся правая половина его лица покраснела, на щеке и на лбу красовались жуткие пятна вроде сильного ожога, а от уха с той стороны не осталось почти ничего. Сожженная кожа жирно блестела под слоем целебной мази.
«Вот и хорошо», – подумал Арам. Этот тип заслуживал гораздо, гораздо худшего. Казалось, в ноздри снова ударил тот самый холодный, будто клубок земляных червей, запах раскисшей под дождем грязи, что отныне и до самой смерти будет напоминать ему о битве в лагере экспедиции Северной Стражи. Казалось, он вновь там, на земле, дрожащий, обездоленный, прижимает к груди Дреллу, а та с улыбкой глядит на него, и кровь из ее ран заливает все вокруг. Одежда Арама была испачкана ею до сих пор.
– Пришел позлорадствовать, братец?
Нового тычка бесовки Грейдон почти не заметил. Подобные пытки он терпел столько раз, что переносил их куда лучше, чем Арам.
– Довольно. Оставьте их.
Взмахом руки Малус велел бесам убраться, но те лишь отступили во мрак за его спиной и замерли в ожидании. Их желтые глаза мерцали во тьме, будто крохотные угольки. Подойдя ближе, капитан «Неотвратимого» принялся ловко резать ножом яблоко и медленно, один за другим, отправлять ломтики в рот, пристально глядя на пленников. Рот Арама тут же наполнился слюной. Им с отцом не давали ничего, кроме жидкой похлебки да грязной воды, а этого едва-едва хватало, чтоб с голоду не умереть.
– Неважно выглядишь, Грейдон, – с усмешкой заметил Малус. – Немного солнечного света пришлось бы тебе очень кстати. Или, скажем, горячий обед, а? Жаль, жаль, что простые радости жизни – вот яблоко, например – тебе навеки заказаны…
– Выпусти меня хоть раз из камеры, трус! За твою смерть я отдам все яблоки Элвиннского леса! И что это у тебя с лицом? Не думал, что оно может стать еще отвратительнее! – Толкнув решетку плечом, Арам с маху ударил кочергою по прутьям: чем больше шума, тем лучше.
– Мое лицо – не твоя забота. Грейдон, в каком коровнике ты его вырастил? Он же сущий дикарь. – Отрезав себе еще ломтик яблока, Малус покачал головой и сокрушенно поцокал языком. – Да, верно. Ты же им, можно сказать, не занимался, а значит, его воспитание – на совести того, другого, к которому твоя женушка поспешила сбежать, когда ты бросил семью. Предавать тех, кого якобы любишь – это вполне в твоем духе, не так ли?