[38].
– Да, – добавил он, – действительно распространяется, перемещается по всему моему телу… это действительно приятно, как теплое покалывание или нежная дрожь… внутренняя дрожь… это действительно забавно… как будто паника ушла, как будто она ушла… как будто она действительно исчезла!
Я спросил Педро, может ли он вспомнить еще один недавний опыт, связанный с его клаустрофобической паникой. Он описал случай, произошедший годом ранее в бассейне. Там был большой шар, в который можно было попасть через отверстие на молнии. Как только человек оказывался внутри, шар можно было закрыть изнутри, потянув за молнию. Затем человек мог катить мяч по поверхности воды за счет перемещения своего веса. Этот шар должен был дарить веселье и радостные эмоции. Педро, однако, было не до веселья. Вместо этого в закрытом шаре ему стало душно, и он упал навзничь. Это воссоздало ужасающий интероцептивный опыт его предыдущих падений, а также панику от удушья, которое он испытал в самолете. Когда Педро не смог открыть шар, он запаниковал. Хотя он не мог кричать из-за своего сбившегося дыхания, его сдавленные стоны услышала его мать. Расстегивая молнию на шаре снаружи и высвобождая сына из его плена, она испытывала страдания, похожие на те, которые в свое время вызвали в ней сдавленные стоны ее выпавшего из кроватки семимесячного ребенка. Когда Педро выбрался из этого пластикового кокона, он снова увидел испуганное лицо своей матери. Испуганное выражение ее лица опять напугало его, усиливая чувство страха и поражения.
Когда Педро закончил свой рассказ об этом последнем случае паники, я заметил, что он обмяк в своем кресле. Он будто несколько сгорбился, его плечи опустились и подались вперед, средний отдел позвоночника как бы обрушился на диафрагму. Эта поза отражала унизительный стыд, отчаяние и подавляющее неверие в свое спасение – как в подростковом, так и в младенческом возрасте. Увидев этот момент как возможность помочь Педро ощутить некоторую свободу воли в своем теле, я вновь обратил его внимание на кулак, который он снова подсознательно открывал и закрывал. «Хм, – сказал он, – я чувствую некоторую силу; она возвращается. Это напоминает мне начало нашего сеанса». Затем я мягко направил его так, чтобы он ощутил свою позу и несколько углубил свой наклон вперед. Его оседание в кресле прекратилось, а затем он спонтанно начал постепенно выпрямляться вверх. Я поощрял его просто замечать свои ощущения по мере того, как распрямлялся и вытягивался его позвоночник, а голова поднималась вверх. Это сознательное физическое действие вызвало неожиданное чувство гордости или даже триумфа, которое он признал следующими словами:
– Вау, так намного лучше: как будто я могу держать голову высоко и смотреть вперед; это позволяет мне чувствовать себя более уверенно.
Чтобы использовать это растущее радостное возбуждение, я спросил Педро, не хочет ли он вернуться к своему последнему моменту поражения. Он согласился. Я предложил ему представить себя внутри шара. Он, казалось, был готов участвовать в этой сложной соматической визуализации. Он описал, как вошел в шар, закрыл молнию, а затем потерял равновесие и начал падать назад. Когда он вспоминал эту серию событий, его образное воображение вызвало повторное ощущение головокружения. Это головокружение ранее спровоцировало начальную фазу панической реакции, в том числе сжатие в груди и гипервентиляцию. Это, в свою очередь, усилило его паническое чувство удушья. Однако теперь он мог испытать все это без ощущения того, что это подавляет его. Я попросил его еще раз обратить внимание на специфические ощущения сжатия вокруг груди, его дыхание постепенно успокоилось, и он сделал несколько спонтанных медленных и легких вдохов с полным выдохом.
Затем мы исследовали его ощущения во время его падения назад. Я осторожно поддерживал руками верхнюю часть спины и голову Педро, одновременно поощряя его не сопротивляться и поддаться ощущению падения. Он тут же сказал, что ему «нужно немедленно выбраться!».
В ответ на это я спокойно спросил:
– И как ты можешь это сделать?
На это он ответил:
– У меня ощущение, что я покидаю тело.
– Понятно, – ответил я. – Теперь давай посмотрим, куда ты при этом идешь.
Он признался, что боялся поддаться «этому странному плавающему чувству». Сделав паузу, чтобы подбодрить его, я мягко призвал его обратить внимание на эти плавающие ощущения и спросил, куда он может плыть. Когда происходит такого рода диссоциация, важно не задавать вопросы, связанные с языком тела, скорее нужно принять этот диссоциативный опыт и следовать ему. Педро поколебался, а затем сказал:
– Вверх – вверх из шара.
– Ну, вполне неплохое место, – сказал я.
Затем он описал, как смотрел на шар сверху вниз, зная, что одновременно находится внутри его.
Я спросил:
– Понятно, и что бы тебе хотелось сделать оттуда?
Он ответил:
– Я хотел бы спуститься и открыть молнию.
Несмотря на то что Педро был частично диссоциирован, он был в состоянии представить и выполнить в своем воображении эту активную (моторную) стратегию выхода из ситуации. Раньше, чтобы выйти из затруднительной ситуации, ему приходилось полагаться на свою мать, что вряд ли являлось вдохновляющим опытом, особенно для подростка. Этот «пересмотр» привел к дальнейшему уменьшению его тиков.
Затем Педро вспомнил более раннее время, когда у него был подобный опыт. Он рассказал мне, что, когда ему было пять лет, дверь в его спальню заела и не открывалась. Он помнил, как дергал ее изо всех сил, но безрезультатно. Он также вспомнил, что это вызвало ужасающую паническую реакцию, похожую на ту, что произошла в самолете.
Глядя на этот терапевтический процесс со стороны, мы можем видеть, что это было «воспроизведением», эхом его самого раннего опыта боли, беспомощности и одиночества, который случился в возрасте семи месяцев. Падение из кроватки, неспособность добраться до матери, а затем пребывание в одиночестве в течение двадцати минут (вечность для ребенка) впечатали в него этот жестокий и стойкий эмоциональный и процедурный импринт.
Таким образом, паническая гиперреакция пятилетнего Педро на застрявшую дверь спальни, скорее всего, связана с этим более ранним падением (в возрасте семи месяцев), повлекшим за собой серьезную травму вкупе с крайней беспомощностью и бесплодными попытками привлечь к себе внимание. Тем не менее, даже имея в своем активе один-единственный успешный выход из ситуации, который был выполнен в образном воплощении побега из шара, и плюс к тому ощущение расслабленной решимости в челюсти в результате упражнения по осознанному вниманию, когда он сжимал и разжимал челюсти, я чувствовал, что теперь Педро сможет завершить свой побег из спальни, который ему не удалось выполнить в пятилетнем возрасте. Я чувствовал, что он проявит должное упорство и на этот раз не потерпит поражения.
Я попросил Педро продолжать представлять, как он дергает за дверную ручку, и при этом чувствовать все свое тело, когда он прилагает эти усилия. Когда я спросил о мимолетной улыбке, промелькнувшей на его лице, он смело описал, как он тянул, тянул, пинал дверь и, наконец, сломал ее. Затем он широко улыбнулся, и я спросил его, где он чувствует в себе эту улыбку Чеширского Кота.
– О, – ответил он, – я чувствую это в своих глазах, руках, груди, плечах, ногах и даже здесь, – сказал он, указывая на свой живот. – В самом деле, по всему моему телу. Я чувствую себя суперсильным и могущественным, как супергерой… мое тело может защитить меня, – торжествующе заключил он.
Мать Педро рассказала, что ее, как и многих родителей, беспокоит чрезмерное увлечение сына компьютером и Интернетом; оказалось, что его увлечение было чрезмерным и обсессивным. Через два дня после нашего сеанса она сообщила, что Педро попросил ее купить ему кое-какие художественные принадлежности. В детстве он любил рисовать, но после того, как его симптомы ухудшились и затронутыми оказались лицо, голова и шея, он потерял всякий интерес к рисованию и прилип к компьютеру. Это погружение в виртуальный мир, казалось, только усугубляло его симптомы. И теперь она была более чем довольна его возвращением к художественному творчеству. А затем, к ее полному удивлению, он взял на себя смелую инициативу и присоединился к классу пения в своей школе. Там он почувствовал мощную связь между челюстью и диафрагмой. Педро также сообщил матери, что у него есть новый план относительно своего будущего обучения в школе, заявив, что он хочет заниматься исследованиями в области психологии вместо инженерного дела, которое он выбирал ранее. Он был заинтригован тем, что происходило в его собственном мозгу, и ему не терпелось сделать сканирование головного мозга, которое они откладывали годами из-за его сильнейшей клаустрофобии. Педро теперь выражал живейший интерес по поводу планировавшейся семейной поездки в Диснейленд. Опасения относительно долгого перелета, казалось, исчезли. Это, безусловно, был его новый, многомерный взгляд на будущее – будущее, которое сильно отличалось от его прошлого. Итак, давайте теперь подведем итог и кратко сформулируем те шаги по пересмотру травмы, которые привели Педро к его обновленным воспоминаниям, позволили ему оставить позади свое прошлое, и, вооружившись новыми силами, самостоятельно двигаться вперед.
Итак, можно сказать, что базовые шаги по пересмотру травматической памяти, как правило, включают в себя следующие процессы:
1. Создайте у клиента ощущение относительно спокойного присутствия здесь и сейчас, ощущение собственной силы и заземленности. В этом состоянии клиента знакомят с тем, как чувствовать свои положительные телесные ощущения, а также сложные ощущения, основанные на его прошлых травмах.
2. На базе этой стабильной образной платформы клиент должен постепенно переключаться между положительными, приземленными ощущениями и более сложными.
3. Благодаря этому сенсорному отслеживанию травматическая процедурная память проявляется в своей травматической, усеченной форме. Терапевт продолжает проверять, не находится ли клиент в чрезмерно активированном (или недостаточно активированном) состоянии. Если это так, терапевт возвращается к первым двум шагам.