Теперь, когда Джеку исполнилось четырнадцать месяцев, его готовили к еще одной инвазивной процедуре – исследованию в связи с эпизодическим гастроэзофагеальным рефлюксом. Его мать, Сьюзен, послушно следовала рекомендациям педиатра, и эндоскопия была назначена через две недели со дня нашего первого сеанса. Хотя она ценила скрупулезность педиатра, Сьюзен надеялась, что может быть другое решение, которое не было бы инвазивным и потенциально травмирующим. Вооруженные этой надеждой, она и ее маленький сын прибыли на мой порог поздней осенью 2009 года.
Джек сидел верхом на бедре матери, когда я открыл дверь, опередив ее второй стук. Она выглядела несколько смущенной, переступая порог в мой кабинет. Справившись с собой и половчее перехватив сына, она представилась сама и представила Джека. Когда они входили в прихожую, я заметил какую-то неловкость в общем балансе матери и сына. Я мог бы отмахнуться от этого как от вполне объяснимой неловкости перед новым окружением, незнакомцем и неизвестностью того, что будет происходить. Однако это казалось чем-то более фундаментальным; в их парном движении был некий изначальный диссонанс.
Часто считается, что при наличии разрыва связи между ребенком и матерью именно со стороны матери не была обеспечена благоприятная среда, необходимая для установления связи. Это не всегда так, что было очевидно в случае со Сьюзен. Она искренне и с любовью обеспечивала комфорт, поддержку и внимание своему ребенку. Скорее это были травматические роды, которые послужили толчком, разделившим их при рождении. Последующая «ударная волна» нарушила их взаимную способность участвовать в самых интимных моментах друг друга, сближаться друг с другом и формировать взаимную привязанность.
В моем кабинете, пока его мать рассказывала о его симптомах и предстоящей процедуре, Джек осматривался. Соглашаясь с ее сомнениями и рассказывая ей о том, как я работаю, я одновременно настраивался на процесс «здесь и сейчас» ее сына. Проследив за его взглядом, я увидел, что он был заинтригован красочным набором игрушек, музыкальных инструментов, кукол и фигурок, которыми были заполнены полки над моим столом.
Я выбрал бирюзовую погремушку из тыквы-горлянки и начал медленно потряхивать ею, чтобы семена в ней зашуршали. Стараясь вовлечь в ритм погремушки ребенка и его маму, я посмотрел в глаза Джеку и позвал его по имени.
– Привет, Джек, – произнес я в такт погремушке.
Джек неуверенно потянулся к погремушке, и я медленно протянул руку, чтобы вручить ему рукоятку погремушки. В ответ на мою пробную инициативу он отстранился.
Затем он снова потянулся к погремушке открытой ладонью, но, только прикоснувшись к ней, оттолкнул ее и повернулся к матери, слабо и горестно вскрикнув.
Она ответила тем, что покрепче перехватила его и быстро отвернула от взаимодействия. Он отвлекся, отвел взгляд и затих. Я начал разговор с Джеком о его трудном рождении, говоря так, как будто он мог понимать мои слова. Мои интонационные модуляции, казалось, давали ему некоторое утешение и уверенность, передавая ему, что я был его союзником и некоторым образом понимал его тяжелое положение.
Успокоившись, он снова с любопытством протянул руку и указал на стол.
– Яблоко, яблоко, – сказал он, протягивая левую руку к тарелке с тремя гранатами на ней.
Я поднял тарелку и протянул ему. Джек потянулся к гранатам, дотронулся до одного и оттолкнул его. На этот раз его толчок был более сильным.
– Тебе нравится толкать, да? – спросил я, снова общаясь не только словами, но и ритмом и тоном. – Я хорошо понимаю, как тебе хочется толкать после того, как все эти странные люди тыкали в тебя и причиняли тебе боль.
Желая усилить его толкающий импульс и его силу, я протянул ему палец; он протянул руку, чтобы оттолкнуть его.
– Да, это здорово, – сказал я, передавая ему свои чувства ободрения, тепла и поддержки. – Ты действительно хочешь оттолкнуть это от себя, правда?
Джек издал еще один всхлип, словно соглашаясь.
Сьюзен села на диван и начала снимать с Джека башмачки. Он казался испуганным и отвернулся от нас двоих, когда мы говорили о его рефлюксе желудка и возможном медицинском вмешательстве в его легкие. Когда Сьюзен упомянула, что детский хирург предлагает эндоскопию, Джек, казалось, проявил беспокойство – его лицо тревожно нахмурилось и он крикнул: «Мама». Джек, казалось, понял смысл наших слов (или, возможно, уловил беспокойство своей матери), и через миллисекунду его спина напряглась.
Он повернулся к матери, а я осторожно положил руку ему на спину: положил ладонь на его сократившиеся, напряженные мышцы, вытянув пальцы вверх между лопатками.
Джек снова захныкал, а затем повернулся и посмотрел прямо на меня. Учитывая, что он поддерживал наш зрительный контакт, я понял, что продолжать физическое прикосновение было безопасно. Пока его мать рассказывала историю его симптомов, лечения и медицинского обследования, Джек продолжал общаться со мной зрительно.
Внезапно Джек сильно оттолкнулся от бедра матери ногами, что подтолкнуло его вверх к ее левому плечу. Это движение дало мне моментальный снимок его незавершенных, не приведших к желаемому результату движений во время родов. Это были инстинктивные движения (процедурные воспоминания), которые загнали его в вершину матки и обмотали его горло пуповиной, усугубляя его страдания и в то же время еще больше активизируя его стремление толкать, что, в свою очередь, приводило к еще большим страданиям. Словно следуя некоему драматическому хореографическому сценарию, Джек еще дважды сильно надавил на ноги матери, что снова подняло его к ее плечам.
Это было завершение процесса его толканий при родах, но в данном случае важным было то, что они происходили без последующего удушения, сжатия черепа и ощущения «тщетности», вызванной тем, что его голова вклинилась в верхушку матки. Это позволило ему успешно «пересмотреть» – «здесь и сейчас» – процесс своего рождения. Его процедурные воспоминания поменялись с неадаптивных и травмирующих на успешные, дающие уверенность в себе. В этом «пересмотре» крайне важно было поддерживать низкий или умеренный уровень активации. Я тихо убрал руку с его спины и дал ему время успокоиться.
Его мать ответила на его толчки тем, что посадила его к себе на колени. В то время как я сохранял мягкое присутствие и внимательный, заинтересованный взгляд, Джек смотрел прямо на меня с яростной напряженностью, которая, казалось, выражала его неистовую решимость. Его спина вытянулась, он казался более прямым и в то же время настороженным[47].
Я вновь коснулся середины спины Джека и успокаивающе сказал:
– Я хотел бы, чтобы у нас было больше времени для игры, но так как они планируют эту процедуру через пару недель, я хочу посмотреть, сможем ли мы чем-то помочь тебе.
Джек снова напрягся и сильно оттолкнул мою руку своей рукой. Он поморщился и бросил на меня гневный взгляд, одновременно убирая руку и готовясь к еще одному серьезному оборонительному толчку.
Я оказал Джеку некоторое сопротивление, положив большой палец в центр его маленькой ладони. Соразмерив свою силу его силе и позволив ему оттолкнуть меня с той силой, которая у него была, я заметил, что по мере того, как его рука вытягивалась, он смог использовать полную силу средней части своей спины и выполнить сильный толчок. Мы поддерживали зрительный контакт, и я ответил на его выражение агрессии, широко раскрыв глаза от удивления и радостного возбуждения, в которых одновременно было ободрение и приглашение.
Когда он оттолкнул мою руку, его ответ казался ликованием. Я отразил ему его великую победу над незнакомцем, в котором воплощался для него его самый ранний опыт угрожающего и враждебного мира.
Джек отдернул руку и отпустил ее с тихим всхлипом, но продолжал смотреть мне в глаза, давая понять, что хочет продолжения.
Его плач усилился, когда он еще раз сильно толкнул мой большой палец. Он взвыл с явной болью, замешательством и яростью.
Его плач усилился, став более спонтанным после того, как я положил руку ему на спину. Тогда звук стал проникать через его диафрагму как глубокие рыдания. Когда он оттолкнул мою руку, я снова заговорил с ним обо всех тех людях, которые трогали и тыкали его, и о том, как сильно он, должно быть, тоже хотел оттолкнуть их[48].
Джек прервал наш зрительный контакт впервые за все время, что мы «толкались», и повернулся к своей маме.
Через несколько секунд он повернулся, чтобы восстановить наш зрительный контакт, хотя его плач усилился. Я реагировал на его плач поддерживающим «Да… да», гармонизируя его боль с успокаивающим ритмом своих слов.
Джек впервые сделал глубокий и спонтанный вдох, повернувшись грудью к маме, затем оглянулся через плечо, чтобы снова встретиться со мной взглядом.
Я объяснил Сьюзен, как важно поощрять Джека дышать в грудной отдел его спины. Я положил свою руку на ее руку и затем положил ее руку ему на спину, показывая ей, как поддерживать его в этой области, тем самым одновременно направляя и фокусируя там его сознание. Я объяснил, что его привычка сжиматься и зажиматься в этой области может быть в значительной степени ответственна за его проблемы с рефлюксом желудка – и это в самом деле было так! Джек продолжал плакать, но оставался относительно расслабленным. Мы ненадолго остановились, так как я видел, что Сьюзен обуревало множество ее собственных мыслей и чувств.
Сьюзен глубоко вздохнула и с изумлением посмотрела на сына.
– Он никогда не плачет, – сказала она. – А если плачет, то с легкими всхлипываниями, но никогда так, как сейчас!
Я заверил ее, что этот плач был плачем глубокого эмоционального освобождения.
– Я имею в виду, я не помню, когда в последний раз действительно видела слезы, бегущие по его лицу, – добавила она с удивлением и благодарностью.