Через несколько месяцев после сессии в Эсалене Рэй женился на Мелиссе, и у них родился сын Натаниэль.
В 2012 году они договорились приехать ко мне для проверочного осмотра туда, где я был в то время, – в Энсинитас, штат Калифорния.
Рэй рассказал, как был «взвинчен» в ночь перед этим сеансом, поскольку сильно волновался. С помощью некоторых упражнений, которым я его научил, он смог быстро расслабиться. Затем мы вместе сделали звук «ву-у» и движения челюстями. Он описал состояние расслабления и «волны тепла», которые сопровождались также «волнами радости».
Я спросил Рэя, как шли дела в его жизни. Он описал свой опыт иппотерапии и то, как удивили его лошади – животные неосуждающие и готовые доверять.
Публикуется с разрешения Центра лечения наркомании Медоуз© 2012.
Я попросил Рэя заглянуть внутрь себя и заметить, может ли он почувствовать ту же самую непредвзятость, что чувствовал с лошадьми, а затем заметить, где в своем теле он испытывает это внутреннее чувство. Когда он начал соединяться с этими чувствами самосострадания, я спросил, может ли он теперь посмотреть на Мелиссу и заметить, что он чувствует к ней и от нее. Они молча смотрели друг на друга и мягко улыбались.
Мелисса рассказала, как она научилась давать мужу пространство и не принимать на свой счет, когда тому требовалось побыть наедине с собой.
У Мелиссы на глазах появились слезы, когда она стала говорить, как она рада, что они смогли достичь такого состояния в их отношениях, когда их взаимная связь не прерывается даже тогда, когда Рэю нужно какое-то время побыть в одиночестве.
Это важное умение для ветеранов и их семей (и всех нас, если уж на то пошло!) – быть способным не вмешиваться в пространство ветерана, когда он в нем нуждается (и помогать им чувствовать себя в безопасности), а для ветерана важно поддерживать связь с членами семьи в такие моменты, сообщая им о своих потребностях и чувствах, в том числе о необходимости побыть некоторое время одному.
В комнату ворвался Натаниэль, их сын, Мелисса радостно приветствовала его, а Рэй в это время любовался женой и сыном.
Мелисса сказала Рэю, как она тронута тем, что он все больше и больше открывается ей. Она добавила, что, хотя иногда все бывает непросто, именно подобные моменты помогают поддерживать их связь друг с другом.
Сессия закончилась приятным общением, которое включало в себя отзеркаливание и шутливые взаимодействия различного рода.
Видео, где можно посмотреть многое из того, что было представлено здесь, можно найти онлайн по адресу: www.youtube.com/watch?v=bjeJC86RBgE.
В январе 2015 года бывший морской пехотинец Дэвид Дж. Моррис опубликовал статью в «Нью-Йорк таймс» под названием «После ПТСР еще больше травмы»[55]. В этой статье он описывает, как в 1998 году был уволен в запас из Корпуса морской пехоты, а затем с 2004 года работал репортером в Ираке, пока в 2007 году чуть не был убит самодельным взрывным устройством. После этого события он обратился за помощью в Клинику по делам ветеранов в Сан-Диего, где его лечили методом длительной экспозиции (ДЭ), одним из предлагаемых добровольных методов лечения при ПТСР. При этой форме психотерапии пациентов заставляют снова и снова переживать все ужасы своего военного опыта; теоретически, пересказывая историю своей травмы своим психотерапевтам, пациенты «разучаются» проявлять ту травматическую реакцию, которую обычно они проявляют на эти конкретные воспоминания.
Событием, на котором Моррис решил сосредоточиться при терапии, было столкновение с засадой противника и сработавшее самодельное взрывное устройство; он пережил это в 2007 году, когда вел репортаж в Южном Багдаде.
«В ходе наших сеансов мой психотерапевт заставлял меня пересказывать эту историю десятки раз, – пишет Моррис. – Я закрывал глаза и возвращался в «Хаммер», где сидел патруль из Первой армейской пехотной дивизии, возвращался в свой бронежилет, возвращался в звук взрывающихся самодельных взрывных устройств, возвращался в дымовую завесу, которая угрожала окутать нас всех навсегда. Это была слишком тяжелая, эмоционально опустошительная сцена, чтобы пересматривать ее снова и снова». Он надеялся, что со временем, после достаточного количества повторений, он избавится от своего ужаса. Вместо этого после месяца терапии у него начали возникать более острые проблемы: «Я чувствовал тошноту, кровь кипела в моих венах. Никогда не мог похвастаться хорошим сном, но теперь я стал страдать серьезной бессонницей. Я не мог читать, не говоря уже о том, чтобы писать… Это было так, будто мое тело воевало само с собой».
Когда психотерапевт Морриса отмахнулся от его сомнений и беспокойства по поводу эффективности ДЭ, Моррис ушел, назвав это лечение «безумным и опасным».
Моррис также критикует ДЭ за фиксацию на одном событии, что, как он прозорливо заметил, эквивалентно тому, «как если бы вы по одной сцене из боевика строили свою оценку всего фильма». Это краткое наблюдение подчеркивает очень важный момент как относительно ДЭ, так и относительно других катартических методов лечения: эти драматические методы лечения работают исходя из скрытого убеждения, что каждое травматическое воспоминание – это изолированный остров, очень специфическая «опухоль», которую нужно вырезать, удалить ее. Такой иллюзорный взгляд на травматическую память как на вещь, которую нужно многократно переживать и, таким образом, резецировать ее, отвергает естественное единство тела, ума и мозга, интегрирующее всю совокупность встреч индивида со стрессом и травмой, а также со счастьем, добром и успехом – в рамках полной эволюции развития всей его жизни. Именно здесь, как мне кажется, виды терапии, применяющие длительную экспозицию, не достигают цели. И хотя они, несомненно, помогают кому-то одному, другим они только вредят. Это подтверждается чрезвычайно большим процентом отсева тех, кто, как Моррис, решил не продолжать терапию из-за растущего стресса и проблем с самочувствием. Но давайте рассмотрим краткую историю абреакции и травмы.
Абреакция – слово, производное от немецкого Abreagieren, – означает повторное переживание некоего опыта, чтобы очистить его от эмоциональных крайностей[56]. Терапевтическую эффективность этого метода можно уподобить «вскрытию фурункула». Прокалывание нагноения высвобождает гной, что далее позволяет ране зажить. Точно так же как процесс вскрытия фурункула является процедурой болезненной, лишнее и повторное переживание травмы может быть очень неприятным для пациента. Хочется надеяться, что вскрытая рана, согласно нашей аналогии, сможет зажить. Однако это не уберегает от повторного заражения: к сожалению, такое может произойти, и Моррис умело это описал. И хотя соматическое переживание, подход, который я использовал с Джеком и Рэем, работает гораздо мягче с процедурными воспоминаниями, ни одна терапия не даст гарантированную защиту от подобной возможности. Но я бы сказал, что более медленный и постепенный процесс при соматическом переживании дает больший диапазон безопасности, что снижает вероятность повторной травматизации по сравнению с ДЭ и другими катартическими методами лечения. Я искренне надеюсь, что психотерапевты, работающие с методом конфронтации, будут использовать некоторые из описанных здесь инструментов для собственной информации и совершенствования своей терапевтической практики.
В конце концов Фрейд, видимо, понял, что подавленные эмоции, связанные с травмой, могут быть высвобождены простым разговором о них; эта «разрядка» травматического аффекта может быть достигнута путем привлечения «фокусированного внимания к определенному моменту или проблеме»[57]. Этот метод стал основой подхода Фрейда к лечению (так называемых) симптомов истерических конверсионных расстройств[58]. Ко времени Второй мировой войны гипноз и фенобарбитал (наркоабреакции) использовались для того, чтобы вызвать интенсивный эмоциональный катарсис. Однако в конечном итоге от этих методов отказались, поскольку результаты часто оказывались пагубными или по меньшей мере недолговечными. Интересно, что одним из пациентов военно-морского госпиталя Бальбоа в Сан-Диего в 1943 году был писатель-фантаст Л. Рон Хаббард, который позже основал саентологию. Хаббард утверждал, что «клиринг» (абреакционное очищение травматических событий методами саентологии) был открытием, которое он сделал сам, после ранения в бою[59]. Неудивительно, что нет никаких упоминаний о той психотерапии (которая, безусловно, была катартической), которую он получил в военно-морском госпитале Сан-Диего в 1943 году.
Следующим в этой квазиэволюции катартической психотерапии стоит Джозеф Вольпе, который в 1950-х годах ввел в экспозиционную терапию принцип постепенности[60]. Эта форма терапии первоначально была разработана для лечения простых фобий, таких как страх высоты, змей или насекомых. Во время процедуры человеку показывали паука или заставляли представлять его несколько раз, с каждым разом приближаясь все ближе к «объекту страха», и так до тех пор, пока заряд не «сбрасывался». Длительная экспозиционная терапия, разработанная Эдной Фоа и ее коллегами из Пенсильванского университета в 1980-х годах, была построена на базе метода Вольпе для лечения простых фобий. Однако, стремясь лечить ПТСР и другие самые разнообразные травмы, ДЭ взялась за очень сложный и принципиально иной феномен, чем тот, что проявляется в простых фобиях, а именно: после травматических переживаний, таких как засады с самодельными взрывными устройствами, теракты, авиакатастрофы и сексуальное насилие, выжившие могут «слишком хорошо выучить» уроки этого события, позволяя страхам, возникающим из-за травмы, диктовать свое поведение в повседневной жизни.