Данный процесс представляет собой стирание воспоминания путем блокирования фазы реконсолидации воспоминания путем химического ингибирования синтеза белка. Это может привести к пробелу, разрыву в структуре эмоциональной памяти. Таким образом, может произойти потеря ситуативной ориентации, которая обычно обеспечивается процедурными воспоминаниями и ассоциированными эмоциями. Метод стирания предоставляет ограниченные возможности для создания новых реакций и связных повествований, сплетение которых обеспечивает согласованность различных элементов индивидуальности человека и чувство свободы воли. То, что остается после стирания, – это вероятное существование неизвестных триггеров бессознательных процедурных воспоминаний, которые остаются без изменений в психическом и телесном паттерне клиента, вызывая постоянные страдания и проявляясь непредсказуемыми симптомами травматического опыта.
Когда человек приходит на сеанс психотерапии, и его беспокоят травматические воспоминания, он либо находится в активированном состоянии (гипервозбуждение), либо чувствует себя «выключенным» и беспомощным (гиповозбуждение). (См. рис. 5.2 на цветной вкладке.)
Психотерапевт подтверждает наличие данного воспоминания и спрашивает клиента, готов ли тот «отложить» это воспоминание на некоторое время и сначала поработать в настоящем времени («здесь и сейчас») с телесными ощущениями. Уровень активации или отключения уменьшается, и способность к саморегуляции немного восстанавливается. Затем, на этой новой основе, внимание вновь возвращается к воспоминанию, оно просматривается и затрагивается так, чтобы клиент не оказался перегружен.
Исходя из нового, обретенного опыта защищенности, спокойствия и внутреннего потенциала клиента, его аккуратно направляют так, чтобы он возвращался к своему воспоминанию и пережитому опыту постепенно, одна часть воспоминания за один раз (дозирование).
За каждым прикосновением к воспоминанию («повторным рассмотрением») следует дальнейшая нормализация состояний возбуждения, а также расширение навыков реагирования.
Новый выработанный телесный опыт включается в исходный опыт, формируя «новое», актуализированное процедурное воспоминание. Это новое воспоминание теперь реконсолидировано, а старое воспоминание о подавленности и беспомощности «на молекулярном уровне» заменено обновленной расширенной версией[79].
Имея в своем арсенале новоиспеченные процедурные и эмоциональные воспоминания, содержащие свободу воли и способность действовать, терапевт приглашает клиента сориентироваться здесь и сейчас и постепенно вступить с ним в зрительный контакт. Различные элементы воспоминания теперь исследуются и обсуждаются ими совместно.
Происходит интеграция эмоциональной, эпизодической и декларативной памяти, формирующих единое связное повествование. (См. рис. 8.3.) Этот процесс повышает способность клиента к саморефлексии и самосостраданию.
Рисунок 8.3. Интеграция систем памяти
Основной движущей силой натуралистического процесса трансформации является наше мощное, врожденное стремление к целостности, полноте и компетентности, эволюционно обусловленные стремление к успеху и упорство, как видно из исследований по стимулированию ППК (см. главу 5).
Изменение воспоминаний: прошлое, настоящее и будущее
За последние пару десятилетий мы стали свидетелями широкого применения методов дебрифинга стресса критических инцидентов и длительной экспозиции при значительных противопоказаниях и с серьезными осложнениями после применения. В то время как натуралистические средства работы с воспоминаниями сейчас становятся жизнеспособной альтернативой, для получения эффективных результатов и для того, чтобы считаться фактически обоснованным стандартом медицинской помощи, они требуют тщательной и целенаправленной подготовки врачей, а также фактического обоснования в ходе дальнейших исследований. Возможность стереть воспоминания «дешево и сердито», с помощью химии, – это соблазнительная приманка, продвигаемая «большой фармой» и «точными науками». Давайте теперь посмотрим, к чему может привести такое будущее лечение.
Стирание памяти – блажь дураков?
Чудесен жребий девственниц земных —
Забыты миром, мир забыл про них!
Сиянье вечное
Чистого ума.
Блаженны забывчивые, ибо они берут верх даже над своими промахами.
Те, кто не помнит прошлое, обречены повторять его.
Мы живем во времена, когда стирание травматических и других болезненных воспоминаний – вполне реальная возможность[80]. Однако препараты для «стирания памяти», как мы увидим, содержат в себе ловушки и скрытые течения в дивном новом мире молекулярной медицины памяти. Это неизведанный мир, изобилующий неисчислимыми рисками и непредвиденными последствиями. Не последняя из этих проблем заключается в том, что, даже когда память была (экспериментально) стерта с помощью вмешательств на молекулярном уровне, оказывается, что энграмма памяти уже проложила свои пути в несколько разных сегментов мозга – настоящий лабиринт мест, где части воспоминания были складированы и припрятаны[81]. Как мы увидим (ниже), именно эти скрытые энграммы памяти могут быть источником больших проблем.
Давайте исследуем некоторые проблемы и серьезные этические дилеммы, связанные со стиранием памяти, на примере пророческого фильма 2004 года «Вечное сияние чистого разума». Фильм начинается с того, что оба главных героя, Джоэл и Клементина, которых играют Джим Керри и Кейт Уинслет, ожидают один и тот же поезд, направляющийся в Монтаук, Лонг-Айленд. Кроме их двоих на платформе никого нет.
Они моментально замечают друг друга и, кажется, испытывают странное влечение друг к другу наподобие того, как меня тогда в нью-йоркском метро подсознательно потянуло к моему другу по первому классу Арнольду (без какой-либо двусмысленности). Два «незнакомых человека» входят в один и тот же вагон поезда с противоположных концов. Они сидят на некотором расстоянии друг от друга, исподтишка разглядывая друг друга, и начинают свой «танец» приближения-избегания. Клементина со своего места вдруг инициирует разговор (приближение). Его нерешительный ответ на «Ты со мной говорила?» встречен насмешливым «Кто ж еще?» (избегание). Клементина продолжает свои провокационные заигрывания, продвигаясь все ближе и ближе к тому месту, где он сидит (приближение), в то время как болезненно застенчивый Джоэл пытается уклониться от ее попыток вступить в общение (избегание). Помимо своей воли Джоэл поддерживает разговор (приближение). Их странное притяжение принимает форму амбивалентного соревнования, в котором каждый участник попеременно то приближается, то избегает. Когда мы наблюдаем за ними, кажется, что эти двое каким-то образом разыгрывают знакомые роли в заранее согласованной дуэли, как будто читают сценарий, при этом не осознавая этого, – сценарий, основанный на их процедурных воспоминаниях друг о друге, что мы вскоре и обнаруживаем.
Что изначально неизвестно зрителю, но эксплицитно известно этим двум людям, так это то, что они действительно знают друг друга – и близко! Мы узнаем, что ранее они были вовлечены в мучительные любовные отношения, которые закончились очень плохо. Оба испытали такую мучительную боль при разрыве этих отношений, что каждый из них, независимо от другого, обратился за процедурой стирания памяти в клинике с говорящим названием «Лакуна»[82], к доктору Говарду Мерзвяку (которого играет Том Уилкинсон), который, возможно, имел самые благие намерения помочь им. В неврологической клинике Клементину и Джоэла (оба не знают, что другой также являлся пациентом) просят принести все свои памятные вещи: фотографии, подарки и сувениры – словом, все, что напоминает каждому из них о бывшем возлюбленном. Когда они рассматривают одну за другой эти эмоционально заряженные памятные вещи, компьютер регистрирует их мозговые волны и вычерчивает график электрической активности, связанной с этим конкретным эмоциональным воспоминанием. Позже специалист по стиранию использует полученный график для внедрения электромагнитных импульсов в определенные части мозга в то время, пока они невинно спят в своих кроватях. Этот процесс, по-видимому, стирает болезненные воспоминания – навсегда. Секретарь клиники Мэри подводит итог ожидаемому результату, когда говорит: «Это позволяет людям начать все сначала, без этого коктейля из печали и фобий». И доктор Мерзвяк добавляет: «Хотя это и разрушает клетки мозга, в реальности это не вреднее, чем ночь запоя».
В коротком флешбэке в конце фильма мы узнаем, что первая сцена картины – встреча Клементины и Джоэла в поезде – на самом деле является финалом сюжетной истории. Мы, зрители, постепенно приходим к осознанию того, что, несмотря на то что у обоих персонажей стерлись болезненные воспоминания, остается какое-то «роковое влечение», магнетическое притяжение, которое сближает «знакомых незнакомцев» – даже если они не осознают этой близости.
В какой-то момент во время процесса стирания Джоэл во сне на мгновение осознает, что, возможно, совершил большую ошибку. Он каким-то образом решает сосредоточиться на слове Монтаук, так как именно здесь они с Клементиной впервые встретились, когда их в свое время, каждого по отдельности, пригласили на вечеринку.
Ни один из главных героев сознательно не вспоминает это слово – потенциальный триггер, но у обоих есть неуловимая подсознательная ассоциация, таинственным образом их сближающая. Джоэл, очевидно не помнящий ничего об их предыдущей совместной жизни, говорит Клементине в поезде: «Я сегодня бросил работу… сел на поезд до Монтаука. Я не знаю почему. Я не импульсивный человек». Слово «Монтаук» оставалось глубоко в подсознании каждого из них – бессознательная нить их связи, которая не была уничтожена. Однако, поскольку все их сознательные воспоминания были стерты, у них не было эксплицитн