[16]. Тем не менее эксперименты, подобные этому, привели многих исследователей памяти к выводу, что многие, если не большинство, воспоминания, восстановленные в процессе психотерапии, являлись следствием бессознательного – а в некоторых случаях и умышленного – внушения со стороны психотерапевта. Но сначала – история Бет.
Бет
Мать тринадцатилетней Бет была найдена мертвой при подозрительных обстоятельствах: она утонула в семейном бассейне. Убитую горем девочку наверняка также мучила мысль о том, что ее мать покончила с собой. Через два года после этого сокрушительного потрясения Бет лишилась также и своего дома. Низовой пожар уничтожил его, пощадив другие здания в их квартале.
Представьте себе ошеломленную девочку, лишившуюся матери, стоящую у своего горящего дома и прижимающую к груди ободранного плюшевого мишку. Согласно одному свидетельству, она была особенно обеспокоена исчезновением своего дневника. Больше всего она боялась не того, что он погиб в огне, а того, что он может попасть в руки другого человека[17]. Можно только представить, какими воспоминаниями и личными секретами делилась эта уязвимая девочка со своим дневником.
Какие выводы сделала Бет из этой чудовищной потери? Как она справлялась с присутствием этих затаившихся призраков, периодически преследующих ее? Как ей удалось примириться с неопределенностью по поводу смерти матери, за которой последовали внезапная гибель ее семейного дома? Как и содержание ее дневника, мы никогда не узнаем ответов на эти вопросы. И все же со временем направление взрослой жизни Бет стало рассказывать свою собственную историю мужества, стойкости, упорства и целеустремленности: Элизабет Лофтус выросла и стала известным экспертом по вопросам памяти.
В течение многих лет профессор Лофтус боролась против психотерапевтических методов лечения, использующих «восстановленные» воспоминания, одержимая желанием доказать, что многие из этих вызванных в ходе терапии воспоминаний о перенесенных ужасах и страданиях являются ложными. Затем она сосредоточилась на исследованиях, посвященных возможности стирания памяти, и начала с исследования, посвященного отношению студентов к устранению тревожных воспоминаний. Студентов спросили, захотят ли они принять препарат, блокирующий память, в случае если их ограбят или изобьют. Почти половина заявила, что хотели бы получить право на доступ к такому средству. Однако только 14 процентов заявили, что действительно воспользуются лекарством[18]. В аналогичном исследовании только 20 процентов из группы пожарных, которые были самыми первыми спасателями, прибывшими во Всемирный торговый центр 11 сентября 2001 года, сказали, что хотели бы получить таблетку, чтобы стереть свои ужасные воспоминания. Сказать, что профессор Лофтус была удивлена этими данными, – это не сказать ничего. По ее собственным словам, она бы «приняла наркотик, если бы пережила насилие»[19]. Разумеется, хотя она, похоже, не совсем поняла связь, Бет уже «подверглась насилию» – это были ужасные потери ее матери и дома ее детства.
Независимо от того, как сильно травмированный ребенок, такой как юная Бет, хочет убежать от своих воспоминаний, они все равно будут преследовать его, коварные призраки, скрывающиеся в тени. Кто бы не хотел искоренить эти призраки из хранилищ своей памяти? Но с какими рисками и какой ценой для нашей уникальной человеческой сущности? Мы увидим с вами, что существуют более конструктивные и жизнеутверждающие способы приблизиться к нашим трудным воспоминаниям и привлечь их на свою сторону.
Болезненные воспоминания формируют нашу жизнь таким образом, о котором мы даже не подозреваем. Подобно многоголовой Гидре (даже при нашей тщетной, на грани краха, борьбе за то, чтобы отрубать ей голову за головой), эти воспоминания вернутся, чтобы впиваться в нас, преследовать нас и формировать нас, вне зависимости от того, насколько сильно мы стремимся устранить, отрицать или вычистить их. Как мы можем работать вместе с ними, а не против них, получая доступ к заключенной в них спрессованной энергии, и, используя ее, освободиться от их мертвой хватки?
Давайте признаем, что в конечном счете оба этих взгляда на память ошибочны, особенно в отношении той роли, которую память играет в исцелении травм и других ран психики и души. Оба лагеря и их средства доказательства, по сути, сталкиваются со своими собственными неразрешенными травмами, психодинамическими проблемами, научными предубеждениями, предрассудками и избирательным подходом при отборе данных в поддержку своих жестких позиций. Это похоже на то, как если бы каждая группа рассматривала другую сторону как изначально нечестную или, хуже, предполагала, что все убеждения и данные другой стороны автоматически ошибочны, даже если исследования или клинические наблюдения проводились методично и результаты соответствовали другим данным. На мой взгляд, обе группы занимали излишне оборонительную позицию и совершенно не желали учиться друг у друга. К сожалению, их разногласия сталкивались друг с другом не в научных аудиториях, в свете объективности и открытого рассмотрения, а больше в судах, бульварной прессе и борьбе за общественное мнение – зачастую через подачу от медиазнаменитостей.
Но еще большим краеугольным камнем всех этих «войн за память» является широкое непонимание природы самой памяти.
2Фабрика памяти
Воспоминания из этого и состоят…
Чтобы понять природу травматической памяти, необходимо отступить от обрывистого края «войны за память» и начать прикасаться к различным нитям, которые, сплетаясь вместе, образуют многофактурную ткань того, что мы называем памятью. Если говорить в общем, существует два типа воспоминаний: эксплицитные и имплицитные, причем первые являются сознательными, а вторые относительно бессознательны. Это две системы памяти, каждая из которых имеет по крайней мере две широкие подкатегории, выполняют разные функции и опосредованы различными нейроанатомическими структурами мозга. Обе они служат для того, чтобы направлять нас (см. рис. 2.1) и помогать ориентироваться в различных жизненных ситуациях и проблемах.
Рис. 2.1. Типы воспоминаний.
Эксплицитная память: декларативная и эпизодическая
Да, я заявляю!
Декларативная память является наиболее известной подкатегорией эксплицитной памяти. Она представляет собой каталог подробных данных: эдакие «списки покупок» и всякие иные «списки» и «перечни» в мире памяти. Декларативная память позволяет нам сознательно запоминать что-то и рассказывать об этом сравнительно достоверные истории – истории с началом, серединой и концом. Большинство непрофессионалов, как, собственно, и многие психотерапевты, думая о памяти, обычно имеют в виду именно эту конкретную ее форму. Только этот один конкретный тип памяти мы можем активно и сознательно вызывать или декларировать. Общая роль декларативной памяти заключается в передаче отдельных фрагментов информации другим людям. Эти семантические, «содержательные» воспоминания объективны и лишены чувств и эмоций. Без декларативной памяти не было бы автомобилей, самолетов, компьютеров, электронной почты, смартфонов, велосипедов, скейтбордов и даже ручек. Разумеется, не было бы и книг. Без нее огнем, вероятно, так и не стали бы пользоваться, это знание не распространилось бы по всему миру, а мы все еще беспомощно ютились бы в сырых, темных пещерах. Короче говоря, цивилизации в том виде, в каком мы ее знаем, не существовало бы.
Декларативные воспоминания относительно упорядочены и аккуратны, как высокоорганизованная кора головного мозга, которую декларативная память использует в качестве жесткого диска и своей операционной системы. Хотя декларативная память является наиболее сознательной и произвольной из всех систем памяти, она, безусловно, мало чем может заинтересовать, и с психотерапевтической точки зрения там мало чем можно поживиться.
Для целей углубленного психодинамического подхода сами по себе декларативные воспоминания редко имеют терапевтическую значимость. Однако для многих когнитивных и поведенческих вмешательств они, напротив, играют базовую роль.
Если о декларативной памяти можно говорить как о «холодной» фактической информации, то эпизодическую память – вторую форму эксплицитной памяти – напротив, можно назвать «теплой» и рельефной. Эпизодические воспоминания часто наполнены оттенками чувств и витальностью, будь то со знаком плюс или минус, наш личный жизненный опыт закодирован в них основательно и богато. Они образуют динамический интерфейс между рациональной (эксплицитной/ декларативной) и иррациональной (имплицитной/эмоциональной) сферами. Эта посредническая функция способствует формированию связных повествований, ярких историй, которые мы рассказываем себе и другим и которые помогают нам осмыслить нашу жизнь.
Установление связей, обработка чистых эмоций, нюансов чувств, фактов и коммуникаций с отдельными людьми играет важную роль в том, чтобы выйти из травмы, где будущее едва отличается от прошлого, – к будущему открытому, построенному на новом опыте, информации и возможностях.
Воспоминания о прошлом
Эпизодическую память (иногда называемую автобиографической) нельзя вызвать сознательно: эпизодические воспоминания возникают довольно спонтанно – как репрезентативные вставки из нашей жизни. Эти воспоминания обычно содержат в себе смутный оттенок чувств и некий эффект «как бы во сне». В иерархии осознанности эти автобиографические воспоминания являются менее осознанными, чем декларативные воспоминания, представляющие собой нечто вроде «списка покупок», но, как мы увидим далее, являются более осознанными, чем имплицитные воспоминания. По сравнению с декларативными (фактическими) воспоминаниями эпизодические воспоминания в целом содержат больше нюансов и несут в себе некото