– Я понял. Вот номер. Петр Александрович Журавков, нейрохирургией заведует в пятьдесят второй, скажи, что от меня. На ставку не возьмут, но на четверть могут. Или на полставки. А если реально в нейро хочешь, так, может, и к врачу припишут. Договорись, в общем.
Глаза у Ниночки загорелись. Она схватила листок и стала быстро переносить номер в телефон.
– Не хочу других принимать, пока эта модная мама не вернется. С такими приятно работать, после этой Алисы мне надо видеть, что есть адекватные люди.
Травматолог говорил с Ниной, но не ждал от нее ответа. Медсестра это поняла и не стала ничего отвечать на последнюю реплику, но поблагодарила за номер.
– Шмаков Иван!
Врач выглянул в коридор и позвал пациентов, уже вернувшихся после рентгена. На лавочке рядом с кабинетом сидели Ваня со сломанной рукой, его мама и отец, который предпочел не заходить в кабинет. Это был высокий мужчина в рубашке и вязаном жилете, брюках и туфлях. На длинном худом лице, напрочь лишенном мужской растительности, гордо красовались очки в черепаховой оправе. Его лицо было бледным, даже бледнее, чем у сына, он держал жену за руку и раскачиваясь приговаривал: «Все будет нормально, все будет нормально».
Мама с сыном прошли в кабинет, а отец остался сидеть в коридоре. Она молча протянула снимки.
– Все неплохо, – прокомментировал Олег Степанович. – Перелом локтевой кости без смещения. Просто гипс наложим и отправим вас на три недели.
Врач улыбнулся молодой женщине, но она не ответила улыбкой. Ее лицо было не просто бледным – оно слегка позеленело, на лбу выступила испарина.
– Спасибо вам, это большое облегчение. За три недели все заживет?
– Ну, мы сделаем контрольный снимок через десять дней, и там будет видно, сколько ему с гипсом ходить. Обычно все-таки месяц требуется, но у многих и за три недели заживает. Как пойдет. Вы сами-то как? Выглядите неважно.
Женщина отмахнулась:
– Я просто за сына переживаю. – Перезвон ее колокольчиков звучал неестественно холодно и фальшиво.
Ее пухлые, нежные губки обескровились и потрескались. Правая рука обхватила левую выше локтя и сильно сжала. Она не пошла с сыном в соседний кабинет, где накладывали гипс. Мальчик все терпел молча и, когда становилось невыносимо, выпускал несколько слезинок. Атмосфера в кабинете, которая буквально несколько минут назад была раскалена до предела, застывала, словно студень в холодильнике. Жар истерики Алисы Максимовны сменился фригидностью мамы, чье имя так и не было названо.
Когда Нина закончила с гипсом, а мальчик с одобрения матери получил от медсестры конфету, врач принялся традиционно объяснять дальнейшие действия.
– Может сильно болеть, тогда дайте ему ибупрофен, будет сильно чесаться, но чесать нельзя. Я вас запишу к себе сразу на следующий прием. – Он щелкнул мышкой по соответствующей вкладке.
– А можно просто направление открыть? Я не уверена, что знаю, в какой день смогу прийти и смогу ли вообще…
Женщина вздрогнула, причина этой дрожи так и осталась непонятна. Врач пожал плечами и, выбирая между «записать на прием к…» и «открыть направление к травматологу-ортопеду», выбрал второй вариант.
– Только, пожалуйста, запишитесь или ко мне, или к Орловой. У Степанченко только ортопедия, она с травмами не работает. Хорошо?
– Конечно, доктор. Все, как вы скажете.
– Услада для ушей врача, – посмеялся Олег Степанович.
Его поддержала коротким смешком Нина, но мама Вани лишь кротко улыбнулась. Они забрали снимки и вышли.
– Что-то с ней не так, – сказала Нина доктору.
– Да, уж очень она бледная и даже зеленая. В любом случае так приятно работать с адекватными людьми! Если бы не такие, благодарные пациенты, я бы давно уволился. Такие, как эта Алиса, ломают и своих детей, и нас, врачей.
В аудитории стоял характерный гул. Студенты в белых халатах не спеша подтягивались к началу лекции. То тут, то там стояли компании ребят, которые эмоционально делились новостями после выходных. У всех они прошли по-разному: кто-то их провел в баре, кто-то на природе, а кто-то на работе. В самой многочисленной компании все внимательно слушали парня с аккуратно уложенными волосами. С первого же взгляда становилось понятно, что он претендовал бы на роль местной звезды, если бы не чересчур самодостаточные однокурсники.
Парень был единственным, кого взяли работать помощником судмедэксперта еще до того, как начался цикл по этому предмету. Кто-то говорил, что у него были связи, кто-то говорил, что он целый год ходил на кафедру и буквально умолял взять его и что работал бесплатно. На самом деле парню просто повезло: еще во времена учебы в медицинском колледже он на практике встретился с судебным медэкспертом и тот просто предложил поработать с ним на кафедре. Зарплату обещали символическую, зато много опыта и интересных историй.
– Короче, сорвалась эта мамка. Прям на глазах сына ширнулась и все, представляете! Передоз!
В аудиторию зашла Нина. Она прошла к одногруппникам и, не снимая сумки с плеча, вклинилась в разговор.
– У меня, конечно, тоже интересная смена была, но с тобой, Антон, не потягаться! Давай-ка еще раз историю заново! – Она протянула ему стаканчик с кофе, и парень отпил большой глоток.
– Да рассказываю, что привезли нам женщину на вскрытие. У нее передоз. Красотка просто, – он сделал движение губами, изображая поцелуй, – живет… жила в шикарном особняке с мужем и сыном. Они с мужем целый день собачились из-за ее зависимости. Сын руку сломал, я думаю, чтобы переключить внимание родителей…
– Красотка, говоришь? Сын руку сломал? А как ее фамилия?
– Шмакова Ирина она, а что?
Нина раздвинула сокурсников и опустилась на скамейку. Перед глазами стояла почему-то огромная Алиса Максимовна, посылающая ее к черту. А вот лицо женщины в изумрудном костюме смазалось, расплылось и никак не могло собраться в цельную картинку.
Три недели спустя.
Поздним вечером, когда большую часть пациентов приняли, а еще часть не выдержала и уехала в частные клиники, Олег Степанович пригласил в кабинет последних в очереди – бабушку и внука. На месте Нины сидела знакомая по рабочим будням Надежда Петровна – медсестра с сорокалетним стажем пользовалась глубоким уважением у травматолога. Обычно Надежда Петровна не работала по выходным, но в этот раз у нее случились финансовые сложности, и поэтому ради нее с легкостью поправили график.
– Ваня, здравствуй. Как твоя рука? – первым поприветствовал юного пациента доктор.
Мальчик выглядел немного странно: у него как будто от удивления лезли глаза из орбит и он нервно подергивался.
– Нормально. – С бабушкой Ваня вел себя совершенно иначе, не здоровался и забыл об этикете.
Доктор не преминул это отметить, но при одном упоминании о матери, бабушка зашлась слезами. В рыданиях Олег Степанович с трудом смог вычленить, что мама мальчика и одновременно дочка бабушки умерла в тот же день, когда наложили гипс. По спине травматолога пробежали мурашки. Он вспомнил, какой вежливой и бледной была та женщина. Вспомнил худого отца мальчика в очках. И вспомнил, как смотрела на него юная медсестрица, когда он отмахнулся от карточки с генеалогией и не стал вникать ни в одну из историй пациентов.
– Как же так случилось? – услышал врач свой голос как будто со стороны.
Бабушке было сложно сказать правду, но она собралась, вытерла слезы и честно призналась:
– Проблемы у Ирочки были, она к наркотикам, трекляты-ы-ы-ы-ым, – бабушке понадобилось несколько секунд, чтобы промокнуть глаза и набрать в грудь воздуха, – пристрастилась, так они с Борей ругались из-за этого, так ругались. Она то держится-держится, а то опять за старое… Боролся он с ней, мы боролись… Все с ней боролись, и никто – за нее. Вот она и-и-и-ы-ы-ы-ы-ы…
Женщина снова завыла. Олег Степанович с трудом смог собраться и закончить осмотр мальчика. Что-то внутри вновь надломилось, вновь внутренний стержень дал трещину, и стало снова, как раньше, больно за людей.
Мария Королева. Точка бифуркации
Точка бифуркации – критическое состояние системы, при котором система становится неустойчивой относительно флуктуаций и возникает неопределенность: станет ли состояние системы хаотическим, или она перейдет на новый, более дифференцированный и высокий уровень упорядоченности. Термин из теории самоорганизации.
Декабрь 1993-го. Мне четыре года. Примерно двадцать один десять. Закончились «Спокойной ночи, малыши», мы сидим с папой на полу в дальней комнате квартиры напротив друг друга и катаем резиновые мячи разного диаметра.
Катать мячи непросто. Особенно, если хочется, чтобы это было красиво.
В комнату входит мама с просьбой, чтобы я шла спать. Спать не хочется. Хочется играть с папой. Она берет меня за руку, тянет и… «вынимает» мою руку из плечевого сустава.
Вы когда-нибудь видели, чтобы рука просто висела? И с ней, и ею ничего нельзя было сделать?
Стоит ли говорить, что легла я спать нескоро. Ведь сначала надо было поехать в травмпункт, чтобы «вставить» мою несчастную руку обратно.
Пошли одеваться. Это оказался тот еще квест. Не знаю, как в других городах России, но на Крайнем Севере у всех детей были не просто теплые штаны, а комбинезоны – чтобы не поддувало. На моем комбинезоне почему-то не расстегивались сверху лямки, и было совершенно непонятно, как просунуть в отверстие руку. А как надеть шубу?
Следующее, что я помню, – кабинет врача. Какой-то невероятный станок, который напоминал вязальную машину соседки, но раз в десять больше. Я подумала, что меня положат на стол и именно этим станком пришьют руку обратно.
Если вы сейчас подумали, что я боялась, спешу разочаровать: нет, не боялась. Мне было интересно.
Лето 1991 года. Мне еще нет двух лет. Утро. Я лежу в детской кроватке и смотрю на шатающуюся люстру. В Иркутске землетрясение. Наша квартира находилась на первом этаже. Как ни в чем не бывало я ползу к дырке (в кроватке не было одного прутика, и я вполне могла вылезти через дырку сама) и выхожу в большую комнату. На диване сидит пришедший дедушка, мама что-то готовит на кухне. Никакой паники. Я открываю шкаф и достаю игрушки. Я самодостаточна.