Непрямое воздействие
У меня точно нет ПТСР, но мне плохо от того, что творится вокруг, от новостей, от страданий близких. Что со мной? Я – симулянт?
То, что происходящее с вами не подпадает под строгие критерии одного расстройства (или определения травмы), совершенно не значит, что собственный опыт, переживания и трудности надо обесценивать. Давайте разберемся, какими терминами описывают симптомы, с которыми сталкиваются люди, переживающие травматичные события не напрямую.
Вторичная травма
Одно из важных понятий, которым пользуются специалисты – вторичная травма (Secondary Traumatic Stress STS). Вторичный травматический стресс (STS) – это термин, используемый для описания определенного явления: люди получают травму не в результате непосредственного переживания травматического события, а из-за того, что услышали о травмирующем событии, случившемся с кем-то. Такое косвенное воздействие травмы может происходить в семейных, социальных или профессиональных отношениях. Проще можно сказать словами автора и популяризатора этого термина, профессора Чарльза Фигли: «Это стресс, возникающий в результате помощи или желания оказать помощь страдающему человеку». В одной из своих ранних работ он писал: «Достаточно быть членом семьи и заботиться о своих близких, чтобы переживать травматичные события, происходящие с ними. Таким образом, мы тоже становимся жертвами из-за нашей эмоциональной связи».
Негативные последствия такого опосредованного воздействия травматических событий могут проявляться по-разному: тревога, различные функциональные нарушения, навязчивые образы, избегающее поведение. В наиболее тяжелых случаях симптомы могут быть такими же, как при ПТСР, и привести к серьезной дезадаптации и снижению качества жизни. Более того, как мы с вами знаем из первой главы, диагноз ПТСР можно поставить, если травматическое событие произошло с близким человека или он, в силу своей профессии, напрямую столкнулся со свидетельствами жертв. В этом случае и при наличии других симптомов заболевания вторичная травма может служить основанием для постановки диагноза посттравматического стрессового расстройства.
Однако очевидно, что людей, переживающих вторичный стресс, гораздо больше, чем тех, кто в итоге подходит под критерии ПТСР.
Так что этот термин, не вошедший в руководство по психическим расстройствам, достаточно активно используется для описания опыта, который переживают представители помогающих профессий. Была разработана даже специальная шкала вторичного травматического стресса (Secondary Traumatic Stress Scale STSS), предназначенная для измерения уровня вторичного стресса на работе. Различные статистические исследования доказывают, что наибольший вторичный стресс испытывают работники здравоохранения (особенно медсестры и медбратья, работники скорой помощи и персонал онкологических отделений), социальные работники (особенно связанные со службами защиты детей), специалисты в сфере психического здоровья и те, кто оказывают первую помощь пострадавшим (полицейские, пожарные). Также есть исследования о вторичной травматизации детей, чьи родители были жертвами Холокоста или беженцами.
Возможно, вам все еще кажется, что это к вам не относится. На это я скажу, что взгляд на вторичную травму расширяется. Последние определения, которые я встречала в зарубежных источниках, указывают на то, что вторичная травма может «возникнуть, если человек услышит о травмах другого человека из первых уст или подвергнется воздействию травмирующих свидетельств посредством изображений или видео». И под это определение может попасть практически любой (кроме тех, кто специально избегает подобного контента).
Травма викария
Пожалуй, если мы начнем искать термин, который будет ближе всего к написанному на обложке, то им станет Vicarious trauma – травма викария или свидетеля.
«Травма викария» – термин, который ввели клинические психологи Лиза Макканн и Анна Перлман, специализирующиеся на работе с травмой. Термин описывает, как работа с травмированными клиентами влияет на психотерапевта. По сути, они сужают понятие вторичной травмы и относят его к представителям конкретной профессии.
Почему коллеги выделили именно эту категорию? Главный фактор, который отличает терапевтов, работающих с травмой, – постоянное эмпатическое взаимодействие с клиентом, в теории более глубокое, чем у представителей других профессий. Кроме того, терапевт постоянно сталкивается с деталями травмы клиента в процессе терапии. Все это вместе со стрессом, который может испытывать терапевт в своей личной жизни, создает предпосылки для возникновения определенных симптомов. Они, скорее всего, будут повторять симптомы первичной, фактической травмы, но их интенсивность будет менее выражена. Наиболее универсальные – стойкие негативные эмоции, раздражительность, перепады настроения, повышенная реактивность. Также это может быть и социальная изоляция, агрессия, высокая восприимчивость к насилию, соматические симптомы, трудности со сном, навязчивые образы, цинизм, проблемы в сексуальной жизни, сложности в установлении границ с клиентами, проблемы с безопасностью, доверием, уважением, близостью и контролем.
Травма викария не является диагнозом. Более того, многие специалисты сомневаются в том, что ее необходимо выделять в уникальный синдром, указывая на сходство с выгоранием и усталостью от сострадания.
Последние годы термин «травма викария» стали использовать более широко. Сначала по отношению ко всем людям, оказывающим помощь жертвам травматичных событий в рамках профессиональной или волонтерской деятельности. Сейчас все активнее эксперты по травмам говорят о свидетельском опыте в результате прямого или косвенного соприкосновения с любыми травматичными материалами (прямые свидетельства, фото, видео, интервью, описания) в личной или профессиональной жизни.
По сути, мы видим, что в современном мире вторичная травма, травма викария или свидетеля становятся синонимами и расширяются, захватывая различные социальные группы. Это легко объяснить. Если раньше регулярное столкновение с материалами ужасных, травматичных событий было привилегией (или проклятьем) представителей конкретных профессий, то
Сейчас достаточно открыть любую из социальных сетей и немного полистать ленту, чтобы заработать вторичную травму.
Свидетельства жертв звучат все громче. Даже самые ужасные события кто-то снимает на телефон. А если нет, то находятся фото со спутника. Один клик – и мы становимся свидетелями.
Симптомы свидетельского опыта, столкновения с вторичной травмой в широком смысле не аналогичны симптомам ПТСР (точно не всему набору). Маловероятно, что вы столкнетесь с флешбэками или диссоциацией. Скорее это будут симптомы общего стресса, причем в том виде, в котором они характерны именно для вас. Подумайте, что с вами происходит, когда вы сталкиваетесь с чем-то крайне эмоционально тяжелым. Опять же, мы понимаем, что для каждого набор эмоционально непереносимых вещей свой. Разрыв отношений, неудачи на работе, финансовые трудности, проблемы в семье. Что с вами происходит в эти моменты? Вы тревожитесь или впадаете в апатию? Перестаете есть или спать? Уходите в мысли или сталкиваетесь с неприятными физическими ощущениями? Курите больше или выпиваете алкоголь? Перестаете видеться с друзьями? Становитесь раздражительным? Ваш вариант____________?
Вот что начнет с вами происходить при столкновении со свидетельским опытом. В этом плане он будет мало отличаться от любого другого интенсивного стресс-фактора. Механизмы реагирования и борьбы, а значит, и симптомы, будут очень похожи. Важно их отследить. А что с ними делать, мы разберемся дальше.
Думскроллинг
В книге я постоянно упоминаю интернет, новостную ленту и соцсети как основной источник вторичной травмы. Поэтому невозможно не рассказать про феномен думскроллинга. Давайте попробуем разобраться, что это, и проанализировать механизмы этого явления.
Думскроллинг (от английских слов «doom» – «гибель» и «scroll» – «прокручивать») – процесс навязчивого поиска и чтения больших объемов негативной информации в интернете, по сути, бесконечный просмотр «плохих новостей». Знакомая стратегия? Зачем мы это делаем и полезно ли это?
Итак, представим себе, что в нашей жизни появился мощный внешний стресс-фактор, который мы практически не можем контролировать. При этом ощущение отсутствия контроля крайне травматично для человеческой психики и вызывает сильную тревогу. Что же делать? Наш мозг будет искать какой-то выход. Например, бесконечно проверять и отслеживать новости из разных источников. Заполняя реальные или воображаемые «информационные пробелы» и пытаясь анализировать полученную информацию, мы создаем иллюзию хоть какого-то контроля.
Может ли это нам помочь? Привести к удовлетворению или хотя бы снизить тревогу? Неосознанно мы очень на это рассчитываем. Но, скорее всего, эффект будет обратным за счет следующих факторов:
• В целом использование интернета для регуляции эмоций (когда мы сталкиваемся со сложными, негативными чувствами и уходим с головой в онлайн, чтобы отвлечься от переживаний) является неэффективной стратегией борьбы со стрессом. Все существующие исследования[4] показывают связь психологического стресса, тревожной и депрессивной симптоматики с проблемным или чрезмерным использованием интернета, к которому, безусловно, относится думскроллинг.
• Как мы уже поняли, наше внимание и мышление крайне избирательны: мы склонны больше концентрироваться на негативной и неприятной нам информации, придавать ей большое значение. Когда-то это было необходимо для нашего выживания (эволюционно гораздо важнее было заметить признаки появления дикого зверя и избежать встречи с ним, чем насладиться вкусом сочного фрукта), но сейчас мы легко попадаем в ловушки мышления. Мы видим, что вокруг только боль и страдание, считаем, что ничего хорошего не может произойти и в нашей жизни, верим в самые катастрофичные сценарии событий.
• Думскроллинг – ненадежный источник информации. Исследования[5] доказывают, что мы анализируем полученную информацию необъективно. Например, люди придают большее значение фактам, подтверждающим их изначальную точку зрения, и не учитывают данные, опровергающие ее. А еще мы больше доверяем информации, которая встретилась нам первой, и в дальнейшем поиске склонны находить ей подтверждение, игнорируя альтернативные данные.
Вышеописанные факторы и их сочетание формируют бесконечный цикл думскроллинга.
Мы ищем информацию, чтобы снизить тревогу и депрессию, но выделяем лишь то, что вместо контроля подтверждает наши страхи.
Невозможность регулировать собственное эмоциональное состояние при помощи интернета усиливает симптомы стресса. Наше психическое состояние ухудшается, и, чтобы его облегчить, мы снова прибегаем к знакомой (но не работающей) стратегии думскроллинга. Порочный круг замыкается.
Навязчивое постоянное чтение новостей и пролистывание ленты в долгосрочной перспективе приводят к общему стрессу, сильной тревоге, депрессивной симптоматике, неуверенности в будущем. Оно же снижает качество сна, аппетит, интерес к рабочей и любой другой деятельности. Это подтверждается как опытом специалистов в сфере психического здоровья, так и имеющимися исследованиями[6]. Многие исследования посвящены думскроллингу во время пандемии коронавируса. Однако выявленные данные и механизмы можно применить и к другим ситуациям. Человек, регулярно читающий и эмоционально вовлекающийся в плохие новости, постоянно сталкивается с ощущением бессилия, тревогой, унынием и отсутствием чувства контроля над собственной жизнью, которое согласно всем исследованиям[7] критически важно для ментального здоровья. Потеряв чувство контроля хотя бы в одной жизненной сфере, мы начинаем чувствовать беспомощность, которая распространяется на все, что для нас важно, и влияет даже на мелкие бытовые вещи: вы можете столкнуться с тем, что у вас нет сил заполнить квитанцию или сходить в магазин. Это состояние может сопровождаться мыслями «все бессмысленно», «никогда ничего не изменится», «от меня ничего не зависит», «все пропало». Оно крайне изматывает и является сильным стрессом для человека.
Насколько быстро человек столкнется с этим состоянием и степень его выраженности будут зависеть от нескольких факторов:
• Как часто человек прибегает к думскроллингу. (Проверяет новости каждый час/полчаса/минуту, засыпает с телефоном в руках, после пробуждения первым делом проверяет новости. Использует ли он хоть какие-то навыки информационной гигиены или совершенно никак не ограничивает информационный поток.)
• Есть ли у человека возможность ощутить контроль над собственной жизнью, благополучие, удовлетворение в значимых для него сферах: семейные отношения, профессия, творчество.
• Может ли человек, несмотря на происходящее, действовать в соответствии с собственными ценностями и особенно поддерживать те ценности, которые в наибольшей степени страдают. Ценности могут быть разными: профессиональное развитие, помощь другим, наставничество, семья, дети, безопасность и т. д.
• Опыт психотерапии, независимо от подхода, обычно очень позитивно сказывается на возможности регулировать свои эмоции при столкновении с плохими новостями.
Почему вообще новости о ком-то, кого мы даже не знаем, могут быть столь травматичными? Видео, фотографии, личные посты с новостями о трагедиях, войнах, катастрофах, человеческих страданиях вызывают интенсивные эмоции: пугают, шокируют, возмущают, вызывают злость и даже ненависть. Как это работает? Например, на фотографиях мы видим людей в определенной ситуации. Мы не просто понимаем, что они чувствуют, – мы будто проживаем события вместе с ними. Нашу возможность и потребность сопереживать, радоваться и страдать вместе с другими на физиологическом уровне обеспечивают зеркальные нейроны, функция которых – переносить то, что переживают другие, на наши собственные эмоциональные и телесные ощущения.
В мозгу есть специальные области, которые оценивают социальные ситуации и резонируют с чужими эмоциями.
Такой эмпатический резонанс происходит неосознанно, на невербальном уровне. Эти физиологические механизмы выгодны с эволюционной точки зрения: они позволяли и позволяют нам сотрудничать с другими, чтобы лучше воспитать детей или защититься от опасности. Мы, по сути, запрограммированы на социальные взаимодействия.
Описанные выше механизмы и есть причина дискомфорта, который мы испытываем в присутствии чьей-то боли, даже если наблюдаем ее через экран компьютера или телефона. Этот дискомфорт иногда называют эмпатической болью, которая, в свою очередь, может вызывать неприятные и травматичные воспоминания уже из нашего собственного опыта. Поэтому эмпатия, которую обычно рассматривают в позитивном ключе, может быть проблемой: резонируя с чужой болью, мы чувствуем ее как свою. Когда мы становимся свидетелями чьей-то боли, у нас в мозге активируются центры боли.
Эмпатическую боль сложно выносить, поэтому вполне естественная реакция – попытаться ее заблокировать. На поведенческом уровне это может выражаться в дистанцировании от ситуаций и испытывающих боль людей разными способами: через обесценивание, цинизм, обвинение их самих в происходящем. То, что мы обычно принимаем в себе за безразличие (избегание трудных эмоций, гнев или раздражение при напоминании о событии, стремление отвлечься и отгородиться, неприятные навязчивые мысли), совершенно не означает отсутствие эмпатии. Чем больше человек способен к эмпатическому резонансу, тем более он склонен уставать от столкновения с эмоциональной болью и страданиями других.
Постоянная борьба с эмпатической болью изнуряет и приводит к усталости и выгоранию.
Это особенно актуально для представителей профессий, которые в своей деятельности постоянно имеют дело с физической и эмоциональной болью других: врачи, медсестры, социальные работники, представители НКО, активисты, журналисты, работающие со сложными темами. Это возвращает нас к изначальному узкому определению вторичной травмы. Но мой опыт и опыт коллег говорит о том, что сейчас огромное количество людей, независимо от профессии, сталкиваются с дискомфортом от эмпатической боли.