Единственный способ вызвать у новорожденного ребенка реакцию, напоминающую реакцию страха у взрослого, – это резко изменить его положение в пространстве. Примерно через три недели после рождения, когда ребенок начинает лучше слышать, он также реагирует на очень громкие звуки. Хорошо известно, что более сильные, чем обычно, раздражители действуют на нас по определенным законам. Если слегка прищемить одну руку, эта рука рефлекторно отдернется. Если защемление усиливается и рука, к которой применяется стимул, не может двигаться, то будет подергиваться противоположная рука. Если раздражитель становится более интенсивным, в действие вступают ноги и все тело.
М. А. Минковский обнаружил обширную иррадиацию, то есть распространение возбуждения по всей нервной системе эмбрионов человека. Так, например, на почесывание стопы реагирует вся мускулатура туловища, шеи и головы. У новорожденных возбуждение распространяется в большей степени, чем у взрослых. Очень громкие звуки возбуждают улитковую ветвь VIII черепного, или слухового, нерва. Возбуждение перетекает на вестибулярную ветвь того же нерва. Данная иррадиация происходит не в самих нервах, а в первом релейном ядре и, возможно, в высших мозговых центрах у взрослого.
Около внутреннего уха VIII черепной нерв делится на две ветви – улитковую, отвечающую за слух, и вестибулярную, отвечающую за равновесие. Обращение к анатомии Тестута[13] или Шаффера[14] показало бы, насколько тесно и сложно взаимосвязаны эти две ветви. Распространение сильных импульсов, конечно, не ограничивается ветвями VIII черепного нерва. Выше, у верхней оливы[15], такие сильные возбуждения, вызванные очень громкими звуками, будут распространяться и возбуждать X черепной нерв, отвечающий за задержку дыхания.
Сильные импульсы от вестибулярной ветви таким же образом распространяются на верхнюю оливу и вызывают задержку дыхания. Задержка дыхания – это внезапное нарушение сердечного ритма. Именно это изменение в диафрагмальной и сердечной областях воспринимается как тревога. Некоторые люди описывают это как «сердце, уходящее в пятки», или как ощущение пустоты или холода в области непосредственно под грудиной.
Вестибулярная ветвь VIII черепного нерва иннервирует полукружные каналы и отолитовый аппарат. Полукружные каналы чувствуют малейшие изменения скорости, а отолитовый аппарат ощущает медленные движения головы относительно вертикали.
Таким образом, реакция, которую взрослый интерпретирует как страх падения, является унаследованной, врожденной и не требует личного опыта для того, чтобы вступить в действие. А внезапное резкое опускание новорожденного вызывает целый ряд рефлексов, которые являются реакцией тела на падение. Другими словами, первое ощущение тревоги связано со стимуляцией вестибулярной ветви VIII черепного нерва.
Плод учится слышать еще в утробе матери, где звуки сами по себе не являются громкими, но лучше распространяются благодаря присутствию жидкости. Младенец бурно реагирует на очень громкие звуки – единственные звуки, которые ему доступны. Это сильное стимулирующее воздействие будет распространяться от слуховой улитковой ветви к вестибулярному пути. Шум обязательно должен быть на грани болевого порога, а возможно, даже восприниматься как боль. Малыш вздрагивает, и происходящий при этом рывок головы добавляет прямую стимуляцию полукружных каналов.
Топология иннервации уха подтверждает связь громких звуков со страхом. Это также объясняет, почему многие обычно ошибочно принимают страх перед громким звуком за первый безусловный страх. У антропоидов и человека боязнь громких звуков не имеет большого избирательного значения. Новорожденный младенец настолько беспомощен, что мать постоянно носит его на руках, и, даже если бы он не боялся громких звуков, это не привело бы его к более скорой гибели. Таким образом, боязнь громких звуков вряд ли является биологической необходимостью в раннем младенчестве.
С другой стороны, новорожденный древесный примат, падающий с дерева, как, вероятно, случалось со всеми ними во время сильных землетрясений, имеет неплохие шансы на выживание, если грудная клетка становится упругой за счет сильного сокращения мышц живота и задержки дыхания, а голова, при общем сокращении сгибателей, сгибается в противоположном от земли направлении. Как мы уже говорили, это не только предотвращает удары затылком об землю, но и гарантирует, что сильно изогнутый позвоночник соприкоснется с землей где-то в области нижних грудных позвонков или еще ниже, ближе к центру тяжести. Таким образом, вместо того чтобы передаваться непосредственно во внутренние органы, тем самым причиняя телу смертельную травму, удар будет трансформирован в толчок по касательной вдоль позвоночника, по обе стороны от точки контакта, и поглощен костями, связками и мышцами. Допустимо думать, что это селективный дифференциальный фактор и что у младенцев, у которых не было такой реакции на падение, было меньше шансов на воспроизводство. Таким образом, у выжившего вида есть врожденная реакция на падение.
Интересно отметить, что в реакции на падение, как я ее описываю, подтверждается точка зрения сэра Артура Кейта о том, что «именно на деревьях, а не на земле проявились начальные этапы формирования осанки и перемещения человека».
Положение тела в падении, которому учат в дзюдо, точно такое же, как то, которое возникает у ребенка в ответ на стимул к падению. Таким образом, учителя дзюдо могут найти в приведенном выше описании объяснение того, почему новичкам так трудно использовать свои руки, чтобы смягчать падение. Руки имеют тенденцию сгибаться в соответствии с врожденной реакцией на падение. Поэтому новички, как правило, повреждают локти, прежде чем научатся сознательно контролировать и сдерживать сгибание рук. Позже они учатся приземляться, полностью отделяя движение рук от инстинктивного паттерна сокращения сгибателей, вызванного падением. Падение на спину с прижатой головой и сокращенными сгибателями живота позволяет телу без последствий противостоять падению со значительной высоты.
Плач ребенка также более понятен, если он является частью реакции на падение, а не на громкий шум. Упавший младенец нуждается в немедленной защите и чувствует боль. Плач в ответ на стимуляцию громким шумом будет излишним, поскольку предполагается, что мать не хуже ребенка знает его значение и ту информацию об опасности, которую он может передать.
Рефлекторный захват любого предмета, вложенного в руку новорожденного ребенка в течение первых нескольких недель, вполне вероятно, является еще одним аспектом сокращения сгибателей и его важности в младенчестве. В этом смысле на определенные размышления наводит наблюдение за молодыми обезьянами, цепляющимися за волосатую грудь своей матери.
Подводя итог, можно сказать, что врожденный страх – это страх падения. Исходя из анатомической структуры, следует предположить, что следующим испытываемым страхом является страх громких звуков. Безусловное чувство тревоги вызывается раздражением вестибулярной ветви VIII черепного нерва. Следовательно, все остальные страхи и ощущения тревожности являются условными. Основной паттерн всех страхов и тревог – раздражение VIII черепного нерва, по крайней мере, через одну из его ветвей. Страх перед громким шумом не является наследственным и инстинктивным. Однако у всех нормальных младенцев он будет первым условным рефлексом – из-за сходства их анатомии.
Страх и тревога здесь рассматриваются как ощущение импульсов, поступающих в центральную нервную систему от внутренних органов и других систем. Позже мы увидим, что все эмоции связаны с возбуждением, поступающим в вегетативную, или автономную, нервную систему от органов, мышц и т. д., которые она иннервирует. Поступление подобных импульсов в высшие центры центральной нервной системы ощущается как эмоция.
Фрейд был настолько убежден в том, что тревога является центральной проблемой неврозов, что написал книгу «Торможение, симптомы и тревога». Пол Шильдер считает, что примерно так же обстоит дело и с головокружениями. Цитирую:
«Дисфункция вестибулярного аппарата очень часто является выражением двух противоречащих друг другу психических тенденций; поэтому головокружение возникает почти при каждом неврозе. Невроз может вызывать органические изменения в вестибулярной сфере. Головокружение является сигналом опасности и возникает тогда, когда субъект не может осуществлять некие сложносоставные по ощущениям функции, а также в случаях, когда больше не получается объединить конфликтующие в связи с желаниями и стремлениями двигательные и установочные импульсы. С психоаналитической точки зрения, головокружение играет не менее важную роль, чем тревога. Вестибулярный аппарат – это орган, функция которого направлена против изоляции различных функций тела».
В этой связи может быть интересно процитировать следующий отрывок Пола Шильдера, отражающий почти родственный подход к нашему предмету:
«Вполне ожидаемо, что такой сенсорный орган, получающий только полусознательные впечатления и ведущий к моторике инстинктивного и примитивного типа, будет очень чувствителен к эмоциям и поэтому играет важную роль в неврозах и психозах. Его реакции будут острыми, и можно даже ожидать, что изменения в психике немедленно проявятся в вестибулярных ощущениях и тонусе. Органические изменения вестибулярного аппарата отразятся на структурах психики. Они повлияют не только на тонус, вегетативную систему и положение тела, но также изменят весь наш аппарат восприятия и даже наше сознание. Эти общие соображения помогают прояснить, почему изучение вестибулярного аппарата может иметь большое значение для понимания психотических и невротических состояний».
При выявлении физиологического источника и основы тревожности открываются новые возможности для улучшения, а в некоторых случаях – и для излечения неврозов. Тревога, в какой бы форме она ни проявлялась, сформирована последовательным обусловливанием безусловной серии рефлексов, составляющих врожденную реакцию на падение. Поэтому любое лечение должно быть направлено на исчезновение условной реакции и формирование вместо нее более желательной. Таким образом, рецидивирующий, или повторяющийся, характер тревоги часто можно объяснить незавершенностью психиатрического лечения, которое не затронуло все соматические связи и вспомогательные нервные пути. В результате не происходит полного торможения условных рефлексов. При прерывании состояние мышц нередко остается неизменным, в результате чего прежняя условная реакция будет постепенно восстанавливаться, или, выражаясь техническим языком, усиливаться.