им, где-то в другом месте и в другой момент. Но как можно применить такой метод к эмбриону и плоду, которые существуют только однажды и между которыми есть сходство, но никогда нет тождества? Мое развитие имеет много общего с вашим. Мы можем быть элементами статистического исследования, поскольку мы не только достаточно похожи, но и достаточно различны в незначительных деталях.
Однако даже в данный момент уже есть одно отличие, которым нельзя пренебрегать: я пишу, а вы читаете. Есть и другие, более важные различия, формирующиеся под воздействием нашего окружения, – социального, экономического, расового, временного. Я говорю про образование, род занятий, осанку, интересы, взгляды и множество других факторов. Получается, что одного лишь анализа недостаточно для описания изучаемого явления. Необходимо учитывать синтез и историю развития. Анализ будет полезен для обозначения общих черт, в то время как целостный подход покажет, как они развивались, формируя другого человека.
Живой организм представляет собой функционирующую структуру, в которой, в отличие от созданных человеком машин, функция определяет структуру, а структура является частью функционирования. В процессе развития они влияют друг на друга таким образом, что истинность или ложность причинно-следственной связи становится лишь вопросом отдельного мнения, и не более того. Но еще более важную роль для нашего тезиса играет то, что мы останавливаемся и выбираем интервалы для подведения итогов, тем самым превращая динамический, постоянно меняющийся процесс развития в серию статичных последовательностей, или кадров. Постепенно мы настолько увлекаемся статикой явления, – которую созерцать намного легче, чем динамику, – что начинаем игнорировать сам процесс развития и функционирования, тем самым искажая исследование и делая его неясным. Мы становимся настолько неуверенными, что нам приходится использовать ряд уловок, чтобы избавить себя от мук сомнения, неуверенности и страха.
Ваш мозг, равно как и мой, имеет очень длинную историю. Наша нервная система является одной из самых сложных из существующих структур. У нее есть очень древние слои, покрытые менее древними слоями, которые, в свою очередь, покрыты более поздними слоями. Каждый новый слой представляет собой более тонко функционирующую формацию. Более древние слои примитивны и резки в том смысле, что действуют по принципу «все или ничего». Каждый последующий слой проверяет более древние слои и заменяет их. Чем новее формация, тем более тонкой функцией она обладает. Благодаря этому действия становятся более выверенными и дифференцированными. Более древние структуры функционируют надежнее, быстрее и требуют меньшего обучения. В чрезвычайных ситуациях новые слои отключаются и позволяют прежней, более надежной и быстрой формации взять верх, чтобы обеспечить выживание. Более точные и разнообразные новые формации вступают в свои права уже после завершения чрезвычайной ситуации. При этом старые структуры не разрушаются; они лишь становятся латентными, менее очевидными, но от этого не менее необходимыми в чрезвычайной ситуации. Любая ситуация, с которой нельзя разобраться не спеша, приведет к регрессу, то есть к преобладанию более старой формации. Чем новее нейронная структура, тем она медленнее. Подобные градация и разнообразие требуют обучения и времени на обдумывание и осуществление выбора после взвешивания всех за и против.
Так, когда организм поскользнулся на банановой кожуре, это может оказаться для него опасным, если выпрямительный рефлекс системы не сработает прежде, чем падение станет неизбежным. Лишь старые слои могут эффективно справиться с этой задачей – без раздумий, колебаний и решений, на которые нет времени. Как только равновесие вновь восстановлено, у нас появляется свободное время для размышлений и, возможно, принятия решения о том, что нужно чаще очищать тротуары от банановой кожуры, но тогда возникает дилемма: если нет банановой кожуры, на которой мы поскальзываемся, то не срабатывает и выпрямительный рефлекс, а значит, не возникает и мысли о необходимости убрать кожуру. Старые конструкции, отвечающие за восстановление, должны срабатывать за доли секунды, тогда как новым требуется время. Нервная система работает подобно нашей социальной организации. Старые средства освещения, такие как свечи, керосиновые лампы или даже еще более древние, всегда находятся где-то в доме и никогда не используются, пока есть электричество. Но продолжительное отключение электроэнергии приводит к тому, что мы вновь возвращаемся (регрессируем) к использованию старых свечей и масляных ламп.
Плод в процессе своего развития начинает с самых старых формаций и быстро проходит основные стадии эволюции, хотя и редко делает это в хронологическом порядке. На ранних этапах нижняя челюсть плода напоминает жабры рыбы. Мозжечок имеет центральный пучок волокон, соответствующий горизонтальному положению позвоночника, поскольку движение на первых этапах представляет собой вращение или перекатывание вокруг позвоночника в направлении по или против часовой стрелки. Новорожденный младенец постепенно перекатывается на живот и возвращается обратно на спину. Пока не созреют более поздние образования в мозге и мозжечке и пока они не смогут организовать это и другие, более сложные движения, пережитки древней рыбы в младенце человека будут обеспечивать рыбоподобное горизонтальное перекатывание. При серьезных регрессиях положение лежа и перекатывание на бок вновь становятся единственными доступными движениями. Когда рост мозжечка завершается, он участвует в удержании вертикального положения, в осанке и в сохранении равновесия. Все это – лишь иллюстрация принципа, а не точное описание процесса. Примечательно, однако, что наиболее частым движением тела в вертикальном положении также является поворот вокруг оси позвоночника, то есть поворот вправо или влево. Однако теперь главную роль в поворотах вправо и влево в большинстве случаев играет голова со всеми органами чувств, которые дают нам ощущение расстояния и пространства.
Я впервые использовал индивидуальную манипулятивную технику «Функциональная интеграция» и групповую технику «Осознавание через движение» во время Второй мировой войны. Уже тогда я занимался исключительно одной стороной тела на протяжении всего урока. При этом другая сторона в течение всего урока оставалась пассивной или неподвижной.
Тем самым я хотел создать максимально возможный сенсорный контраст в нервных структурах, а также облегчить кинестетическое осознание различий. Я предполагал, что изменившаяся организация одной стороны коры головного мозга и соответствующей стороны тела будет медленно распространяться на другую сторону. Человек на протяжении нескольких часов мог ощущать иную мобилизацию и работу с правой стороной по сравнению с левой. Таким образом он обучался непосредственно у собственного мозга и из своего внутреннего «я». Другому полушарию мозга передаются лишь лучшие, согласно его собственным ощущениям и суждению, паттерны. Мой друг Джейкоб Броновски, известный по книге «Восхождение человечества», объяснил мне мое открытие тем, что другая сторона обучается у той стороны, которая была вовлечена в работу, а не наоборот. Он утверждал, что, если бы внутренние ощущения не сопровождались какими-либо предпочтениями или стремлением к некоему оптимуму, животный мир не смог бы выжить. На том же основании он утверждал, что хищник, движущийся случайным образом, с большей вероятностью найдет добычу. Если бы это было не так, хищник бы не выжил. Он полагал, что действия нервной системы лишь выглядят случайными, в то время как в действительности их вероятность чуть больше чем пятьдесят на пятьдесят, как это было бы в случае чистой случайности. Те же самые рассуждения позволяют жертве находить воду, когда она просто перемещается случайным образом. Он считал, что, если с утра у вас возникает ощущение, что вам нужно надеть плащ, вероятность того, что пойдет дождь, выше вероятности того, что его не будет.
Когда я только начинал использовать эту технику работы с одной стороной, я ничего не знал о недавних открытиях относительно различных свойств двух полушарий мозга. Поскольку я часто начинал работать с одной стороной, а в другой раз работал с другой, я обнаружил, что чему-то легче учиться с правой стороны, а чему-то – с левой. Я отчетливо помню тот момент, когда я понял, что все выученные действия, свойственные исключительно человеку, – такие как речь, чтение, письмо и математика – являются преимущественно функцией левого полушария. Намного легче обращать внимание на детали движения при работе только с правой стороны (я правша) и переносить полученные навыки на левую сторону лишь мысленно, в своем воображении. Примечательно, что это улучшает левую сторону примерно за одну пятую часть времени. Более того, левая сторона при этом достигает большей плавности и легкости, чем тщательно проработанная исходная сторона. Нередко я также начинаю с построения движения на левой стороне, а затем уже представляю его в воображении для другой стороны. Разница в зависимости от выбираемой стороны есть, но она не столь бросается в глаза. Большинство учащихся не чувствуют этой разницы до тех пор, пока не повысят в значительной степени свою чувствительность.
Субъективная и объективная реальность
Понятие «реальность», как и многие другие замечательные слова, было создано для того, чтобы удовлетворить наше неисчерпаемое любопытство. Когда у нас нет возможности удовлетворить его «по-настоящему», мы собираем все свои кинестетические ощущения воедино и доводим их до нашего сознания, выражая словом. Произнесенное или даже просто внутренне прочувствованное, увиденное или услышанное слово может как возбудить любопытство, так и утолить его ничуть не хуже, чем совершение какого-то удовлетворяющего его действия.
Чаще всего мы подразумеваем под реальностью те вещи, которые существуют на самом деле; они не являются продуктом нашего воображения и, следовательно, не могут быть несуществующими. Как это обычно бывает со словами, когда мы видим или слышим знакомые фразы и выражения, у нас возникает мимолетное впечатление, будто мы их понимаем, но, поразмыслив, мы начинаем сомневаться в том, было ли это понимание правильным. Существует ли воображаемая вещь? Что вообще означает слово «существует»? Можно ли утверждать, что существуют лишь реальные вещи? И если да, то что тогда можно считать реальным? Значит ли это, что мы можем считать реальным лишь то, что мы исследуем посредством своих органов чувств? Я считаю, что не требуется больших усилий, чтобы превратить любое утверждение в нечто расплывчатое и неясное или даже в полную тавтологию. Согласно определению Оксфордского словаря, «реальный» – это «существующий как таковой в действительности» или «происходящий как факт». Можно ли тогда считать воображение фактом и реальностью? Или воображение есть лишь предположительно воображаемый факт существования? Все может показаться занудством, но, когда я занимаюсь важной для меня деятельностью, я чувствую, что сам становлюсь занудой. Тем не менее это критически важный вопрос, поскольку он касается нашего знания того, что именно мы подраз