Я прикусила губу, чтобы не застонать. Но звук всё равно вырвался. Тихий. И сладкий.
Он остановился.
Я чувствовала, как замирает. Как борется с собой. Как дышит. Так глубоко, так сдержанно, будто сдерживал не дыхание — зверя внутри.
Я приоткрыла глаза — и встретила его взгляд. Темный. Густой. Блестящий от жара.
Голодный.
Один поцелуй — чуть выше. Я вскрикнула. Не от страха. От того, как сильно отозвалось. В груди стало тесно. Сердце билось, как пойманная птица.
А грудь…
Словно налита тяжестью. Ткань касалась сосков — и казалось, будто они сейчас вспыхнут. Каждое новое касание его губ на моих ногах отдавалось там, в груди, между ног, в голове, в каждом нерве.
Я пылала. Но в этом пламени не было боли.
Было… освобождение.
Глава 6Освобождение Лили
Гр’Кара’Та жгла нас обоих.
Я не должен был её желать. Она — враг. Она — эльф.
Для большинства орков — эльфы как старая рана, что не болит, но ноет каждый раз, когда ступаешь вдоль границ родной земли.
Слишком гордые. Слишком надменные, чтобы когда-либо признать, что мы дышим тем же воздухом. Любим так же. Сражаемся. Живём.
И слишком лживые, чтобы признать, что предали первыми.
Многие думают, что орки ненавидят эльфов из-за войны. Старой. Забытой. Но нет. Ненависть — это слишком простое чувство.
То, что мы испытываем, — память.
Мы помним, как нас называли зверьми. Как выжигали наши священные рощи. Как требовали поклониться их богине — в обмен на мир.
Мир за сломленную гордость.
Мир за отказ быть собой.
Нам не нужен был такой мир. Они — напали.
Мы выстояли. Они — ушли.
Но земля помнит.
И мы тоже.
Я никогда не трогал эльфиек, хоть на наших стоянках и бывали такие. Ведьмы, продающие свои амулеты. Шлюхи, продающие своё тело.
Не хотел. Не было нужды. Они хрупкие. Скользкие. Прекрасные — но не для нас. Как роса на вершине — красива, но не напоит. И слишком быстро исчезает.
Но эта… Она нашла мою стрелу в ночь Гр’Кара’Та. В священную ночь, когда сам Ша’Каар слышит наш зов.
Я должен был просто отвернуться.
Сказать, что не видел. Пройти мимо.
Но она… пробудила во мне что-то давно забытое.
И этот её взгляд. Она смотрит, как будто видит не орка. Мужчину.
И пусть я всё ещё могу сдержаться, но чувствую, как рушатся старые стены. Медленно. Камень за камнем.
Она рушит их.
Хрупкая, красивая, нежная…
Но когда она выгнулась, судорожно вцепившись в шкуры, когда всхлипнула, тоненько, по-звериному, я понял — она не справляется. Её трясёт. Лоб мокрый, кожа горит. Глаза — закрыты, но веки подрагивают. Её разум должно быть сопротивляется, но тело зовёт. Меня.
Ша’Каар, ты издеваешься.
Я опустился. Ни к груди. Ни к губам. Сразу к центру. Так будет честнее. С первым же пиком ей станет легче. Тогда и решит сама свою судьбу.
Никогда ещё Вольный Ветер не склонялся к женщине.
Никогда не говори никогда.
Между бедер. Туда, где пульсировал жар. Туда, где у каждой женщины — дыхание жизни.
Влажные складочки поблёскивали в полутьме шатра, и я осторожно коснулся их губами. Мокрые. Горячие. Нежные.
Поцеловал медленно. Почтительно. Будто давал клятву. Вечный обет.
Она вздрогнула. Тихо застонала. Дернулась — от страха или желания, не знаю. Я не касался её дальше. Ждал.
— Нет… — выдохнула она.
Я застыл.
Скажи. Скажи мне, чего хочешь.
Не толкай меня в бездну, если не хочешь быть в ней со мной.
— Скажи, — прошептал я. — Скажи, эльфийка. Я не прикоснусь больше, пока ты не попросишь.
Она молчала. А потом:
— Пожалуйста… Ещё…
Слова вылетели хрипло, как исповедь. И я… подчинился.
Я снова склонился, проводя губами по её коже — медленно, будто шептал молитву. С каждым прикосновением она становилась мягче. Горячее. И, боги, прекраснее. Я чувствовал, как она раскрывается — не телом, душой. Как подаётся мне навстречу. Как стонет. Как цепляется тонкими пальцами за шкуры.
Тогда я коснулся её языком. Осторожно провёл им снизу вверх, одновременно целуя и посасывая её центр.
Эльфийка выгнулась, подалась сильнее ко мне в объятия. И я продолжил своё порочное и одновременно святое дело. Нежно трогал её губами и языком, слизывал её сладкие соки, пировал, пока её стоны не стали громче, чувственнее. Пока она не забормотала что-то неразборчивое, кажется, на древне-эльфийском.
Когда она достигла вершины — я почувствовал это всем собой. Она дрогнула. Выгнулась. Замерла. И будто… растворилась. А я понял, что всё. Пропал.
Поднял голову.
Эльфийка. Разгорячённая. Взъерошенная. Но в сознании.
Она смотрела прямо мне в глаза.
Глава 7Разговор
Это было как накрывающая тебя морская волна. Будто прыгнула с обрыва вниз. Как вспышка света в темноте. Как освобождение от оков, о которых и не подозревала.
Я не думала, что так бывает. Не знала, что тело может так пылать и жаждать кого-то. Что внутри может быть такая пустота, которая вдруг заполняется теплом, пульсом… им.
Когда он коснулся меня — губами, языком, дыханием — я словно перестала существовать отдельно. Каждое прикосновение отзывалось не просто в теле — в сердце, в душе, в самой глубине меня.
Я не знала, что можно желать так. Не разумом — всей собой. Быть абсолютно, без остатка, в его власти — и при этом не бояться.
Потому что он… был осторожен.
Когда я отдалась этому ощущению — телом, голосом, криком — это было как сбросить цепи. Я выдохнула, не зная даже его имени. Только чувствовала, что доверяю.
Потом пришла тишина. Мягкая, как мёд. Лёгкая, как лунный свет.
И я поняла — мне стало легче.
Впервые с того момента, как я укололась стрелой.
Я лежала, тяжело дыша… свободная. Мои руки перестали дрожать. Мой лоб стал сухим. И только грудь ещё оставалась тяжёлой, соски — твёрдыми, слишком чувствительными.
Но теперь — это не боль. Это было предвкушение.
Я медленно подняла взгляд — и наши глаза встретились.
Он смотрел на меня, будто не верил, что я настоящая. В его взгляде не было ни торжества, ни похоти. Только… что-то глубокое. Тёмное. Жгучее. Он боролся с собой.
— Тебе стало легче? — спросил он.
— Да, — выдохнула я, смущаясь ещё больше, опуская взгляд. — Спасибо…
Мы молчали.
Я вдруг поняла, что лежу в одной только тунике, задравшейся почти до пояса, босая, наверняка с лихорадочным румянцем на щеках. А передо мной на коленях он — всё ещё одетый. И взмокший от напряжения. Сдержанный. Но я видела, как сжаты его челюсти. Как вздымается его грудь. Как напряжены руки.
Он горел.
Так же, как я горела до этого.
— Тебе тоже тяжело… — прошептала я. — Ты весь напряжён.
Он ничего не ответил. Только отвёл взгляд, будто это был стыд. И это тронуло меня сильнее, чем любые слова.
Я не знала, что говорить. Всё тело звенело от состоявшейся близости. Да, мы не соединились полностью, и всё же я никогда ещё никого не подпускала к себе ТАК близко. Но я хотела ему помочь. Он же не бросил меня в лесу. И предательский голод внутри меня нисколько не уменьшился, а между ног сейчас было хорошо, но я чувствовала, что желание снова усиливается.
— Меня зовут Вольный Ветер, — сказал он хрипло, поднимаясь с колен.
Я подтянула колени к груди и вскинула подбородок.
— Лилия Архенбафрум Шинарида Вамлирийская… Но можешь звать меня просто Лили.
Он хмыкнул — сдержанно, как будто это имя было слишком хрупким для его рта.
— Хорошо, Лили, — сказал он.
Орк! Огромный воин!
И такой вежливый и сдержанный…
Я сидела на мехах, подтянув колени к груди, и, к своему удивлению, не чувствовала больше ни стыда, ни страха. Только мягкую, глубокую тишину внутри — как после сильной грозы, когда воздух чист и прозрачен.
Он молча развёл огонь.
Не глядя на меня. Но каждый его вдох — отзывался в груди. Каждое движение его рук — будто скользило по коже.
— Ветер, — позвала я негромко. — Объясни. Что случилось? Я никогда до этого не… Не…
Он уселся напротив, на корточки. В пламени костра его лицо казалось вырезанным из бронзы — строгое, сосредоточенное.
— Это старая традиция, — сказал он наконец. — Её у нас чтят с тех пор, как есть память. Один раз в год свободные от союза воины — те, у кого нет пары, — выпускают стрелу. Обмазывают её особым составом. И отпускают в лес. На случай. На волю богов.
— А потом? — я крепче обняла себя руками. — Что происходит?
— Если стрелу находит женщина, свободная, — она становится избранной для этого воина. Он имеет право взять её к себе. Разделить с ней ложе. И страсть.
Я сглотнула.
— То есть… это был… ритуал?
Он кивнул.
— Мы не заставляем. Стрела — не кандалы. Но если женщина откликается, если принимает огонь… мы соединяемся. Чтобы Ша’Каар услышал нас. Чтобы дал нам силу на год вперёд.
— Ша’Каар — ваш бог?
— Один из трёх, — кивнул он. — Бог силы, желания, огня и битвы. Тот, кто слышит зов тела, если зовущий честен.
И я значит, откликнулась на его зов?..
Щёки снова вспыхнули.
Я нервно сглотнула.
— А что в составе этой… обмазки?
Он усмехнулся — криво, почти с сожалением.
— Смесь редких трав и капли крови. Корень кары, сок Шал’рины… и пыль нектара жар-цвета. Всё вместе — не яд. А зов. Усиливает желание. Пробуждает то, что уже есть… Но ты девственница да ещё и эльфийка… — он замолчал.
Я замерла. Щёки заалели. Ну конечно же он знает, что я девственница! Рассмотрел, наверное, со всех сторон…
И мне тут же стало стыдно за свои мысли. Он был так осторожен…
— Поэтому тебе было так тяжело, — сказал он. — Потому что твоя кровь чиста. А состав — слишком сильный.
Я покраснела до ушей. От стыда. От… чего-то глубокого. Но он не смеялся. Не издевался. Только смотрел. Молчал.
— Лили… ты в моей крови теперь.
И я поняла: он — в моей.