ра — ничего необычного. Даже Декс нахмурился, будто раздумывая, и я, даже находясь в его головешке, не мог понять о чём. Сам же я ни разу не верил этому облачённому властью ублюдку. Я уже знал, чем всё кончится.
— Десяток сильнейших из рода Наиры обретут равные с сыновьями и дочерями Дигора права, станут вольны идти куда пожелают, создавать и разрушать согласно общим законам, – продолжал он, и толпа, стоявшая на краю площади, по-театральному недовольно зароптала, — Ну-ну! Ваше недовольство правомерно, дорогие граждане, и законно в полной мере. Но дети всегда платят за грехи родителей — как и сильный вправе взять своё по праву победы. Каждый из них восемнадцать лет провёл в кандалах, отмывая грех Матери-Предательницы, всю осознанную жизнь трудился для блага сыновей и дочерей Дигора Первого хищника и Ивара Всеядного бога, Кирак Стремительной и Ланта Певчего! – он слегка поклонился, без уважения, но словно признавал пользу их рабского труда, — И воспользовался правом императорского наместника доблестного города Ивен-Дир — я хочу дать им возможность сразиться! Вырвать волю в боях с братьями своими и сёстрами! Заслужить право на жизнь! – толпа словно по щелчку пальцев в моменте сменила гнев на милость, поддерживая его слова одобрительными криками и топотом, — Через две недели они ступят на землю арены Дигора и явят нам силу своего духа и тела! Шесть сотен воинов сразиться друг с другом! И лишь десять из них никогда больше не наденут кандалов! – воодушевленно сказал он.
Толпа заликовала, поддерживая своего правителя, чего и следовало ожидать. Словно ежегодное театральное представление, толпа заученно реагировала в нужный момент. Только, видимо, масштаб в этот раз куда больше, зрители облепили окна и крыши ближайших домов, теснились на улицах и в переулках; служивые настороженно переглядывались, ожидая новой вспышки рабского недовольства. Это дерьмо происходило ежегодно, и с каждым разом разрасталось вместе с расползающимся городом и его населением. И теперь громадная площадь мала для трупов невольников.
Декса же уже отпустили, он всё ещё скрипел зубами, но уже не изъявлял желания самоубиться. Видимо, его тоже заинтересовали слова этого помпезного ублюдка о свободе и прочей чуши.
«Когда мы шли сюда, готов поспорить — нас было не меньше тысячи. Значит, зарубили с ходу почти половину. Да уж, мы им уже особо не нужны. Вырезают поголовье слишком взрослого скота. Не дают возможности сообразить, что к чему, создать сообщество сопротивления. Какая красота, моему ублюдочному отцу это бы понравилось, в его стиле, — размышлял я, — И даже тот десяток… Нет, они нас не оставят в живых. Я это знаю. Всё это дерьмо проводится совсем для другого…»
Внезапно гулкий голос со стороны оторвал меня от размышлений:
— А если мы откажемся? — спросил матёрый зверлинг с коровьей башкой и громадными чёрными рогами, он был не меньше самого наместника.
«Ммм… Неожиданная смелость, благо не Декс задал этот тупорылый вопрос», — подумал я, наблюдая за последними секундами жизни очередного наивного тупицы.
Ястребиды, заполонившие карниз арены, напряглись, их крылья зашевелились, готовые выпустить сноп перьев в наглеца. Но наместник дёрнул рукой, видимо, приказывая пока повременить, и заговорил спокойно, почти нежно:
— Каждый из вас в праве отказаться. Вы пусть и не вольны распоряжаться своей свободой, но всё же — ваша жизнь принадлежит лишь вам. Вы не собственность и не рабы, и я вам не хозяин, — сказал наместник, и всё вокруг притихло, не было ни одобрения, ни недовольства, ни понимания, — Всем известны законы Империи Дигор. Один из них абсолютно прозрачно запрещает любые виды рабства. Вы же лишь платите долг — работаете на благо государства.
— И что нам грозит за отказ повиноваться? Мы вернёмся в барак и продолжим влачить своё существование в кандалах? Как вы говорите, «возвращать долг»? — нахмурившись, спросил рогатый, вокруг него стояло ещё не меньше дюжины похожих зверлингов.
— Но есть ещё один закон… — продолжал наместник, словно не обратив внимания на вопрос невольника. — Несложный — «Закон об финансовых и долговых взаимоотношениях» — согласно ему, кредитор вправе взыскать имущество, соизмеримое «долгу», а должник по «праву силы» может отказаться от выполнения требования.
— Наместник, не могли бы вы объяснить попроще, мы не самые обученные жители империи? — словно с налётом ехидства спросил зверлинг.
Наместник легонько улыбнулся, а глаза слегка прищурились. Он сделал шаг к балюстраде, затем ещё один. Положил руки с позвякивающими тяжёлыми браслетами на гранитный край. Приподнял немного ладони и хлопнул о камень — браслеты звонко бряцнули.
Громадное тело рогатого идиота сорвалось в воздух, помчалось к наместнику. Зверлинг дёргал руками и ногами, неспособный сопротивляться неведомой силе безумного притяжения.
— Что! Что происходит?! — кричал он, пока летел над землёй со страшной скоростью, способной превратить его тело в кляксу на стене арены.
«Это… колдовство? Или способность? Что за безумие?!» — шокировано подумал я, представляя, как можно использовать такую ужасающую силу, такой беспредельный потенциал.
А наместник выставил перед собой руку, и та тут же раздулась, вены выступили тёмными щупальцами, каждая мышца напряглась, словно желавшая разорвать оковы шкуры. Другая рука теперь напоминала недоразвитое убожество, хоть несколько секунд назад казалась пределом телесного развития.
«Телесная трансформация!» — восхищённо крикнул кто-то из горожан на крыше.
«Двойной дар!» — послышалось с другой стороны.
А я мог лишь следить взглядом за громадным летящим зверлингом. Но почти достигнув наместника, он замедлил полёт настолько, что, впечатавшись шеей прямо в руку, он её даже не сломал, только качнулся и на секунду обмяк в его хватке. Но следом ухватился обеими руками за запястья наместника, браслеты звенели, пока он пытался вырваться из тисков, даже, наверное, не осознавая, что весит в десятке метров над землёй.
А наместник продолжил объяснение:
— Проще говоря, если должник слаб, кредитор может отобрать у него всё что угодно в плату долга! И я являюсь вашим непосредственным кредитором, а единственным доступным вам имуществом является ваша жизнь!
Наместник разжал руку, и невольник завопил, рухнул на землю, дёрнулся и замер бездыханный. Две тонкие, едва различимые струйки энергии потекли к наместнику, одна — почти невидимая, словно марево над землёй в жаркий день, а другая плотнее — красноватая и мутная.
«Как интересно. Похоже на то, что было со мной, два потока разных цветов. Но у наместника совсем не такие, как были у меня. Видимо, это зависит от способности… — я на секунду задумался, вспоминая какой-то выкрикнул из толпы, — Точно! Дар! Вот как это именуется! И двойной, похоже, весьма редкий. К тому же, готов поспорить, тот прозрачный отвечал за его странную способность манипулировать объектами на расстоянии, а розовая — за физическую трансформацию. Как и у меня — вихрастая, словно маленький ураган, точно связанная со скоростью и реакцией, в этом нет сомнений. Но вот та чёрная… Что же это за дар?» — подумал я, вспомнив тот странный дымный поток, истекающий из тел, убитых мной. С вихристой энергией мне всё было ясно, и с каждым днём я всё отчетливее ощущал её явное и необычно привычное присутствие в теле. Но другая… Я не только не ощущал её, но даже не представлял, что она из себя представляет.
Кто-то одобрительно свистнул с крыши, его зов подхватили остальные, толпа кричала и смеялась, хлопала в ладоши, выкрикивала: «Верно!», «Право силы! Право силы!», «Славься Дигор! Славься наместник Арис!», «Крим! КРИМ! КРИМ!». А Декс затих, смотря на мёртвое тело зверлинга, все невольники будто сжались, съежились. Каждый окончательно понял, что у него нет ничего, кроме жизни — жизни, которую могут отобрать в любую секунду. И отчаяние от сознания немыслимой силы детей Дигора заполнило каждое сердце потомков Наиры.
Но не Декса — его сердце, наоборот, забилось сильнее, словно чеканя каждый удар. Он расправил плечи, взгляд стал ясным, не замыленным слепой яростью. Подняв голову, он встретился взглядом с наместником.
«Нет! Отведи глаза! Опусти голову! Изобрази страх! Всё что угодно! Ты же погубишь себя! Нас обоих!» — кричал я, но голос мой в этот раз не достиг Декса, я ему был не нужен.
Наместник улыбнулся странно и чуть кивнул головой, и отвёл взгляд первым. Взмахнул рукой, призывая к тишине, и толпа повиновалась, а он заговорил вновь:
— Идите в храмы и славьте Дигора и братьев, сестёр его три дня! А после, как придёт ночь одна, и вторая, и третья — поднимите славные бокалы вина за доблестных предков, отвоевавших Широкий континент у язычников, тварей и полчищ врагов Единого! Три святых дня Рождения! И три доблестных дня Смерти!
Толпа вновь заликовала, но тут же стихла, следуя за жестом наместника, и он продолжил зажигательную речь:
— Ликуйте, вправе вы! По прошествии Дня Дигора, я отправлюсь в столицу — святой город Акрис! — воодушевлённо сказал наместник, и, казалось, щёки его запылали, а толпа едва ли не сходила с ума от восхищения.
«Стоп! Что-то не так… Они уж слишком бурно реагируют на его слова. Даже религиозные фанатики менее восторженные к своему гуру. А эти в каком-то… — что-то щелкнуло в мозгу, я прислушался к своим ощущениям. Было что-то знакомое, очень знакомое, тонкий сладкий аромат, — Ха… Вот оно как. Экстаз. Наркотический восторг. Иступленное повиновение».
— Там я представлю Валесийский край, стремительно возвышающийся город Иван-Дир и его жителей — славных воинов, ремесленников и мыслителей! – наместник замолчал и вознес руки к небу, и медленно опустил, и чем ниже — тем тише становилось вокруг, пока ладони не коснулись перил и вокруг воцарилась тишина. Долгая пауза нервно теребила воображение горожан и моё, я не мог представить, чего ещё ожидать, –Седьмой поход.
Два простых слова, тишину не нарушил никто, словно это было тяжким преступлением, но я чувствовал их возбуждение, яростный поток благословленного желания наживы и разрушения, убийств и славы.