риалы по Треблинке, созданные в штабе 1-го Белорусского фронта, и передал просьбу А. С. Щербакова начать расследование по этой теме[570]. Впрочем, к тому времени председатель ЧГК точно должен был быть в курсе событий: еще 9 сентября заместитель ответственного редактора «Красной Звезды» А. Карпов направлял ему публицистическую статью и ряд материалов[571].
В начале октября следователи военной прокуратуры в присутствии членов ЧГК записали подробные свидетельские показания тех бывших узников, кто был готов свидетельствовать на тему гибели британских и американских граждан. 13 октября собранные показания, протоколы и проект сообщения ЧГК на эту тему были направлены зампреду СНК СССР А. Я. Вышинскому. В сопроводительном письме ответственный секретарь ЧГК П. Богоявленский также обращал внимание, что «бывшие заключенные немецких лагерей – евреи, случайно спасшиеся от смерти, находятся в ужасных условиях. Им не оказывается никакой помощи. Они не имеют жилья, хлеба и работы»[572].
Именно эти материалы легли в основу проекта сообщения ЧГК «Об умерщвлении немцами в Треблинском концентрационном лагере № 2 в Польше граждан Соединенных Штатов Америки, Великобритании, СССР, Польши, Франции, Чехословакии, Болгарии и других стран», подготовленного к концу ноября. Сам характер названия отражает попытку представить Треблинку в качестве общеевропейской трагедии, а содержательно акцент был сделан на гражданах из США и Великобритании. Впрочем, их этническое происхождение не замалчивалось. 1 декабря этот проект был направлен на согласование в Народный комиссариат иностранных дел[573]. Однако публикация так и не состоялась.
Публикуемые далее документы были обнаружены в фондах Государственного архива Российской Федерации – фонде Р-7021 (Чрезвычайная государственная комиссия) и фонде 7445 (материалы Нюрнбергского процесса). Тот факт, что часть оригиналов свидетельских показаний узников обоих лагерей отложилась в последнем фонде, указывает, что их планировали использовать во время Нюрнбергского процесса. Им даже был присвоен номер нюрнбергского документа «СССР-436», который проставлен на обложке дела, но на процессе эти материалы так и не были использованы. Свидетельские показания, посвященные судьбам британских и американских евреев, выделены в отдельное дело, что также позволяет предположить особое отношение к этой теме со стороны сотрудников ЧГК. Частично эти материалы цитировались предыдущими исследователями, однако в полном виде публикуются впервые.
Материалы разбиты на три тематические группы. В первую включены те показания, которые относятся к трудовому лагерю, во вторую – к лагерю смерти, в третью – акты эксгумации, а также документы, отражающие то, как следственные органы или связанные с ними лица концептуализировали собранные данные. Материалы выстроены в хронологическом порядке, однако в первой и второй частях – с учетом хронологии сообщаемых сведений (идет ли речь о первых днях существования лагеря, его уничтожении и пр.). Все документы созданы на русском языке. Оригиналы протоколов допросов подписаны допрашиваемым на каждой странице.
Материалы публикуются с сохранением стилистики, но с исправлением очевидных орфографических и пунктуационных ошибок, а также опечаток. Некорректное написание фамилий или географических наименований отмечено в примечаниях. Встречающееся во всех документах написание вахманов как «вахтманы» исправлено без оговорок. В протоколах допросов наименование Треблинки как «Тремблинки» исправлялось с оговорками в примечаниях. Заголовки даны публикаторами. При публикации показаний биографическая информация допрашиваемых, представленная во вводных абзацах документов, передана в подзаголовке. В квадратных скобках – […] – даны расшифровки сокращений или очевидные пропуски, случаи неразборчивого написания обозначены как <нрзб> (в некоторые случаях публикаторы представляют свою версию прочтения <…?>). Оригинальные подписи свидетелей / заявителей / представителей следственных органов обозначаются – /подпись/.
Документы были выявлены К. А. Пахалюком и С. В. Романовым, подготовлены к публикации ими при участии Л. А. Терушкина и Н. В. Хрипушина. Комментарии и примечания К. А. Пахалюка, С. В. Романова, Д. В. Шполянского и В. И. Петраковой. Вводный текст К. А. Пахалюка при участии С. В. Романова.
Выражаем особую благодарность Ю. А. Веселову за помощь в сверке набора протоколов допросов.
I. Показания узников и вольнонаемных рабочих трудового лагеря Треблинка
1.1. Показание Станислава Здонека о первых месяцах существования трудового лагеря Треблинка. Деревня Косув-Ляцки, [август 1944 г.](56 лет, поляк, из деревни Косув-Лядски[574], находился в лагере с 1 по 30 ноября 1941 г.)
Меня арестовали за то, что я не мог дать немцам требуемое количество картошки. В польском лагере работал на корчевке пней. Среди нас было много евреев. Там немцы убивали их за то, что евреи работали неэнергично. Нас выстраивали для того, чтобы мы наблюдали, как они убивают евреев. Однажды на моих глазах привели пять евреев и заставили их пролезть в узкий проход колючей проволоки, специально сплетенной для этой цели. Евреи застревали в проходе и не могли пролезть, тогда немцы избивали их палками. Так они убили всех пятерых.
Работая в лесу, ежедневно погибало по 10–15 евреев. Немцы палками убивали их, а нас заставляли таскать трупы и зарывать в ямы. Если потребуется, я могу показать, где в лесу находятся эти ямы. Еще тогда, в ноябре 1941 года, в лагерь привозили много евреев, молодых отбирали для работы, а стариков, женщин и детей направляли в еврейский лагерь, где их убивали[575]. Я лично тогда издали видел черный дым и запах горящих трупов.
Очень много евреев и поляков умирали от голода. Хлеб давали не по норме, а как попало. Иногда давали микроскопический кусок – 15–20 граммов при норме 150 граммов.
Я – человек старый и больной и не успевал в работе по корчеванию пней за молодыми. Неоднократно меня избивали палками. Под страхом смерти я напрягал все силы и работал. После работы приходил кто-либо из начальства и осматривал, что нами сделано. Если ему казалось, что сделано мало, он приказывал избивать всех палками. Людей расстреливали каждый день. Немцы непрерывно делали отбор и расстреливали всех тех заключенных, которые по причине истощения или болезни теряли свою трудоспособность. Жили мы в страшной тесноте, в холодных бараках, на голых досках. Грязь и скученность приводили к болезням, особенно к заболеванию тифом, ослабшие люди от тифа быстро умирали.
1.2. Показания вольнонаемного рабочего Станислава Крыма о жизни в трудовом лагере Треблинка. Деревня Вулька-Окронглик, 28 августа 1944 г.(60 лет, поляк, житель д. Вулька-Окронглик)
Я проживаю в этой местности с 1928 года. До оккупации и при немцах работал в карьере разнорабочим. Помню, как только немцы захватили Польшу, они приступили к строительству Треблинского лагеря № 1. В сентябре 1941 года лагерь уже был построен, и стали поступать в лагерь заключенные-поляки из Варшавы, Ченстохова[576] и др[угих] мест. До постройки Треблинского лагеря № 2 (еврейский лагерь)[577] в лагере № 1 исключительно содержались поляки из разных областей Польши. Официально лагерь назывался «Трудовой лагерь № 1».
О жизни в этом лагере я знаю по рассказам заключенных-поляков, которые работали в карьере. Нам, вольным, с ними общаться было запрещено, но все-таки кое-когда удавалось с ними поговорить. Им давали по 150–200 гр[аммов] хлеба на целый день, 10 гр[аммов] сахара, 1/2 литра воды утром и пол-литра вечером; в обед литр жидкого супа. Вот и вся дневная норма (суточная).
Жили заключенные в лагерных бараках с тройными нарами. Работали в карьере по погрузке балласта в вагоны по 10 час[ов] в день[578].
Все заключенные-поляки, исключая немногих, были истощены, едва передвигали ноги. Оказать им помощь, передать что-либо запрещалось под страхом смерти.
Многие заключенные-поляки умирали от голода, болезней. Многих немцы расстреливали. Мой дом расположен от места расстрела в 200–250 метрах. Много раз видел, когда немцы вели партии на расстрел заключенных-поляков. Слушал[и] я и моя семья залповые и одиночные выстрелы, плач, крики умирающих людей. Насколько помню, первый раз услышал выстрелы и крики в конце 1941 г[ода], но точно месяц и день не могу припомнить.
Про лагерь № 2 почти ничего не знаю. Слышал только, что там сжигали евреев. Сам видел в расположении еврейского лагеря большой огонь, 7–8 метров высотой пламя. В течение 5–6 месяцев круглосуточно видел такой огонь.
Видел, как в вагонах через 2–3 дня привозили шлак и пепел. Таких вагонов поступало 5–7. Шлак с вагонов сгружали под откос. Вскоре приезжали крестьянские подводы, по 20-30 в день, развозили и разбрасывали этот шлак и пепел по шоссейной дороге. По рассказам, этот шлак в вагонах поступал из лагеря № 2, но я сам этого не видел[579].
Записано с моих слов правильно и мне прочитано.
1.3. Показания старшего железнодорожного рабочего Люциана Пухавы об условиях содержания в треблинских лагерях. Деревня Вулька-Окронглик, [август 1944 г.](поляк, 43 года, житель деревни Вулька-Окронглик, старший рабочий на железной дороге)
Меня мобилизовали на работу в лагере около станции Треблинка в качестве ремонтного рабочего на железной дороге. Я работал с 15 июня 1942 года до 14 мая 1943 года[580]. За то, что я передавал письма заключенным и продукты от родных, меня арестовали и заключили в лагерь. Я сидел в лагере № 1[581] свыше 7 месяцев. За время работы на железной дороге и пребывания в лагере я видел следующее.
С 1 июля 1942 года до августа 1943 года ежедневно в лагерь прибывали поезда – один, два или три состава в день по 60 вагонов[582]. В каждом вагоне находилось от 150 до 250 человек[583]. Так сильно и плотно набивали выгоны людьми, что летом больше половины из них прибывали к лагерю задушенными[584]. В вагонах были мужчины и дети даже по два, пять, шесть месяцев от роду. Это были в основном евреи, цыгане, значительно меньше поляков. При подходе поезда и разгрузке вагонов никого из нас близко не подпускали. Даже своих часовых немцы удаляли. В это время во всю свою мощь духовой оркестр играл марши, экскаваторные моторы шумно работали, чтобы заглушить крики несчастных «пассажиров». Вещи сбрасывались в кучу, затем ценные из них отбирали и увозили в Германию, а неценные вещи сжигались или зарывались в землю. Всех мужчин, женщин и детей раздевали наголо и нагишом гнали в камеру, где и умерщвляли их. В среднем ежедневно таким образом убивали по 12–18 тысяч человек. Это происходило в еврейском «Лагере смерти»[585]. В польском лагере люди выполняли различные работы. Там делали мебель, выполняли всякие слесарные, кузнечные, портняжные и прочие работы для германской армии или вывозили продукцию[586] в Германию. Я работал в песчаном карьере старшим рабочим по погрузке песка на вагоны. Хотя лагерь и назывался польским, однако там было очень много и евреев, и людей другой национальности. Условия труда были невыносимые. Охрана без всякой причины убивала людей. Убивали за то, что заключенный не дает денег вахману[587], за то, что у заключенного хорошие сапоги, которые, убивая человека, отбирал вахман. Убивали также и ради «забавы». Убивали они ударом лопаты по голове, вешали на вагонах, сбрасывали с 12–15-метровой высоты карьера вниз и заживо закапывали. Я неоднократно видел, как вешали людей за ноги, вниз головой, за руки и несчастного, продержав в таком положении час, снимали для передышки, потом снова вешали. Так повторяя несколько раз, в конце концов убивали свою жертву. Работающим без передышки по 10 и больше часов давали в сутки по 150 граммов хлеба[588], состоящего из воды и нескольких картофелин. Очень многие от истощения умирали. Антисанитарное состояние лагеря приводило к массовым болезням. Очень много людей умерло от тифа.
1.4. Протокол допроса старшего железнодорожного рабочего Люциана Пухавы об условиях содержания в трудовом лагере Треблинка и об эпидемии тифа в декабре 1943 г. Деревня Вулька-Дольна, 24 сентября 1944 г.
1944 года сентября 24 дня. Военный следователь в[оенной] п[рокуратуры] 65-й а[рмии] ст[арший] л[ейтенан]т юстиции Юровский допросил нижепоименованного в качестве свидетеля, который показал:
Пухава Люциан, 1897 г[ода] рождения, уроженец и житель д[еревни] Вулька-Окронглик гмины Коссув Соколувского повята, поляк, образование 7 классов, старший рабочий на железнодорожной станции г[орода] Коссув.
Об ответственности за отказ от показаний и за дачу ложных показаний предупрежден /подпись/.
По существу дела показал:
С 6 июня 1942 года до 15 мая 1943 года я работал в качестве старшего рабочего на железнодорожной ветке станция Треблинка[589] – лагерь Треблинка. Протяженность железнодорожного полотна на этом участке составляла 5 километров.
В мои функции входила работа по ремонту линии и погрузке в вагоны желез песка из карьера, который разрабатывался у территории Треблинского лагеря № 1, так называемого рабочего лагеря. За время моей работы на железной дороге ежесуточно в лагерь поступало от одного до 4 эшелонов. Однако один-два эшелона поступали в редких случаях, как правило – 3–4. Все, почти только с редким исключением, эшелоны состояли из 60 вагонов.
На вагонах мелом всегда было написано количество людей, находившихся в них. Это количество колебалось в пределах 150–2<нрзб>[590]. Вагоны прибывали из различных стран Европы. Я хорошо помню, что привозили сотни и тысячи людей еврейской национальности из городов Польши, Франции, Бельгии, Болгарии, Румынии, Югославии и оккупированных городов России.
Легко было узнать, откуда прибывали вагоны, по следующим признакам: люди бросали через окна свои документы, фотокарточки, деньги.
Кроме того, евреев из Бельгии и Франции привозили в пассажирских вагонах. Евреи из ближайших местностей знали уже о существовании лагеря смерти. Из других же стран, по всему было видно, люди не знали о том, что им предстоит. Их немцы убедили в том, что поедут работать на Украину. В эшелонах, прибывающих из Франции, Бельгии, Болгарии, Румынии, <нрзб> не было такого уплотнения, как в тех эшелонах, которые поступали из городов Польши.
Можно было даже видеть, как вагон занимает лишь одна семья. Это было, правда, очень редко, немцы этим достигали определенной цели: давали возможность увозить с собой побольше вещей, которые впоследствии отбирались в лагере.
В лагерь № 2 пройти я не имел возможности. Туда не пускали не только посторонних лиц, а не пускали даже охрану, прибывающую с эшелонами, не пускали паровозную бригаду, обслуживающий персонал тех паровозов, которые привозили составы в лагерь. Паровоз должен был доставить вагоны в лагерь, оставаясь сам за его пределами. И каждый раз, как только эшелон входил на территорию лагеря, оттуда доносились крики, стоны и плач людей. А для того, чтобы это выражение горя и страдания обреченных людей не выходило за пределы лагеря, для этого с прибытием эшелона в лагере начинал играть духовой оркестр. Его звуки заглушали эти крики. Неоднократно я был свидетелем того, как по пути в лагерь на перегоне ст[анция] Треблинка – лагерь мужчины и чаще всего дети на ходу выламывали решетчатое окно и доски вагона, выпрыгивали на землю, но очень немногим удавалось бежать. Охрана эшелона расстреливала, как правило, за малейшую попытку к побегу. Поэтому часто можно было слышать стрельбу в вагонах. 14 мая 1943 года я был уволен с работы и переведен на положение заключенного в лагерь № 1.
Непосредственной причиной моего перевода в лагерь была передача хлеба заключенным, работающим на ремонте железнодорожного полотна. Кроме того, я передавал от них письма семьям. Это стало известно немцам, после чего последовал перевод. Меня использовали на различных черных работах: переноска стройматериалов, рубка дров и тому подобное.
Режим был таков. Вставали в 5 часов утра, работали с 6 до 12 часов, затем обеденный перерыв. С 13:00 до 21:00 продолжались работы. Очень часто работа не прекращалась и ночью.
В день давали всего 150 грамм[ов] хлеба. На завтрак – суп из воды и одной-двух неочищенных картошек. На обед тот же суп, только с той разницей, что, если дохла лошадь, нам давали мясо. На ужин давали кофе. Людей избивали по любому случаю.
Мне один немец выбил два зуба! Однажды дали 25 ударов палкой. Немцы и вахманы чинили в лагере страшный произвол. Избиению и издевательствам подвергались и евреи, и поляки. Каждый день расстреливали заключенных. Если удавалось немцам и вахманам задержать бежавших из лагеря – расстреливали задержанных, если же не удавалось – десятки других ни в чем не повинных людей. В октябре месяце 1942 года из лагеря бежало <два><нрзб> из Варшавы. В отместку за их побег по приказанию немцев вахманы расстреляли <нрзб> заключенных. Среди них из деревни Теляш <нрзб>, из Коссува Станислав Матчук, из дер[евни] <нрзб> Соботка.
В августе м[еся]це 1943 года за единого бежавшего расстреляли двоих. При мне их забрали на расстрел. На глазах у всех заключенных многих евреев убивали немцы и вахманы-украинцы специальными деревянными молотками.
С 12 ноября до 20 декабря 1943 года в лагере умерло от голода, избиения и непосильного труда 146 человек, в том числе двое знакомых из Коссува – <Бернаблюм и Кужак>.
У меня остался список умерших, который я вел в лагере. Дело в том, что в ноябре и декабре месяцах 1943 года меня прикрепили в качестве помощника к доктору Почарек из г[орода] Жирардова[591]. Почарека захватили в качестве заложника. Никакой медицинской помощи больным в лагере не оказывали. Однако в декабре месяце вспыхнула эпидемия сыпного тифа. Немцы страшно испугались заболевания и поэтому изолировали всех больных поляков, а Почареку поручили бороться с этой вспышкой заболевания. Помещений было явно недостаточно. Тогда 10 декабря немцы эсэсовцы и вахманы расстреляли в лесу за бараками 106 евреев-чернорабочих.
Всех евреев-чернорабочих к тому времени было 145. Перед расстрелом на глазах у всех заключенных немцы отбирали здоровых. Критерием здоровья в данном случае они избрали способность бегать. То и дело по площади бегали люди как стадо. Ведь каждый понимал, что его ожидает, если не сможет пробежаться в угоду немцам. И, как я показывал, тогда 106 евреев-чернорабочих из 145 были расстреляны.
Никакие мероприятия немцев в борьбе с сыпным тифом не помогли. Сыпной тиф распространился по причине голодного существования и грязных условий, в которых жили заключенные.
И так как больных не поддерживали усиленным питанием, люди не выдерживали.
Заключенный Лебуда Люцман в горячке, у него была высокая температура – 40оС, выскочил из окна. Охранник задержал его. В этот момент подошел эсэсовец Ланц. Он спросил охранника о случившемся. Тот рассказал, что больной выскочил в горячке из окна. Ничего не сказав, Ланц выстрелом из пистолета убил Лебуда. Помогая доктору Почареку, я вел учет умерших за период с 12 ноября по 20 декабря. Этот сохранившийся у меня список я передаю следственным органам как достаточно убедительное доказательство порядка, существовавшего в лагере. Я должен оговориться. Оставляя при себе этот список, тогда я не думал о том, что он пригодится следственным органам. Тогда я думал о другом: передать родным о смерти их членов семьи. Многие и до сих пор не знают, где и при каких обстоятельствах умерли близкие им люди.
Из лагеря меня освободили 20 декабря 1943 года.
Больше добавить ничего не могу. Записано с моих слов верно и мне прочитано /подпись/.
Военный следователь в[оенной] п[рокуратуры] /подпись/
1.5. Показания местного жителя Мечислава Анышкевича о треблинских лагерях. Деревня Радосьць, 15 августа 1944 г.
В Треблинке было два лагеря. Один еврейский, второй польский. Каждый лагерь в отдельности был обнесен проволочным ограждением в пять рядов на столбах высотой до 2 метров. Лагерь занимал площадь не меньше 350 га. Польский лагерь был на поле, а еврейский в лесу. Лагерь был расположен в стороне от Треблинки на расстоянии до 2–3 км (южнее Треблинки). В Треблинский лагерь направлялись люди, не выполнившие налоги по разным причинам: не успел приготовить налог или не было чего отдать.
Евреев же в лагерь отправляли, чтобы уничтожить. Польский лагерь имел 15 бараков. Я к лагерю подвозил картофель до проволочного ограждения, дальше не пускали. Я видел дым в лагере, который был полгода. Дым и смрад доходили до дер[евни] Радосьць и дальше, нельзя было дышать. Дым появлялся вечером или утром рано, продолжался 2–3 часа в день. Лагерь сожгли немцы, когда пришла Красная Армия. К приходу Красной Армии еврейского лагеря давно уже не было. Оставался только польский. Еврейский лагерь был вспахан и посеяна рожь[592]. На том месте остался только один дом, где жил украинец, а может быть, немец, но жил на Украине, по фамилии Стребель[593].
Показания дал Мечислав Анышкевич.
15 августа 1944 г.
1.6. Показания узника Каина Тадеуша о треблинских лагерях. Деревня Тосе Косувской волости, 16 августа 1944 г.
1 января 1943 года я был арестован немецкой жандармерией. 12 дней просидел в Коссуве[594] и оттуда отправлен в польский лагерь Треблинка. Просидел в лагере до 1 августа 1944 года. За 10 дней до прихода Красной Армии немцы распустили польский лагерь, а обслуживающих этот лагерь евреев убили. До сих пор я не знаю, за что был арестован. Обвинения не предъявили.
Лагерь занимал земли Майдан Гладоморы и ф[о]л[ьварка] Милевко. К нему подходила ветка ж[елезной] д[ороги].
В 1943 году лагерь имел пять бараков для людей по 600 чел[овек] в каждом, кухню, сараи для коров и лошадей, баню.
Бараки строились и при мне. Еще было построено 8 бараков для людей, пекарня и мастерские. Бараки построены из дерева, крыты толем. По обеим сторонам имели нары в три этажа для мужчин и в два этажа для женщин. Площадь, обнесенная проволокой, равнялась 2–2,5 га. Высота проволочного заграждения была до 3 метров. Второй лагерь для евреев. Он был в лесу между Майдан Купентуньски и Вулька-Окронглик, тоже огражден проволокой. Еврейского лагеря я не видел, там не был. Туда никого не пускали. Оба лагеря построены за время 1941–42 гг. Все поляки посылались на работу – погрузка песка в вагоны, огородные работы и др.
Кормили: 200 гр[аммов] хлеба, пол-литра жидкого супа утром и литр в обед. Вечером пол-литра кофе и все. Мясо давали, когда издыхали лошади. Их собирали по деревням для Треблинки. Поляки умирали от голода по 8–10 человек в сутки. Передачу не принимали. Мне принесла жена передачу, я принял. За это жену посадили на сутки под арест, а мне дали 50 плетей. Были случаи, когда приносящие в лагерь передачу из него не возвращались. Из разных сел привозили поляков. Их в бараки не помещали, а увозили в лес и там расстреливали. Закапывали в канавах. Собаки растаскивали трупы. Я слышал, что в еврейском лагере евреев травили газом, убивали электричеством[595] и сжигали. Сначала убивали и закапывали в канаву, выкопанные[596] машиной. Позднее все выкопали и сожгли, а на этом месте посеяли рожь в 1943 году. Людей жгли два года каждый день. Я слышал крики женщин и детей, а также выстрелы. Евреев привозили по 2–3 эшелона в день. Дым и смрад от еврейского лагеря не давал дышать. Дорогу от еврейского лагеря и до польского посыпали пеплом сожженных людей. Когда распускали лагерь[597], в нем было около 300 поляков, около 500 евреев. Евреев всех расстреляли и закопали в лесу.
Показания дал Каин Тадеуш.
16.8.1944
1.7. Показания Юзефа Лукашека о жестокости администрации трудового лагеря Треблинка и расстрелах заключенных. Деревня Косув-Ляцки, [август 1944 г.](36 лет, житель д. Косув-Ляцки, землевладелец, арестован после бегства брата от немцев, был в лагере с 16 июня 1943 г. по 15 июня 1944 г.)
Работал на погрузке песка на ж[елезно]-д[орожные] вагоны. Нам давали в день по 170 граммов хлеба и пол-литра мутной воды, именуемой супом. От этого мы быстро слабели. Многие пухли и умирали. А те, кто был жив, не могли хорошо работать на погрузке песка. За медлительность в работе нас били палками. Многих наказывали следующим образом: поднимали на гору и с высоты 10–12 метров сбрасывали вниз. Вахманы, стоящие над карьером, брали камни и бросали вслед катившемуся вниз человеку, избивали его палками. Немцы приказали всем заключенным сдать деньги. Я имел в кошельке 150 злотых, которые и сдал, но в боковом кармане было еще 110 злотых, о которых я забыл. Узнав об этом, вахманы отобрали деньги и, раздев меня, 22 раза ударили палками по спине. Однажды во время сильного дождя мы работали на погрузке песка. Вахманы приказали быстро раздеться догола и продолжать работу. Человек 30, в том числе и я, не успели достаточно быстро раздеться, за что всех нас избили палками и лопатами, дав каждому по 15 ударов[598]. Однажды вахман-украинец, узнав адрес моей жены, поехал к ней и хотел изнасиловать ее. Жена моя вырвалась и сбежала. Взбешенный вахман вернулся в лагерь и избил меня палкой за то, что жена «не подчинилась» ему. Он избил меня так сильно, что плевра моя лопнула и я до сих пор серьезно болен.
В польском лагере уводили в лес поляков и евреев-мастеровых и там расстреливали. Часто делали так, беря случайного человека. Убивали и в лагере. В еврейском лагере людей не расстреливали, а, как сами вахманы рассказывали нам, партиями сгоняли в специальные камеры и душили газами. Затем на машинах вывозили и сбрасывали в специальные гигантские ямы и жгли. О том, что жгли евреев, мне известно не только со слов вахманов, но и из того, что, работая и живя в лагере, я день и ночь месяцами ощущал невыносимый смрад горелых человеческих тел. Наш лагерь находился в двух километрах от еврейского, тем не менее запах был невыносим. Костры, где жгли евреев, я видел своими глазами. Днем хорошо были видны гигантские столбы черного дыма. Охрану лагеря несли украинцы, завербованные из военнопленных. Командный состав лагеря были немцы-эсэсовцы.
Мне присудили без опроса год заключения в Треблинке. С отбытием этого срока, когда моя жена обратилась к старосте и дала взятку (масло, яйца), меня выпустили.
1.8. Показания узника Казимира Скаржинского об утилизации пепла сожженных трупов в лагере смерти Треблинка. Деревня Вулька-Окронглик, [август 1944 г.](65 лет, поляк, крестьянин, житель деревни Вулька-Окронглик)
В порядке принудительного труда я привлекался к работам в лагере. На своей телеге я возил золу от печей, где жгли людей[599]. Зола эта, по рассказам заключенных евреев, подвозилась от печей к ограде лагеря на вагонах и здесь сбрасывалась. Крестьяне, в числе которых был и я, развозили и разбрасывали золу по шоссейной дороге. Мы знали, что этот пепел от трупов. Об этом говорили 12–15-летние мальчики, которые сбрасывали пепел. Евреи, заключенные в лагере, говорили, что плотно запирали заключенных в герметические камеры по много[600] сот людей и выкачиванием воздуха душили их[601].
Люди умирали очень быстро – 10–12 минут[602]. Печь, по рассказам евреев, представляла из себя яму в 25 метров, шириной в 20 метров[603] и глубиной по 5–6 метров, с решеткой из рельс на дне ямы, которая образовывала поддувало. На рельсы клали трупы штабелем и жгли. Зарево огня было видно на 15 километров[604]. Днем шел черный дым. Запах гари при сильном ветре был ощутим в 30 километрах от лагеря.
Крик, плач, стоны убиваемых были слышны на 2–3 километра. Жители Вулька порой не выдерживали и бежали из деревни. Я в течение года, с апреля 1943 года по май 1944 года, возил и разбрасывал золу. Лагерь был закрыт в сентябре 1943 года[605]. Но для того, чтобы скрыть следы преступления, почти целый год, до мая 1944 года, я возил и разбрасывал по шоссе горы шлака и пепла от сожженных людей[606]. Зола бросалась на мощеное шоссе, соединяющее лагеря № 1 и № 2 (3 километра). Затем железными катками перемалывали и накатывали. Крупные куски шлака, где были заметны человеческие кости, зарывали в землю. Попадали[сь] золотые зубы, золотые доллары, монеты царской чеканки, бриллианты, которые вахманы, разгребая пепел, добывали себе. Я видел, как восемь-девять поездов, набитых людьми, прибывали в Треблинку ежедневно. Поезда так шли около года[607]. Люди плакали, рвали деньги и другие вещи и бросали в окна теплушек. На вагонах мелом было написано 108–120–150 – число людей, находящихся в вагоне. Летом 1943 года из вагонов выбежали люди. Охрана расстреляла многих – из одного поезда 51 человека, из другого – 49. Это были мужчины, женщины и четверо детей 4–6 лет. Эти жертвы были похоронены около Вульки.
Вначале немцы убивали людей в лагере смерти топорами, палками, расстреливали и закапывали в землю. Когда к осени 1943 года закончили подвоз новых партий заключенных, был дан приказ откопать и старые трупы для сжигания, что и было сделано. День и ночь экскаваторами выкапывали трупы и клали на непрерывно горящий костер. Для того, чтобы полностью замести следы преступлений, немцы разровняли ямы, вспахали и засеяли люпином и картошкой[608].
1.9. Протокол допроса Казимира Скаржинского о строительстве и функционировании трудового лагеря Треблинка и убийстве евреев в лагере смерти. Деревня Вулька-Дольна, 24 сентября 1944 г.
Д[еревня] Вулька Дольна гмины Коссува Соколувского повята 1944 года сентября 24 дня. Военный следователь в[оенной] п[рокуратуры] 65-й а[рмии] ст[арший] лейтенант юстиции Юровский допросил нижепоименованного в качестве свидетеля, который показал:
Скаржинский Казимир, 1882 года рождения, уроженец д[еревни] Софиевка гмины Коссув Соколувского повята, поляк, малограмотный, землепашец, житель д[еревни] Вулька-Окронглик гмины Коссув.
Об ответственности за отказ от показаний и за дачу ложных показаний предупрежден /подпись/.
По существу дела показал:
Еще в 1940 году в районе, где впоследствии был расположен Треблинский[609] рабочий лагерь № 1, прибыли гражданские лица – немцы из Германии и начали строительство бараков и проволочного ограждения. Цель этого строительства никому из местного населения тогда не была известна. Уже тогда немцы брали на работу по строительству жителей близлежащей деревни Вулька-Окронглик. С тех пор и мне до освобождения этой территории частями Красной Армии приходилось через день-два работать по перевозке стройматериалов.
Если в 1940 и 1941 годах количество местного населения, занято[го] на строительных работах, было незначительным и этот контингент был ограничен крестьянами из близлежащих деревень, то в 1942 году и в 1943 [году] на строительство мобилизовали население не только ближайших деревень, но и всей Коссувской гмины.
В 1941 году в лагерь приехали эсэсовцы, принявшие на себя командование лагеря.
Летом 1942 года началось усиленное поступление в лагерь заключенных. Часть людей привозили эшелонами, часть на автомашинах, из ближайших населенных пунктов приводили пешком.
В этом лагере среди заключенных были главным образом поляки и евреи. Привозили и цыган. В количественном соотношении в этом лагере было больше поляков. Из евреев больше всего поступали мастеровые и представители интеллигенции. Заключенные в этом лагере использовались для разнообразнейших работ. В среднем, надо сказать, их количество заключенных держалось на уровне 2 тысяч. Периодически этот состав обновлялся.
Я хочу рассказать о характере работ, выполняемых заключенными. Систематически в лагерь поступали эшелоны с военным обмундированием и имуществом, главным образом одеждой гражданского населения. Мне приходилось возить это имущество от вагонов в расположение лагеря, где десятки людей были заняты его сортировкой. Обращал на себя внимание тот факт, что гражданская одежда и предметы постельной принадлежности преобладали над военной. Там можно было встретить платья, юбки, костюмы, пальто, детскую одежду, одеяла, простыни, шарфы и много-много другого. Здесь можно встретить и прекрасное зимнее новое пальто, и детские носочки, окровавленную военную гимнастерку русского образца и немецкую шинель. Все это сортировалось, упаковывалось, и мы снова отвозили к эшелонам.
Заключенные мужчины и женщины работали на песчаном карьере, на железнодорожном полотне, рубили лес, занимались корчеванием, прокладывали шоссейную дорогу.
Работу начинали в 6 часов утра и, если не было ничего экстренного, заканчивали в 5 вечера. На день выдавали по 200 грамм[ов] хлеба. Утром давали суп из нескольких картошек на воде. То же на обед. На ужин – кофе.
Голод и непосильный труд, кроме того, система своеобразных пыток и издевательств – все это приводило к значительной смертности среди заключенных. Ежедневно можно было видеть 8–10 трупов умерших от голода людей. К вечеру их закапывали. Весной сего года я был свидетелем такого случая: прибыл эшелон с имуществом. Команда заключенных-евреев была выделена для разгрузки. Одного еврея, едва волочившего ноги, двое других вели под руки. Они провели его некоторое расстояние и затем положили его на землю, дав тем самым возможность ему передохнуть. Как только он лег на землю, подбежал немец и со всего размаха ударил его винтовкой по голове. Это был смертельный удар. В этот момент к трупу припал другой еврей, видимо, близкий ему человек. Немец вторично замахнулся и лишил жизни и его.
В марте 1944 года из группы 7 поляков, работавших в лесу, двое сбежало. Немцам удалось их задержать. В тот же день они были расстреляны. Заодно с ними расстреляли и всех поляков, принадлежавших к этой группе, хотя к их побегу никакого отношения они не имели. Среди убитых был знакомый мне Лах из деревни Серацин. Избиение палками по голове, по лицу настолько вошло в быт лагеря, что трудно даже сейчас вспомнить какой-либо отдельный случай. Все почти заключенные постоянно ходили со следами побоев.
С июля 1942 года началось усиленное поступление эшелонов с людьми еврейской национальности в лагерь № 2, справедливо названный лагерем смерти. Почти ежедневно в течение года мимо нашего села Вулька-Окронглик проходило от одного до четырех эшелонов, причем чаще – 4. Каждый эшелон состоял, как правило, из 60 вагонов. На вагонах мелом было написано: «120», «150», «180», что соответствовало количеству людей, находившихся в вагоне. Вагоны были наглухо закрыты. Воздух в вагоны мог поступать только через маленькие окошка. Из вагонов доносился страшный крик, стоны старых людей и плач детей. Слышно было, как на различных языках дети кричали: «Мама, спаси». Воды в вагоны не давали. Более того, малейшая попытка получить воду из <нрзб> пресекалась расстрелом. Без конца раздавались выстрелы вахманов по вагонам. Бывали и другие случаи: вахманы <нрзб> деньги и золотые изделия, обещая за это достать воду. Однако стоило получить деньги, они начинали кричать на умирающих от жажды людей и воду, конечно, никогда не передавали.
В июле месяце 1943 года эшелон остановился у деревни Вулька. Из всех вагонов были слышны душераздирающие крики «Воды!». Население деревни пыталось передать воду, но вахманы открыли стрельбу. В это время находившиеся в вагонах люди – мужчины, женщины и дети – стали ломать стены вагонов и выпрыгивать из вагонов. Вахманы подняли страшную стрельбу по беззащитным, умирающим от жажды людям. 100 человек было в тот день убито. Из вагонов, кроме того, выбросили 4 трупа детей, умерших от удушья, потому что никаких следов огнестрельного ранения не было. Вахманы стреляли разрывными пулями. Это стало ясно по характеру ранений, по вызванным этими пулями значительным разрывам тканей.
В нашем селе все 100 убитых евреев были похоронены местным населением дер[евни] Вулька. Я тоже принимал участие в похоронах. По документам было видно, что эшелон вез в лагерь евреев из Седлеца, Ковно и Любартова.
На станции Треблинка эшелон расцепляли на три части по 20 вагонов в каждой потому, что на лагерной ветке более 20 вагонов не умещалось. Как только специальный паровоз вталкивал вагоны на территорию лагеря, крики измученных в вагонах людей, предчувствующих или в ином случае знающих о своей судьбе, усиливались. Одновременно с этим для того, чтобы заглушить этот крик, начинал играть оркестр лагеря.
Каждый день в лагерь приходили эшелоны с десятками тысяч людей, но никто из этого лагеря не выходил. Я не был на территории самого лагеря. Поэтому я не видел всех подробностей массового умерщвления людей, но как житель соседней деревни я видел достаточно для того, чтобы понять весь механизм истребления. Первые шесть месяцев из лагеря доносились крики людей, множество винтовочных выстрелов и гул, непрерывающийся гул экскаватора. Как ни скрывали немцы, но до нас доходил слух о том, что всех прибывающих в лагерь людей раздевают и сразу же отправляют в так называемую «баню», где происходит их умерщвление. Затем сотни трупов выбрасывали в ямы и посыпали землей. Но трупный смрад был настолько сильным, что он заполнял не только ближайшие деревни, но был чувствителен до 30 километров. Местное население поняло, что из себя представляет этот лагерь № 2. И его неслучайно назвали «лагерем смерти». Немцы поняли, что выдали себя с головой, что народ посвящен в их злодеяния. Тогда спустя 6 месяцев они перешли к сжиганию всех трупов. И это не помогло им скрыть все то, что происходило за колючей оградой и земляным валом.
В течении целого года над лагерем были клубы дыма, издали на большом расстоянии видно было несколько огромных костров. Мы, жители Вульки, в течении этого года почти не дышали свежим воздухом. Трупный смрад <нрзб> запахом горящего человеческого мяса. Периодически, через каждые 3–4 дня, эшелон от 3 до 20 вагонов вывозил пепел в различные <нрзб> вблизи и вдали от лагеря. Мне лично часто приходилось развозить, по приказанию немцев, этот пепел из мест его выгрузки из эшелонов по полям и по дорогам. Даже сейчас, после того как прошел год с момента прекращения деятельности этой дьявольской фабрики смерти, на всех ближайших к лагерю дорогах можно увидеть огромные массы пепла.
После еврейского бунта в лагере еще примерно <нрзб> горели костры.
Больше добавить ничего не могу. С моих слов записано верно и мне прочитано /подпись/.
Военный следователь в[оенной] п[рокуратуры] 65-й а[рмии] ст[арший] л[ейтенант] юст[иции] /подпись/
1.10. Показания Барбары Земкевич об издевательствах немцев в трудовом лагере Треблинка. Деревня Косув-Ляцки, [август 1944 г.](22 года, д. Косув-Ляцки, полька; была в лагере с 16 мая по 15 июля 1943 г.)
По подозрению в торговле водкой моей матерью немцы арестовали мать, сестру и меня. В самом деле она водкой не торговала. Через 6 месяцев мать в возрасте 53 лет умерла от голода. Сестра и я были выпущены через два месяца. Вскоре сестра умерла от истощения. В июле 1944 года немцы пришли, забрали моего мужа – слесаря и угнали.
Работали женщины на сельхозработах с утра до вечера без отдыха. Немцы собирали кучу женщин, сами садились на коней и галопом врезались в гущу женщин и давили. Начальник лагеря Ван Эйпен[610] сам неоднократно забавлялся таким образом. Однажды Ван Эйпен поймал меня и хотел изнасиловать[611]. Я сопротивлялась и не давала ему возможности осуществить свой гнусный поступок. Он сел на коня, схватил крепко меня за руку и погнал коня рысью. Полчаса лошадь бежала, а за мной гнались еще семь немцев на лошадях, угрожая, что, если я вырвусь из его рук, меня затопчут.
Как-то я сорвала яблоко с дерева. Это заметил заместитель начальника лагеря, подошел и со всей силы ударил мне сапогом в живот, а затем избил палками. Женщин наказывали розгами за каждый пустяк. Однажды женщина подняла окурок папиросы. Вахманы схватили ее, сняли юбку и рейтузы, положили ее на доску и по заду дали 25 ударов палкой. Были случаи, когда избитая больше не поднималась и умирала.
Когда я прибыла в лагерь, в этот день привезли тысячу евреев, мужчин и женщин. Молодых и сильных мужчин отобрали для работы на карьере. 30 самых красивых молодых девушек офицеры отобрали для себя. Остальных отправили в еврейский лагерь. Начальник лагеря фон Эйпен и его помощники каждую ночь брали себе по одной еврейке, а под утро расстреливали в лесу. В польском лагере было много евреев-мастеровых. От голодного пайка они быстро истощались и не могли работать. Немцы привозили свежие партии мастеровых, а истощенных расстреливали. Опухших от голода, умирающих людей выносили в поле, где на глазах у работающих они умирали[612]. Затем тела этих людей зарывали в одном месте. Если нужно, я могу показать их могилу. Там должна быть похоронена тысяча людей.
1.11. Показания Францишека Веселовского об условиях жизни в трудовом лагере Треблинка. Деревня Косув-Ляцки, [август 1944 г.](27 лет, поляк, 14 июня 1943 г. был заключен в лагерь Треблинка)
За что я был заключен в лагерь, до сих пор мне неизвестно. Там я работал на погрузке песка на ж[елезно]-д[орожные] вагоны. Песок везли на различные станции заделывать повреждения от бомбардировок. Обращались с нами зверски. Как-то я нашел в песке кусок хлеба и поднял его. Это заметил вахман (охранник) и дал мне 50 палок. Однажды товарищ по работе отдал мне окурок папиросы. За это вахман избил моего товарища, дав 25 ударов палкой. Он снял у него брюки, положил на доски и бил таким образом. Мне известны факты, когда после такого избиения умирали через 2–3 дня.
Все личные вещи: часы, кошельки, портсигары – отбирали вахманы. Эти вещи, как правило, вахманы либо пропивали на стороне, либо отдавали проституткам за сожительство с ними[613]. Пьянствовали немцы и вахманы много. Кроме того, что они доставали спиртные напитки на стороне, они еще обильно снабжались начальством лагеря.
Особенно отличался своими зверствами унтерштурмфюрер Штумпе[614] (по кличке Цак-Цак, «Смеющаяся смерть»). Он лично ни за что выкалывал глаза. Избивал людей, сам определял, сколько кому ударов нанести. Был еще немец Шварц[615], который тоже очень много избивал людей. Были еще Лендеке[616] и другие, которые осуществляли наказания и убийства заключенных лагеря.
С евреями в так называемом польском лагере обращались еще хуже. Мне известно много случаев, когда евреев избивали палками до смерти.
Нам украинцы-вахманы рассказывали, что в соседнем еврейском лагере было специальное помещение с входами, была надпись «Женское общежитие и мужское общежитие». Когда евреи открывали двери, то оказывалось, что это вовсе не общежитие, а камера, где людей, как я слышал, душили газами.
Я лично видел днем много черного дыма, который поднимался над еврейским лагерем, а вечерами зарева костров. Если ветер дул в нашу сторону, до нас доходил невыносимый смрад горящих трупов. Этот запах мы ощущали день и ночь в течение более чем года. Мне рассказывали люди, которые видели, как подходят эшелоны с евреями к лагерю, они утверждали, что ежедневно подвозятся десятки тысяч евреев, но никто не уезжает обратно. Разумеется, что они уничтожались, так как иначе они не вместились бы ни в бараках, ни на территории лагеря. Бараков в еврейском лагере было несколько, главным образом для обслуживающего персонала. Так что прибывающие не вселялись туда и в тот же день, судя по всему, уничтожались.
Для того чтобы не было заметно больших составов поездов, которые подходили к лагерю, на станции Треблинка отцепляли от эшелона по два вагона и на автобензине подвозили к лагерю.
Я был осужден без допроса и суда на один год заключения в лагерь. С исполнением этого срока меня отпустили. Вместе со мною был взят в лагерь также и отец. Через шесть месяцев мой отец заболел тифом и был сильно истощен. Его взяли родные в больницу, где он и умер в возрасте 43 лет.
Подпись: Францишек Веселовский.
Верно: майор /подпись/
1.12. Протокол допроса Вольфа Шейнберга о зверствах немцев в трудовом лагере Треблинка, 22 сентября 1944 г.
22 сентября 1944 г. военный следователь военной прокуратуры 65-й армии гвардии старший лейтенант юстиции Малов с соблюдением ст. 162–168 УК РСФСР допросил в качестве свидетеля
1. Фамилия, имя, отчество: Штейнберг Вольф
2. Год рождения: 1902 г[ода]
3. Место рождения: г[ород] Варшава
4. Национальность: еврей
5. Соц[иальное] положение: рабочий
6. Образование: 8 классов
7. Место жительства: г[ород] Варшава, ул[ица] Бугай, № 8 Об ответственности за дачу ложных показаний по статье
95 УК РСФСР предупрежден /подпись/.
Родился я и все время проживал в г[ороде] Варшава. С оккупации немцами Польши с первых же дней началось гонение на евреев и планомерное их уничтожение как нечистокровной расы. Все евреи, населявшие Польшу, стали ссылаться со своих мест жительства и свозить[ся] в г[ород] Варшаву, где для них была отведена часть города, изолированная от остального города и обнесенная стеной. Это был настоящий концентрационный лагерь с невыносимыми жизненными условиями. Кругом царили террор, избиение и расстрел евреев. Я сам неоднократно являлся очевидцем того, как немцы расстреливали евреев прямо на улицах группами по 50–100 человек. Работать заставляли очень много, платы же за это никакой не было. Голод был ужасающий. Люди ходили по улицам и собирали картофельную шелуху, к этому прибавлялись эпидемии тифа и дизентерии, в результате чего смертность среди евреев доходила до 450–500 человек в день. Проходя по улицам, можно было часто встретить валявшиеся на тротуарах распухшие человеческие трупы. В конце июля 1942 г[ода] евреям объявили, что всех их будут переселять на Украину, где есть много работы и где жить они будут хорошо. И с 27 июля 1942 г[ода] ежедневно по несколько эшелонов отправлялось из Варшавы. Каждый эшелон состоял из 60–70 вагонов, в некоторые сажали до 170 чел[овек] мужчин, женщин и детей в каждый.
Мне несколько раз пришлось быть очевидцем погрузки евреев в вагоны. Сбор евреев и погрузка их сопровождались избиением людей плетьми и расстрелами. В первое время евреев, работающих на немецких предприятиях, не трогали, и я как рабочий немецкой столярной фабрики жил в Варшаве до сентября 1942 г[ода]. Впоследствии же стали вывозить всех рабочих без исключения, и 3 сентября 1942 г[ода] на фабрику прибыла группа немцев, которые отобрали всех евреев и прямо с фабрики, не дав зайти домой и проститься с родными и взять вещи, погнали прямо на станцию. Собрали нас больше 10 тысяч человек. Тут были женщины, дети, старики. Сопровождали нас СС-овцы и вахманы-украинцы, которые все были вооружены и имели в руках плети, которыми они избивали людей. Из этой группы, пока нас вели до эшелона, расстреляли несколько сот человек, и вся дорога была залита кровью и всюду валялись трупы мужчин, женщин, детей. На станцию, куда нас привели, я увидел большой, около 80 товарных вагонов, эшелон, к которому нас и подвели. Подведя к эшелону, нас быстро стали загонять в вагоны, сопровождая это избиениями. В вагон, куда попал я, было загнано не менее 170 человек. Здесь были старики, женщины и дети. Плач стоял невыносимый. Ввиду такого большого количества людей в вагоне даже сидеть было невозможно, и люди задыхались от недостатка воздуха, так как после погрузки все двери и окна были закрыты. После этого поезд долгое время маневрировал по путям, что делалось для того, чтобы даже люди, знающие Варшавский узел, не могли понять, в какую сторону их везут.
Так продолжалось до наступления темноты, и выехали мы уже ночью и утром прибыли на станцию Треблинка. Всю дорогу нам не разрешали открыть дверей. Духота стояла ужасно, люди умирали от жажды, а воды не давали ни капли. Сопровождавшие эшелон вахманы требовали за воду золото и ценности, и умирающие от жажды люди отдавали все, чтоб иметь глоток воды, но вахманы, взяв золото и другие вещи, воды не давали, а только смеялись. Такие ужасные условия приводили к тому, что многие евреи умирали в пути. Так, когда я уже работал в лагере, к нам на работу пригнали евреев, фамилии их не помню, которых привезли из города Седлец. Они рассказывали, что ехали они в эшелоне, который шел из гор[ода] Радом. До станции Треблинка эшелон шел трое суток. За это время вагоны ни разу не открывались и людям не давали пищи. Люди в вагонах задыхались, и когда в лагере стали разгружать эшелон, то из нескольких тысяч человек, ехавших в эшелоне, в живых остались десятки, и из вагонов несколько часов сгружали трупы.
Наш эшелон от железнодорожной станции по ж[елезно] д[орожной] ветке свернул в сторону, и через некоторое время мы въехали на территорию, обгороженную колючей проволокой высотой до 3-х метров и замаскированную елками. Как я позднее узнал, прибыли мы это в лагерь № 2, или «лагерь смерти». Поезд подошел к рампе, напоминающей железнодорожную, чтоб удобней выходить из вагонов. Вагоны быстро раскрыли и всем в течение 5 минут приказали освободить вагоны. Вышли мы на площадь, и первое, что я увидел, это указатель, показывающий в сторону, на котором было написано «Баня». Самой бани видно не было, так как она была огорожена проволокой и замаскирована ветками.
Неподалеку от поезда на площади лежала куча различных вещей высотою до 10 метров и вправо от кучи примерно около 1000 человек евреев, совершенно голых. Тут я встретил одного знакомого еврея из Варшавы по фамилии Мозельманн – зубной врач, у которого я спросил, «что это значит». Он только мотнул головой в сторону и сказал: «Жить». Я посмотрел в сторону, куда он указал, и увидел, что там отбирают куда-то людей. Когда я подошел, то узнал, что здесь отбирают здоровых евреев для работы в лагерь № 1, «рабочий лагерь». И когда стали опрашивать, есть ли повара, я ответил, что я повар, и меня взяли.
Отобрали нас группу в 300 человек и сразу же отвели в лагерь № 1. Таким образом, мне случайно удалось спастись от смерти, так как я уже позднее узнал из разговоров с вахманами, всех прибывших в лагерь № 2 евреев загоняют в «баню», где и удушают. Лагерь № 1 находился от лагеря № 2 на расстоянии около 2 километров. На воротах лагеря висела доска с надписью на немецком языке «Arbeitslager Treblinka», т. е. «Рабочий лагерь Треблинка». По прибытии в лагерь нас всех выстроили и опять стали спрашивать, кто какую имеет специальность. Знакомый мне еврей Ломаг, ранее прибывший в лагерь, сказал, чтобы я назвал себя поваром, так как в лагере требуется повар. Таким образом я стал поваром в лагере. После распределения нас, около 1400 человек, загнали в барак, рассчитанный на 300 человек, где мы и должны были жить. Весь барак был заставлен койками размером 2.5x2.5 метров, и на такой койке должно было спать около 30 человек, таким образом, спали один на одном. Все евреи были разбиты по специальностям и работали в сапожных, столярных, швейных и др[угих] мастерских, находившихся в лагере. На этой работе было занято около 500 человек. Основная масса была чернорабочими и работала в песчаном карьере, где грузили песок в вагоны, прибывающие сюда из лагеря № 2 после выгрузки там людей. Груженые песком вагоны отправлялись на ст[анцию] Малкини[я], где строили насыпь и мост.
Поваром я проработал 9 месяцев, а затем, с постройкой вне лагеря пекарни, работал там пекарем до момента побега.
Вопрос: Скажите, как питались заключенные?
Ответ: Работая на кухне, я видел, как приготавливалась пища. Для чернорабочих утром готовили только кофе, днем – суп из неочищенной грязной картошки или брюквы и изредка давали немного мяса подобранных дохлых лошадей, выброшенных крестьянами окрестных деревень. Вечером также одно кофе. Хлеба давали на день всего 200 гр[амм]. Пища была такая плохая, что рабочий, пробывший в лагере 2–3 недели, совершенно слабел и не мог работать, после чего его убивали. Для рабочих специалистов пища была немного лучше.
Условия труда были ужасные, рабочие в течение 10–15 часов должны были работать, не имея ни минуты отдыха, и если он хоть на минуту прервал работу, его сейчас же нещадно избивали плетьми, палками, лопатами и др.
Особенно тяжелые работы были на погрузке песка, и кто попадал туда, мог считать, что он уже жить не будет, ибо его расстреляют или забьют. За малейшую провинность, а чаще всего без всякой причины заключенных избивали палками от 25 до 50 ударов, и редко кто мог выдержать 50 ударов, а если кто и выдерживал, то его отливали водой и вновь били, пока человек не умирал. Такие картины часто происходили на моих глазах. Распространенным способом убийства заключенных было убийство молотком, когда заключенному предлагали наклонить голову, и когда он это делал, его убивали ударом молотка по затылку. Убийства и избиения следовали на каждом шагу, убивали и били за то, что заключенный не мог работать, потому что не понравился вахману. Людей, которые ослабевали, тут же на глазах у остальных убивали. Особенно жестоко обращались с рабочими, работавшими на постройке моста, откуда ежедневно привозили не менее 20 трупов замученных и убитых заключенных.
Таким образом, в лагере ежедневно уничтожали не менее 100 человек. Кроме того, работая поваром, я каждый день готовил пищу на количество, указываемое на этот день штабом. И видел, что, например, сегодня готовится на 1400 человек, а на утро дают цифру 1000 человек, так как остальные 400 человек были за день уничтожены, и, по грубым моим подсчетам, за девять месяцев работы поваром было уничтожено до 100 тысяч человек. Наиболее хорошо мне запомнились факты истребления заключенных, так:
1. 9 ноября 1942 г[ода] шесть заключенных с одним вахманом пошли в лес на работу, где, воспользовавшись тем, что охранял их только один человек, убили этого вахмана, взяли его винтовку и скрылись. Когда об этом узнали в лагере, то отобрали из числа заключенных 110 человек, отвели их за проволочную загородку, затем 9 эсэсовцев и 100 вахманов, взяв в руки лопаты, топоры, палки, ножи, кто чем любил убивать, зашли так же за перегородку и начали ужасное избиение беззащитных людей. Заключенных били палками, рубили на части топорами и лопатами, резали ножами. Вся земля кругом была залита кровью, кругом валялись куски мяса и человеческих внутренностей, слышно было, как от ударов ломались кости, на земле местами еще шевелились бесформенные кучи человеческого мяса. Душераздирающие крики стояли над лагерем, которые не могла заглушить песня, которую пели эсэсовцы и вахманы в момент истребления людей. Я помню несколько слов из этой песни, в переводе на русский язык они значили примерно так: «Пусть еврейская кровь стекает по ножу».
Когда избиение закончилось, то трудно было распознать людей. Это были просто куски мяса. А эсэсовцы и вахманы, с ног до головы залитые человеческой кровью, самодовольно улыбались.
2. Неоднократно я был очевидцем массового расстрела заключенных пьяными эсэсовцами и вахманами, и руководил этим гауптштурмфюрер фон Эйпен, когда пьяная орава подходила к бараку, где отдыхали заключенные, раскрывали дверь и открывали беспорядочную стрельбу в людей, убивали при этом 50–100 человек. Это я сам видел раза 3.
3. В июне 1943 г[ода] фон Эйпен привез из Варшавы около 1500 еврейских женщин, из числа которых было отобрано 30 наиболее красивых, а с остальных сняли ценные вещи и всех отправили в лагерь № 2, где и истребили в «бане»
Оставленных у себя 30 евреек фон Эйпен раздал эсэсовцам, и целую неделю продолжались пьянки и насилования и издевательства над женщинами и девушками, после чего их всех убили.
4. Однажды я был свидетелем, как унтершафтфюрер[617] Шварц и Прейфи поспорили о том, что Прейфи на расстоянии 50 м[етров] попадет человеку в сердце. Для этого они вышли на улицу, где работали заключенные, и стали ждать, когда кто-либо из рабочих повернется к ним грудью, и когда один молодой еврей во время работы повернулся, Прейфи выстрелом из пистолета убил его. Или другой случай: однажды рабочие после обеда шли на работу. Один пожилой больной еврей подошел к Прейфи и попросил освободить его от работы до утра. На что Прейфи, улыбаясь, сказал: «Ты слабый, дай мне лопату», и, взяв у еврея лопату, сильным ударом ее разрубил заключенному голову до самой шеи. В январе 1943 г[ода] однажды Прейфи заметил, что один заключенный после обеда, идя на работу, шевелил челюстями. Прейфи подошел к заключенному и сказал: «Что ты ешь, открой рот», и когда заключенный это сделал, Прейфи выстрелил ему в рот.
Частыми забавами Прейфи было и другое. Окно его комнаты выходило в сторону, где работали заключенные, и когда те во время работы сходились группой, Прейфи брал автомат и производил из окна длинную очередь, убивая при этом иногда по несколько десятков людей.
5. В середине августа 1943[618] [года] во время очередной попойки фон Эйпен решил покататься верхом на лошади и посадил к себе на колени своего 4-летнего сына, которого в этот день привезли к нему в лагерь, поехал по лагерю. В это время с работы возвращалась большая группа женщин. Увидев их, фон Эйпен разогнал коня и врезался в группу женщин и стал их давить, и задавил больше 10 женщин, кроме этого, несколько десятков женщин, пытавшихся бежать в сторону, застрелили вахманы.
Далее, 5 мая 1943 г[ода] фон Эйпен устроил у себя на квартире пьянку, куда потребовал одну красивую женщину и известного польского пианиста композитора Кагана[619], который был заключен в лагере. Утром Каган и женщина были убиты, чтоб не могли рассказать, что делалось на квартире у фон Эйпена.
Это не единичные случаи истребления евреев, а система планомерного уничтожения еврейского населения.
Вопрос: Что вам известно об истреблении людей в «лагере смерти», или лагере № 2?
Ответ: Сам я в «лагере смерти», как я уже говорил, был всего несколько часов, но, по рассказам работавших там по году евреев Гольберга, Гринберга и других, а также по рассказам вахманов, «лагерь смерти» был специально построен для массового истребления еврейского населения. Прибывших в лагерь смерти евреев в основном разгружали из вагонов, затем заставляли раздеваться догола и после этого гнали в «баню», в которую вмещалось несколько тысяч человек. «Баня» эта имела несколько камер, в которые загоняли людей. Все двери герметически закрывали и заводили мотор, от которого шла труба в камеры, и по этой трубе в камеры поступал отработанный газ мотора, которым и душили людей. Минут через 15 открывали наружные двери и из камер вытаскивали трупы людей и сносили их в большие ямы, куда вмещалось несколько десятков тысяч человек, после чего ямы закапывались, и так было примерно до сентября 1942 г[ода]. А затем в лагере смерти построили специальные печи, и трупы стали выкапывать и сжигать в этих печах. С этого времени трупы уничтожаемых людей уже не закапывались, а сразу сжигались в этих печах. Сжигание трупов продолжалось примерно до августа – сентября 1943 г[ода]. Печи работали беспрерывно день и ночь. Над лагерем почти в течение года стояли столбы черного дыма. Ночью зарево печей было видно за десятки километров. Кругом стоял невыносимый запах горелого мяса и запах разложившихся трупов, который шел от могил при их раскопке.
Сам я видел, как в лагерь смерти ежесуточно прибывало до 3–4 эшелонов в 60–70 вагонов, в которых привозили евреев из разных стран. Все эти эшелоны проходили в «лагерь смерти» и оттуда возвращались пустыми. Это я видел на протяжении всего моего пребывания в лагере № 1.
Как мне известно из разговоров эсэсовцев, оба лагеря строили по проекту архитектора Шульте, раз его я видел сам, он приезжал в лагерь и руководил строительством лагеря № 2. А когда лагерь был построен, Шульте уехал в Варшаву, а затем несколько раз приезжал в лагерь и смотрел, как идут работы обустройства «бани», о ее работе подробно рассказать я не могу, так как об этом я знаю очень мало, и то из разговоров.
Вопрос: Кого вы можете назвать виновниками злодеяний, творимых в лагере, известных вам по <нрзб> в лагере?
Ответ: Из этих лиц мне известны следующие: 1. Гауптштурмфюрер <нрзб> Ван Эйпен, немец из Дюссельдорфа[620], бывший адвокат, <нрзб>, блондин, круглолицый, при ходьбе сильно снашивал каблуки внутри. Глаза большие навыкате. Лично занимался избиением, расстрелами и насилованием женщин. Расстреливал и избивал людей ради забавы. По его приказу был расстрелян знаменитый польский музыкант Каган. Был начальником лагеря.
2. Унтерштурмфюрер Фран[ц] Прейфи, немец из Франкфурта-на-Майне[621], до войны работал почтальоном, 50 лет, высокого роста, сухощавый, лысый, верхних зубов нет. Имел вставную верхнюю челюсть с зубами, но не носил. В своей жестокости не уступал фон Эйпену. Лично уничтожил много сот евреев.
3. Унтершафтфюрер[622] Хаген, немец из города Гаген[623], среднего роста, брюнет, глаза темные навыкате, 32 лет, на правой ноге имеет только один палец, остальные оторвало на сов[етско]-герм[анском] фронте, о чем он рассказывал сам. Лично избивал и расстреливал заключенных.
4. Унтершафтфюрер Линдене, адъютант Ван Эйпена, 30 лет, среднего роста, блондин, занимался исключительно расстрелами, при этом часто говорил: мы хорошо говорим, еще лучше стреляем. Палач г[орода] Коссув.
5. Унтершафтфюрер Шварц, из г[орода] Любека[624], высокого роста, сухощавый, крепкого телосложения – возил людей на работу в Малкини[ю], где ежедневно расстреливал десятки евреев.
6. Унтершафтфюрер Хайбуш, из Франкфурта-на-Майне, студент философии, лет 30, высокий, брюнет, круглолицый, руководил распределением людей на работы. Лично занимался избиениями.
7. Унтершафтфюрер Штумпе, немец из <нрзб>, высокий, тонкий, лет 30, шатен, до войны работал электротехником, был начальником вахманов, избивал, расстреливал евреев лично. Избивал вахманов, если они нежестоко обращались с заключенными.
8. Унтершафтфюрер Лянц, немец, 32 лет, среднего роста, тощий, блондин, был начальником всех мастерских. Лично избивал и расстреливал заключенных. Свою семью перевез в г[ород] Острув. До войны был столяром.
9. Роттенфюрер Вайсар, немец из Познани[625], высокого роста, толстый, блондин, начальник сельскохозяйственных участков лагеря. Также лично избивал евреев.
10. Роттенфюрер Лейбке, шофер лагеря, низкого роста, блондин, лет 25–26. Избивал евреев.
11. Роттенфюрер Фельден, немец среднего роста, шатен, круглолицый, лет 28, нач[альник] гаража. Занимался избиением заключенных.
12. Цугвахмистер Дингельман, немец, высокий, очень тонкий, лет 30, до войны сапожник. Отличался исключительным зверством при избиении евреев нагайками. Часто запарывал до смерти.
13. Группенвахман Ватис, немец из России, среднего роста, в действиях медленный, лет 28, шатен, был начальником вахманов-украинцев, отличался своей жестокостью, лично убивал и расстреливал евреев.
14. Цугвахман Штибен, немец из России, низкого роста, блондин, лет 30, болел оспой, отчего лицо корявое, в своей жестокости превосходил всех вахманов. Избиение евреев это было его любимое занятие. Командовал группой вахманов.
15. Цугвахман Мундер, немец из России, среднего роста, блондин, лет 28, хромает на правую ногу, был начальником группы вахманов. Лично расстреливал и избивал евреев.
16. Цугвахман Свидерский[626], немец из России, среднего роста, сухощавый, черный, не имеет правого глаза. Лично расстрелял сотни евреев.
17. Цугвахман Браун, немец из России, лет 26, среднего роста, брюнет, круглолицый.
18. Цугвахман Усик, украинец, по разговорам, из Киева, среднего роста, толстоват, лет 30, убит в Варшаве во время бунта в гетто.
19. Обервахман Эмиль Хутхарц, немец из Москвы, среднего роста, лет 21, денщик Ван Эйпена, тонконогий, тощий. Проявил исключительную жестокость в издевательствах над евреями. Лично расстреливал и во всем подражал Ван Эйпену.
20. Обервахман Ольшаников, украинец из Житомира[627], высокий, брюнет, худой. Лично убил много людей, при этом убивал всегда ударом молотка.
21. Обервахман Писаренко, украинец из Киева, лет 25, высокий, блондин, полный. Лично занимался расстрелами и избиением евреев. По рассказам убит[628].
22. Обервахман Балтиш, латыш лет 28, среднего роста, блондин, принимал участие в избиениях и расстрелах евреев.
23. Обервахман Циба, поляк из Люблина[629], лет 25, среднего роста, блондин, работал шофером. Лично избивал евреев.
Вопрос: При каких обстоятельствах вы бежали из лагеря?
Ответ: Как я уже говорил, последние три месяца я работал в пекарне, которая была вне лагеря, ввиду чего охрана ее была нестрогая, и, воспользовавшись этим, я решил бежать и 4 сентября 1943 г[ода] ночью, когда вахман, охранявший пекарню, куда-то ушел, мы, все рабочие пекарни, в это время спали около пекарни, и воспользовавшись уходом вахмана, я, еврей Герштейн, Шмульбер и еще один еврей, вышли из барака и бежали в лес, где и скрылись. До прихода Красной Армии я скрывался у поляка Гураль, живущего в 2 км от Коссува. План побега мы выработали задолго до его осуществления.
Больше показать ничего не могу. Протокол записан с моих слов правильно и мне прочитан /подпись/.
Допросил военный следователь гвардии ст[арший] лейтенант юстиции /подпись/
1.13. Протокол допроса Шимона Цегела о трудовом лагере Треблинка и положении заключенных-евреев. Деревня Косув-Ляцки, 22 сентября 1944 г.
Г[ород] Коссув 1944 года сентября 22 дня.
Военный следователь в[оенной] п[рокуратуры] 65-й а[рмии] ст[арший] л[ейтенан]т юстиции Юровский допросил нижепоименованного в качестве свидетеля, который показал:
Цегел Шимон Менделевич, 1919 г[ода] рождения, уроженец г[орода] Коссува Соколовского повята, житель г[орода] Коссува, еврей, рабочий.
Будучи предупрежден об ответственности за отказ от показаний и за дачу ложных показаний, сообщил следующее:
3 июня 1942 года в город Коссув приехали немцы из Треблинского[630] лагеря № 1 – так называемого «рабочего лагеря». Им требовались специалисты, и в числе 10 евреев-квалифицированных рабочих я был увезен ими в Треблинку. Я хорошо помню тех лиц, которые нас отвозили в лагерь. Это – гауптштурмфюрер фон Эйпен, комендант лагеря, унтерштурмфюрер Префи[631], унтершарфюрер Леон Ланц, роттенфюрер Мейвис, штурман Фельден и вахманы – группенвахман Мунке, обервахман Ушаников, вахман по имени Микола, группенвахман Браун, обервахман Эмель, группенвахман Рац и ряд других. Когда я приехал, к тому времени совершенно обособленно стояли три барака, занятые персоналом лагеря, и отдельные окруженные оградой два барака. В них жили чернорабочие-евреи и специалисты евреи и поляки.
Вечером того же дня унтершарфюрер Ланц собрал всех нас, приехавших, и обратился к нам со следующими словами:
«Если будете хорошо работать – все будет как следует, вы будете жить. Если же не будете работать так, как этого мы требуем, – пойдете в лес» (что означало – на расстрел).
В лагере ремесленников-евреев было 40, чернорабочих 270, в том числе немецких и польских евреев.
Режим дня следующий: подъем в 4 ч 30 м утра. Работу начинали в 5 ч 30 м. Длилась до 12 часов. После обеденного перерыва в 13 часов возвращались на работу и заканчивали ее, как правило, в 17 часов. Однако это в том случае, если нет срочных заказов.
Я выполнял различные столярные работы. Хлеба в день давали 300 грамм. Собственно, это номинальная величина, потому что физически 300 грамм до нас никогда не доходило. Утром чаще всего давали суп, представлял по существу одну воду с неочищенной картошкой. На обед тот же суп с той только разницей, что давали пару картошек. На ужин – кофе с 18 граммами сахара. Таково меню каждого дня. Немцы были по-особенному вызывающе придирчивы к работе специалистов-евреев. Если немцу не понравился стул, значит – так и знай, этим стулом он ударит тебя по голове. У меня был такой случай. Я изготовил по заказу так называемую «ложку» для снятия сапог с ноги. Шеф мастерской унтершарфюрер Ланц посмотрел на изделие и, ничего не говоря, ударил меня им по лицу. Особые надругательства и избиения переносили чернорабочие. Стоило в чем-либо не понравиться немцу, и порка кнутом обеспечена.
Я видел, как одного немецкого еврея по имени Пауль за то, что он пошел в уборную, не спросив разрешения, унтершарфюрер Айнбух и два вахмана Браун и Рац, все трое, с такой силой били Пауля палками, что переломили позвоночный столб. Умирающего Пауля потащили в лес и там застрелили.
В июле месяце 1942 года в лагерь привезли из Варшавы 350 евреев. Среди них было около 100 мальчиков 12–13 лет. Этих мальчиков и 30 взрослых мужчин оставили в лагере. Остальных 200 человек расстреляли. Этой экзекуцией руководил унтершарфюрер Айнбух. Исполняли эсэсовцы.
В последние дни июля месяца, я хорошо запомнил, в субботу унтерштурмфюрер Префи заставил 100 мальчиков целый день петь песни. А к вечеру он отобрал из них 50 наиболее крепких, а остальных в тот же день расстрелял в лесу. Из 50 оставшихся в лагере на следующий день отправили на работу на ст[анцию] Малкиния. 2 из этой партии сбежало.
По возвращении в лагерь в наказание унтершарфюрер Штумпе и группенвахман Мунке организовали расстрел 18 мальчиков. Я не был в лесу, где их расстреливали. На моих глазах их всех собрали и повели в лес. По дороге вахманы подбивали их палками и прикладами карабинов. Через несколько минут послышался залп. Вахманы возвратились без ребят. При том следует заметить, что немцы и вахманы никогда не уводили на расстрел куда-либо далеко. Они не только не намеревались скрывать своих злодейств, а, напротив, все делали для того, чтобы их жестокие расправы или грозящее <предостережение?> были знакомы каждому из нас. Как-то поздно вечером, уже смеркалось, к лагерю шел грузовой автомобиль, дороги еще хорошей не было. Машина загрязла в песке. На помощь отправили 20 человек евреев. Двое из них, братья, воспользовавшись случаем, сбежали. За это Префи приказал вахманам расстрелять 28 евреев. Обращаясь к нам, Префи сказал: «Сегодня хороший день – расстрел 28 евреев». Сказано это было в обычном для него шутливом тоне, когда речь шла о смерти десятков людей. Это было в воскресный день. Через 2 недели в г[ороде] Седлец жандармерия задержала бежавших двух братьев и препроводила их снова в лагерь. Целый день из заставили стоять по стойке «смирно». Это несмотря на то, что один из них был ранен в руку. Вечером во время поверки в присутствии всех рабочих-евреев их связали. Причем связали их необычным путем: прижали голову к ногам. В таком виде они лежали на земле всю ночь. Утром роттенфюрер Мейвис и унтершарфюрер Шварц на глазах у всех топтали их ногами и били палками.
А затем вместе с группой больных в 7 человек увезли в лес и там расстреляли.
В августе месяце 1942 года в Треблинку привезли новую партию евреев. 300 наиболее здоровых мужчин направили в наш лагерь, остальных – в лагерь смерти. Всех 300 послали на строительство шоссейной дороги и подъездных путей к гаражу. Приходилось переносить на расстояние 200 метров большие каменные глыбы. Некоторые не в силах были выполнять эту работу и падали на дороге под бременем непосильной тяжести. Немцы Айнбух, Шварц, Мейвис и вахманы Ушаников, Браун, Штибе – группенвахман, а впоследствии – цугвахман, обервахман Николай, обервахман Эмель проявляли в отношении слабых самые дикие, но характерные для них методы расправы: поднимали сообща опущенный слабым человеком камень и опускали камень на самого человека или просто-напросто били камнем по его голове. Таким образом 6 человек было убито, около 100 человек искалеченных отправили в лагерь № 2, взамен которых получили здоровых.
Я забыл упомянуть об одной очень важной детали. Когда указанные мной выше 300 евреев прибыли в лагерь, унтершарфюрер Линдер и унтершарфюрер Хаген приказали всем немедленно отдать все золотые изделия, деньги и ценные вещи, а в противном случае угрожали расстрелом. Документы, удостоверяющие личность прибывших в лагерь, тут же при всех уничтожали. В сентябре месяце того же года четверо евреев из городов Фаленица[632] и Рембертов спрятались на чердаке барака, где жили вольнонаемные рабочие, намереваясь ночью бежать из лагеря. Один из вольнонаемных рабочих, по национальности поляк, сообщил об этом начальству лагеря. Айнбух, Ушаников и роттенфюрер Вайсер стащили этих евреев с чердака и там же возле барака закололи всех четверых штыками. Один из евреев боролся с обервахманом Ушаниковым, нанес <нрзб> ножевое ранение по лицу.
Ежедневно со станции Малкиня, куда ходили на работу, приносили по 2–3 трупа.
Врачи Миховский, а затем Ольцер периодически осматривали заключенных. И тех, кого они признавали больными, в тот же день немцы уводили в лес и расстреливали. Единственным лекарством в лагере была пуля. Это было в средних числах января месяца 1943 года. Комендант лагеря гауптштурм фюрер фон Эйпен сообщил, что едет в Варшавское гетто за специалистами.
В тот же день выделили 37 евреев больных, с отмороженными руками, временно потерявшими трудоспособность. Им было приказано очистить уборную и всю пакость на носилках вынести в лес. Первая пара отправилась в лес. Не вернулись. Вторая пара отправилась в лес и тоже не вернулась. Остальные поняли, в чем дело, и отказались идти в лес. Тогда из леса пришли вахманы – один из них по имени Микола – и палками забили до смерти всех остальных. Надо признать за этим Миколой какое-то необыкновенное мастерство лишать человека жизни одним ударом палки по голове. Он безошибочно наносил один и единственный удар. Этого было достаточно. До такой степени он наловчился без затраты свинца быстро и легко лишать людей жизни. В жестокости все эти человеческие выродки как-бы соревновались друг с другом. В январе месяце в лагерь привезли вагон брюквы. Один из лагерных рабочих-заключенных взял одну брюкву и стал ее есть. Префи подошел к нему и предложил раскрыть рот и показать, что он ест. Еврей-рабочий повиновался. И как только он приоткрыл рот, Префи выстрелил из пистолета прямо в рот. Тот замертво свалился.
Как-то вечером в феврале месяце я возвращался из комендатуры, где производил починку шкафа, к себе в барак. Совершенно случайно я оказался свидетелем такого эпизода: поздно вечером рабочие поодиночке возвращались со станции Малкиня в расположение лагеря. За воротами с одной и другой стороны стояли унтершарфюрер Шварц, роттенфюрер Вайсер, группенвахман Браун и Шанников. И как только рабочий заходил в лагерь, один из этой группы толкал его в противоположную сторону, и стоявший напротив бил деревянным молотком по голове. Больше всех других орудовал молотком Браун. Его один удар молотком лишал человека жизни. Это был короткий и точный удар. Такой виртуозности в области человекоубийства достиг Браун. За время этого вечернего «занятия» было убито до 30 человек. Утром все они, замороженные, валялись у входа. В марте месяце один вахман повел трех евреев в лес для рубки леса. Евреи убили вахмана и бежали. На следующий день состоялись похороны вахмана. У могилы вахмана (могила эта сохранилась до настоящего времени) в знак мести вахманы убили палками 101 еврея из рабочего лагеря. Среди них я знаю Манфрида из Германии и Толтош тоже из Германии.
В апреле месяце, сидя в мастерской, я услышал страшный крик. Выглянув из окна, я увидел, как вахманы (фамилий их не знаю), их было три, рубили топорами головы рабочих-евреев. Так они зарубили 7 человек. Я несколько позже узнал причину этой дикой расправы. Группа евреев была направлена в лес на работу. Несколько человек бежало. Тогда всех остальных привели в лагерь. Семерых убили топором. Остальных били палками. Все такого рода расправы вахманы учиняли всегда с ведома и по инструкции унтершарфюрера Айнбуха. Унтершарфюрера Шварца всегда можно было видеть с палкой в руке. Он любил всегда задавать при встрече вопрос: «Хочешь жить?» (Willst du leben?). Получив ответ – «да», он как бы в знак вознаграждения ударял палкой.
Я помню, в апреле месяце группа нас, рабочих-евреев, была на очистке снега. Один из нашей группы, по-видимому, из-за усталости зашел в уборную. Шварц вытащил его из уборной и задал свой коронный вопрос: «Willst du leben?» («Хочешь жить?»). Тот ответил – «Хочу». Шварц замахнулся палкой и со всей силой ударил его по туловищу. Тот упал. Шварц снова задал все тот же вопрос стонущему от страшной боли человеку. Тот едва-едва сквозь зубы вымолвил – «Хочу». Шварц снова ударил его палкой. На этот раз по голове. Тот скончался.
В том же апреле месяце Префи и Шанников зарубили топором на куски одного еврея из Гродно, бежавшего во время работы со станции Малкиня.
В начале мая 1943 года поездом в лагерь привезли 10 бараков в разобранном виде, от железнодорожной ветки до лагеря было расстояние до 200 метров. На протяжении всего пути от эшелона до территории лагеря с обоих сторон стояли эсэсовцы и вахманы и безудержно били палками всех тех, кто хоть чем-нибудь обнаруживали признаки усталости. Тогда было убито 7 человек рабочих. В первой декаде мая месяца из Варшавы привезли до 1 000 человек. Часть из них была использована на строительстве бараков, часть отправили на работу на ст[анцию] Малкиня. Ежедневно оттуда привозили в лагерь 10–15 трупов.
Комендант лагеря фон Эйпен, напившись пьяный, сел на коня и на скаку врезался в группу рабочих, идущих со станции Малкиня.
Пьяные эсэсовцы выбежали из помещения с лопатами и со всего размаха ударили по лежавшим на земле рабочим. Долго продолжалась эта резня. 50 рабочих было убито. Эсэсовцы тогда вели беспорядочную стрельбу из винтовок. Так что значительная часть из 50 была убита при стрельбе.
Расстрелять ни в чем не повинных людей эсэсовцам не стоило никаких трудов. Как-то в июле месяце Префи ни с того ни с сего из своего окна дал очередь из автомата. Несколько человек было при этом убито.
В июле месяце в лагерь прибыла партия мужчин и женщин. Комендант Эйпен выбрал себе несколько красивых женщин. Всю ночь они пробыли у него, слышны были их крики. К утру они были расстреляны.
В ноябре месяце партия 300 человек евреев в связи с отсутствием работы на станции Малкиня была переведена в лагерь на строительство дороги. Ежедневно выбывало 3–4 человека. Совершенно очевидна была тенденция к их полному истреблению. И в декабре месяце, помню, в субботу было расстреляно 50 человек и в воскресенье остальные 100. Много людей расстреляли при сортировке прибывшей в лагерь на хранение армейской одежды.
Время морозное, рабочие одеты были очень легко, поэтому каждый, естественно, кое-что из этой одежды брал себе. Если же немцы замечали на ком-либо предметы армейской одежды, без слов расстреливали. В июне месяце 1944 года сам Эйпен руководил повешением двух бежавших из лагеря евреев.
Немного ранее расстреляли одного еврея из Варшавы, у которого унтершарфюрер Ланц обнаружил записную книжку, в которой были занесены все злодеяния немцев. В июле месяце в лагерь стали проникать слухи о приближении Красной Армии.
23 июля 1944 года в лагерь прибыло значительное количество войск СС. Всем евреям, находящимся в расположении лагеря, было приказано выйти из бараков на площадь. Оставлена была только небольшая группа портных, сапожников и столяров для окончания работы. Собравшимся на площади предложили лечь на землю. Затем партиями по двадцать человек отводили в лес на расстрел. Из первых двух партий некоторым удалось бежать. Тогда эсэсовцы предложили следующим идти в лес с поднятыми кверху руками и опущенными брюками, которые в таком виде[633] мешали свободному передвижению. В тот день было расстреляно 570 человек.
Больше добавить ничего не могу. Записано с моих слов верно и мне прочитано /подпись/.
Военный следователь в[оенной] п[рокуратуры] 65-й а[рмии] /подпись/
1.14. Протокол допроса свидетеля Янины Павловской о функционировании трудового лагеря Треблинка. [Деревня Косув-Ляцки], 22 сентября 1944 г.
22 сентября 1944 г[ода] Военный следователь Военной прокуратуры 65-й армии гвардии старший лейтенант юстиции Малов с соблюдением ст. ст. 162–168 УПК РСФСР допросил в качестве свидетеля
1. Фамилия, имя, отчество: Павловская Янина Александровна
2. Год рождения: 1916 г[ода]
3. Место рождения: дер[евня] Тосе, Соколовский повят, Варшавское воеводство
4. Национальность: полька
5. Соц[иальное] положение: прислуга
6. Образование: 7 классов
7. Место жительства: гор[од] Коссув
Об ответственности за дачу ложных показаний по ст. 95 УК РСФСР предупрежден /подпись/.
Допрос произведен через переводчика – жителя гор[ода] Коссув Соха Владислава, который об ответственности за ложный перевод предупрежден /подпись/.
В апреле 1943 года меня взяли немцы и предложили мне работать в лагере Треблинка, а если я откажусь, то меня отправят в Пруссию. Так как я не хотела ехать в Германию, то дала согласие, и меня привезли в рабочий лагерь Треблинка, где и заставили работать уборщицей на кухне, где питались СС-овцы. Кухня располагалась не в самом лагере, а отдельно, тут же было жилое помещение СС-овцев, вахманов, пекарня. Все эти помещения были метрах в ста от лагеря и были обнесены колючей проволокой. На территорию лагеря нам ходить не разрешали, и там я ни разу не была, и даже подходить к лагерю нам запрещали, так что что происходило в лагере, я многое не видела. В рабочем лагере работало несколько сот человек евреев и поляков. Основная часть, в основном евреи, работали в песчаном карьере, копали песок и возили его на ст[анцию] Малкиня, где строили мост. Песчаный карьер находился в другом конце лагеря, поэтому от нас не видно было, что там происходит, но оттуда часто были слышны крики, выстрелы и мимо нас ежедневно проносили по 10–12 человек трупов, которые часто были изуродованы.
Расстрелы и массовые избиения заключенных я не видела, но видела, как заключенных наказывали плетьми, что бывало часто. Часто забивали до смерти, что делали СС-овцы и вахманы.
Все СС-овцы, вахманы и начальство лагеря жило в домах около кухни, и видела, как начальство часто устраивало пьянки и слышна была там музыка. Женщин в этих домах я никогда не видела, и их в расположение кухни и жилых домов вводить было запрещено[634]. Что происходило во время этих пьянок, мне не известно. Правда, я знаю, что однажды во время пьянки туда был приведен известный польский музыкант-пианист, фамилию его я не помню, который им играл всю ночь, что я слышала, наутро этого музыканта не стало, и говорили, что его убили. Вахманы и СС-овцы нам никогда не говорили, что происходит в лагере, но евреи, которые приходили на работу из лагеря на кухню, рассказывали, что с заключенными в лагере обращаются очень жестоко, их избивают плетьми, палками, лопатами, топорами и что евреев, которые ослабли и не смогли работать, всех убивали, а таких было очень много, так как работа была очень тяжелая. Работали с утра до поздней ночи без перерыва, а пищу давали такую, что скот не станет есть. Слышала, что утром заключенным давали один кофе, днем суп из одной неочищенной грязной картошки или брюквы, сваренной в воде. Поэтому заключенный, проработав несколько недель, совершенно безсилел, и его забивали. От евреев, которые впоследствии были убиты, я слышала такой рассказ. Однажды шесть заключенных с одним вахманом ушли на работу в лес, где, воспользовавшись слабой охраной, заключенные убили вахмана и бежали в лес, где и скрылись. За это по приказанию гауптштурмфюрера Эйпена Тео была собрана большая группа евреев, сколько, не знаю, а затем СС-овцам и вахманам сказали, что они могут бить евреев кто чем хочет, и те палками, лопатами, топорами и ножами перебили всех евреев. В каком месяце это было, не знаю, но меня в лагере в это время еще не было.
Вопрос: Известен ли Вам случай, когда по приказанию[635] лагеря из числа прибывших женщин было отобрано 30 человек, которых раздали эсэсовцам, и те их изнасиловали, а затем убили?
Ответ: Летом 1943 г[ода], в каком месяце, не помню, в лагерь привезли большую группу женщин, из которых отобрали 30 человек, а остальных отправили в «лагерь смерти». Что сделали с этими 30 женщинами, мне не известно.
Вопрос: Что Вам известно о лагере № 2, о «лагере смерти?»
Ответ: Что происходило в «лагере смерти», я не знаю, по разговорам евреев и вахманов я слышала, что в «лагере смерти» каким-то газом евреев[636], а затем их сжигали. Я сама видела, как начиная примерно с сентября 1942 г[ода] над «лагерем смерти» почти в течение года днем и ночью поднимались столбы черного дыма, а ночью за много километров было видно зарево пожара. Ужасный запах горелого мяса и трупов распространялся далеко от лагеря. В «лагерь смерти» ежедневно приходило по несколько эшелонов, в которых привозили евреев.
Вопрос: Скажите, кого Вы знаете из начальников лагеря, их фамилии, имя, возраст и демографические данные?
Ответ: 1. Начальник лагеря Гауптштурмфюрер Тео Эйпен – немец, примерно лет 37, лысый, высокого роста, крепкого телосложения, глаза навыкате. Особых примет не имеет.
2. Унтерштурмфюрер Карл Прейфи – немец, высокий, худой, лысый, верхние зубы вставлены с искусственной челюстью.
3. Унтершафтфюрер[637] Шварц – немец, черный, высокий, волосы черные. Особых примет не имеет.
4. Унтершафтфюрер Лео Лянц – начальник мастерских, немец, в прошлом столяр, ходил сгорбившись, пожилой, высокий блондин.
5. Роттенфюрер Вейсман – немец, блондин лет 35, высокий, толстый, круглолицый, лицо красное. Заведующий всем подсобным сельским хоз[яйст]вом лагеря.
6. Унтершафтфюрер Штумпе – немец, высокий, худой, круглолицый, волосы темные, лет 30–34, начальник вахманов.
7. Унтершафтфюрер Хаген – немец, лет 35, среднего роста, полный, черный, волосы черные. Звали его все лялькой за его важную женскую походку.
8. Вахман Ольшаников – украинец, лет 22, высокий, среднего телосложения, волосы темные. Особых примет не имеет.
9. Вахман Штибен – немец из России, лет 25, низкий, крепкого телосложения, темные волосы, болел оспой, следы которой остались на лице.
Фамилии других людей я сейчас не помню.
Вопрос: До какого времени Вы были в лагере и как оттуда ушли?
Ответ: В лагере была до июня 1944 г[ода]. В июне месяце ввиду тяжести работы я надорвалась, и меня из лагеря выпустили.
Вопрос: Известен ли Вам случай побега из лагеря?
Ответ: Да. Такой случай мне известен, было это в сентябре месяце 1943 г[ода], когда четыре пекаря, фамилии их не знаю, одного звали Вольф, воспользовавшись слабой охраной, ночью убежали и скрылись. Искали их долго, но не нашли.
После этого охрану нас усилили. Больше показать ничего не могу.
Протокол записан и переведен с моих слов правильно и мне прочитан /подпись/.
Перевел с польского на русский /подпись/
Допросил: военный следователь гвардии ст[арший]
л[ейтенан]т юстиции /подпись/
1.15. Протокол допроса Ванды Павловской о функционировании трудового лагеря Треблинка. [Деревня Гута], 24 сентября 1944 г.
24 сентября 1944 г[ода]. Военный следователь военной прокуратуры 65-й армии гвардии старший лейтенант юстиции Малов с соблюдением ст. 162–168 УПК РСФСР допросил в качестве свидетеля:
Павловскую Ванду Юзефовну 1925 г[ода] рождения, уроженка деревни Гута, Соколувского повята Варшавского воеводства, полька из крестьян, образование 4 класса. Проживает деревня Гута Соколувского повята.
Об ответственности за дачу ложных показаний по ст. 95 УК РСФСР предупреждена /подпись/.
В 1941 г[оду] в двух примерно километрах от станции Треблинка немцы построили лагерь. Что это был за лагерь, я сама не видела, но из разговоров слышала, что в этот лагерь привозят очень много евреев и их там убивают. Жители всех окружающих деревень ходили к этому лагерю и продавали заключенным хлеб, молоко и другие продукты. 14 июня 1943 г[ода] я вместе с сестрой Павловской Станиславой решили сходить и посмотреть, что это за лагерь, и на всякий случай взяли с собой хлеба. Пришли мы к лагерю, где были одни евреи, как впоследствии я узнала, этот лагерь назывался «лагерь смерти». Подошли мы к лагерю с восточной стороны из лесу. За проволокой мы увидели человек 20 евреев, которые корчевали пни. Больше мы ничего не видели, так как через лагерь проходил высокий земляной вал и забор из колючей проволоки, оплетенной ветками. Что было за ними, видно не было. Когда мы ходили около лагеря, сзади к нам подъехало два цугвахмана-украинца, которые схватили нас и отвели в этот лагерь в барак, где спали украинцы, это было, уже когда стало темнеть. Ночь мы ночевали в этом бараке, а на следующее утро на рассвете нас отвели в «рабочий лагерь», где были поляки. Поэтому мы не видели, что из себя представлял «лагерь смерти». В рабочем лагере нас поместили в барак, где до нас уже помещалось 283 женщины-полячки. Мужчины-поляки находились в другом бараке, за колючей проволокой, там же находились и евреи. Пробыли мы с сестрою в лагере до 9 июля 1944 г[ода]. Сестра почти все время болела и лежала в лазарете, я же работала. Выполняли мы различные работы: летом работали в поле по посадке и уборке овощей на участках лагеря. Зимой все больше занимались сортировкой военного немецкого и русского обмундирования, прибывавшего с русского фронта. Всю зиму примерно через три дня, а иногда и ежедневно приходило от 10 до 40 вагонов с обмундированием. В основном это было немецкое обмундирование, шинели, брюки, сапоги, ботинки. Все это мы должны были перебрать. Хорошее и пригодное к носке упаковать в тюки, а плохое отбрасывать. Затем все это куда-то увозили. Работа была очень тяжелая, работали мы 9 часов подряд с перерывом час на обед в 12 часов дня. Кормили нас исключительно плохо, давали такую пищу, что у нас ее скот не стал бы есть. Утром давали суп, который состоял из двух картофелин, сваренных в пол-литра воды. Днем давали литр супа из картошки или бурака. Вечером давали пол-литра грязного кофе и 200 гр[аммов] хлеба. Тяжелые условия приводили к тому, что многие женщины сильно болели, а некоторые умерли. Сестра моя Павловская Станислава от тяжелого труда заболела и почти все время лежала в лазарете. И в настоящее время еще сильно болеет и лежит в постели. Ко всему этому еще прибавлялись избиения. Особенно часто бил женщин унтершафтфюрер[638] Штумпе, который наблюдал за работой женщин и мужчин. Избиениями занимались и вахманы-украинцы. В июне 1943 г[ода] один вахман на несколько часов отпустил меня домой, и когда об этом узнал Штумпе, то пришел в наш барак и стал избивать меня кулаками по голове и лицу. Избил до того, что голова и лицо распухли. В этом же месяце помощник коменданта немец Линдене избил мою сестру Станиславу Павловскую за то, что обнаружил у нее папиросы, бил он ее рукой по лицу и голове, а затем посадил в погреб. Особенно жестоко обращался с женщинами унтершафтфюрер Шварц. Так, примерно в январе 1944 года полька Годлесска Болечава из г[орода] Соколув с работы принесла в барак несколько картофелин. Это увидел Шварц и на глазах у всех женщин ударом руки сбил Годлесскую на землю и затем начал ее избивать плеткой и ногами. Избил до того, что Годлесская много дней не могла подняться с постели.
В сентябре месяце 1943 г[ода] одна полька, фамилию ее я не знаю, из г[орода] Остовянки[639] хотела из лагеря бежать, но ее поймали, привели в лагерь, где положили на скамейку, и Шварц, Штульке и цугвахман Эмиль начали избивать ее плетьми, избили до того, что все ее тело, голова и лицо почернели и распухли. Все тело покрылось ранами. Земля вокруг лавки была забрызгана кровью. Такие случаи были часты, но сейчас я уже многое забыла. Особенно жестоко обращались с мужчинами, которые работали в очень тяжелых условиях. Есть им почти не давали, от чего с голоду ежедневно умирало несколько человек, и трупы их относили в лес в ямы. Очень много поляков забили и расстреляли, и не проходило часу, чтоб кого-либо не избивали. Сама я часто видела, как избивали и расстреливали поляков и евреев. Хорошо я помню следующие случаи. В апреле 1944 года поляк Зейферд из Венгрува[640] достал где-то водки и выпил, это заметил комендант лагеря, фамилию его не помню, и послал Зейферда на двое суток в подвал, а затем вывел на плац и застрелил из револьвера.
В мае 1944 г[ода] поляк Бузен во время сортировки военного обмундирования хотел взять себе свитер, что увидели вахманы, и Бузена также вывели на плац и на глазах у всех расстреляли. Примерно в это же время из лагеря убежал один поляк, тогда СС-совцы и вахманы взяли его брата, находившегося там же в лагере, и расстреляли. Фамилию этих поляков я не знаю. Особенно много расстреливали евреев. Я сама видела несколько раз, как евреев группами по 8–14 человек отводили к лесу и там всех убивали. Так же убивали евреев, которые ослабли и не могли работать. Особенно много мужчин поляков и евреев умерло летом 1944 г[ода], когда в лагере свирепствовал тиф и несколько месяцев ежедневно умирало по 10–12 человек.
Вопрос: Назовите лиц обслуживающего персонала лагеря, ответственных за все злодеяния, творимые в лагере.
Ответ: Из лиц, ответственных за все злодеяния, совершаемые в лагере, я помню следующих:
1. Унтершафтфюрер Шварц – немец лет 40, высокий, черноволосый, черноглазый, сухощавый, лично избивал женщин и расстреливал мужчин.
2. Начальник мастерских унтершафтфюрер Штумпе – немец лет 30, высокий, черноволосый, кожа лица темная. Лично избивал женщин. Руководил работами команд. Распределял рабочих.
3. Унтершафтфюрер Регер – лет 25, низкого роста, толстый, блондин, круглолицый, лицо красное. Начальник вахманов.
4. Начальник магазинов немец Лянц – лет 40, среднего роста, худощавый, сутуловатый блондин, отличался исключительным зверством в избиениях заключенных.
Фамилии других я не помню. Но могу сказать, что все бывшие в лагере немцы и вахманы-украинцы занимались убийствами и избиениями поляков и евреев.
Больше показать ничего не могу. Протокол записан с моих слов правильно и мне прочитан /подпись/.
Допросил военный следователь гвардии ст[арший] л[ей тена]нт юстиции /подпись/
1.16. Показания Макса Левита о жизни в трудовом лагере Треблинка и о его ликвидации [август 1944 г.](33 года, еврей, столяр из Варшавы, заключенный Треблинки I)
Я находился в лагере с мая 1943 года по июль 1944 года. После бунта в Варшавском гетто[641] я попал в группу столяров, которых немцы отправили в Треблинский лагерь. Прибыв на место, я немедленно приступил к работе вместе с многими моими коллегами, которые изготавливали мебель для штабов германской армии.
Как мы жили в лагере? По прибытии в лагерь нас разместили по баракам на голых досках. Набивали нас как сельдей в бочку. Притом насильно заставляли, чтобы мы спали на голых досках раздетыми. На следующее утро нас погнали на земляные работы в лагере. Мы строили дороги. Работа была очень тяжелая. Длился рабочий день 10 часов. Нам давали по 250 [граммов] черного хлеба. Суп, состоящий из воды и картофельной шелухи. Вечером мы ели хлеб, если он оставался, а утром только мутный кипяток. С нами обращались так, что многие умирали от истощения, затем гауптштурмфюрер Ванейпен[642] выписывал новую партию ремесленников из станции Треблинка. Таким образом, по-моему, в рабочем лагере так же происходили убийства, как и при еврейском лагере. Но это были убийства, совершенные при помощи непосильного труда, при помощи голода. Кроме того, охранники придирались к каждому пустяку и убивали. Убивали, если ослабший человек непроворно работал или за что-нибудь не понравился охраннику. Не было дня, чтобы таким образом не было уничтожено от 4 до 8 и больше человек. Если из лагеря один убегал или пытался убежать, то расстреливали 10–15 человек. Часто ночью приходили эсэсовские офицеры, отсчитывали 15–20 человек и, разбудив их, уводили для забавы. Забава заключалась в том, что пьяные эсэсовцы показывали друг другу приемы убийства людей и демонстрировали эти приемы на заключенных. Иногда ночью поднимали самых старых по стажу пребывания в лагере людей и истребляли их. Старожилы лагеря знали много о преступлениях немцев и в случае чего могли оказаться опасными свидетелями. Так продолжалось каждый день. У людей, которые ложились спать, не было уверенности, что они будут до утра живы. Те, кто утром уходил на работу, не был уверен, что вечером вернется в барак.
На работы в «рабочем лагере» привлекались также и ребята 12–14-летнего возраста. Помню, как в марте 1942[643] года привезли из Варшавы 60 ребят вышеуказанного возраста. Унтерштурмфюрер Фриц Прейфи по кличке «Старый» отобрал 15 наиболее слабых, худеньких ребят и тут же приказал уничтожить их как непригодных к труду[644]. Немец, живший ранее в Одессе[645], по фамилии Свидерский (по кличке «Одноглазый»), он был слеп на один глаз, вместе с другими вахманами взяли молотки и ударами по переносицам и по голове убили на наших глазах всех 15 ребят. Мы слышали душераздирающие крики некоторых ребят, а в целом дети умирали спокойно, потому что они, видимо, уже давно поняли, что их ждет смерть. Дети только просили, чтобы их расстреливали, а вахманы, главным образом украинцы, ответили: «Ох вы какие. Расстрел – это слишком хорошая смерть для жиденят. Нет, мы вас прикончим молотками».
В дальнейшем отобранные Фрицем Прейфи[646] ребята работали на кухне, чистили картошку, разбрасывали пепел от печей, где жгли людей, пасли коров и так далее. Двух ребят по имени Мойше и Полютек, пытавшихся бежать, немцы повесили на глазах у остальных ребят. Вешали унтерштурмфюреры Ланц, Гаген, Линдеке, Штумпе (Смеющаяся смерть) и начальник лагеря фон Эйпен[647]. У Мойши веревка оказалась очень длинной, и мальчик доставал ногой до земли. Ланц, столярный мастер, старший в мастерской, подошел, отвязал веревку от виселицы, свалил мальчика на землю, наступил ногой на голову и дернул за веревку. Их товарищи, глядя на эту сцену, плакали и говорили: «Мойше и Полютеку хорошо, теперь они ведь больше не будут жить».
Таким образом, виселицами и розгами было истреблено еще около 15 ребят. 30 оставшихся в живых были расстреляны немцами в момент ликвидации лагеря, когда Красная Армия уже приближалась к району Коссува. Все 30 мальчиков во главе с их вожаком Лейбом шли к могиле строем и пели советские песни «Широка страна моя родная», «Москва моя», «Интернационал» и кричали: «Да здравствует Сталин». Это были дети рабочих Варшавы, Гродно, Белостока, Бреста[648] и т. д.
За день перед расстрелом ребята сами себе рыли могилу.
Применяли в лагере непосильный физический труд. На строительстве дорог в лагере применяли огромный железный каток. В этот каток впрягали самых слабых людей 15–20 человек и их заставляли укатывать дорогу, которая была засыпана человеческим пеплом и золой. Люди не могли достаточно быстро волочить за собой каток. За медлительность их били палками и плетками. Били до смерти. Каток по-польски называется вальс. Поэтому работа с катком называлась «остатный вальс» (последний вальс). Так как после того, как человек попадал на такую работу, [он] больше не возвращался в барак.
За медлительность в работе по погрузке ли песка или на любой другой работе убивали на месте. Во время очистки от снега дорог весь снег бывал красным от человеческой крови.
Я свыше года ежедневно и каждую ночь видел огни и черный дым, поднимающийся с площади соседнего лагеря, или, как называли у нас, «лагеря смерти». Это немцы жгли трупы убиваемых ими людей. До нас доносились страшные крики убиваемых, доносился невыносимый запах горящего человеческого тела. Нам передавали, что в лагере смерти ежедневно сжигают до 15 000 трупов.
Очень часто каждую неделю нас выстраивали Гаген, Ланц, Линдеке, Штумпе, Рейге, фон Эйпен, Фриц Прейхи[649] и выбирали слабых и тех, чьи физиономии им не нравились, и партиями по 50–100 человек отправляли на сожжение в «лагерь смерти». Так все время истребляли людей и каждый из нас ждал своей очереди. Три года велась политика истребления рабочих людей – специалистов и подвоза новых партий мастеров на место убитых.
В марте 1944 года отобрали всех чернорабочих и рабочих малой квалификации и уничтожили их. В лагере оставили только высококвалифицированных мастеров и немного чернорабочих.
В связи с приближением фронта немцы готовились к ликвидации лагеря путем истребления всех оставшихся людей. В воскресенье 23 июля 1944 года, узнав о намерении немцев, мы в пять часов утра попытались отнять винтовки у охраны и силой вырваться из лагеря. Попытка наша не удалась. Нашлись среди нас люди, которые считали, что бунтовать рано, что надо еще день-два готовиться и тогда совершать побег. И эта ошибка стоила жизней почти всем. Немцы всех выгнали из бараков. Заставили лечь в ряд, лицом вниз и, отсчитывая по десять человек, вели на расстрел в лес.
Группа, где был и я, была выведена к яме в 7 часов вечера. Стоя на краю могилы, я взял под руку доктора Бадаша[650] и ждал. Раздались выстрелы. Доктору Бодашу[651] пуля попала в голову, и он, падая, увлек и меня в яму. Охранники, слегка пьяные, подошли к могиле уцелевших. Они стреляли плохо, и четверо, в том числе и я, остались в живых. Затем привели детей, о которых я говорил выше, и тоже расстреляли. Мы ждали, что нас засыплют землей, но этого не случилось, и с наступлением сумерек вахманы ушли. Мы четверо, воспользовавшись моментом, поднялись из-под трупов детей и ушли в лес. Среди убитых было 4 брата, 8 инженеров, адвокаты и другие люди интеллектуального труда.
1.17. Показания Хени Трач о ликвидации еврейских узников трудового лагеря Треблинки. Деревня Косув-Ляцки, 26 августа 1944 г.
Я, мой муж Трач Лейба, дочь Софья 13 лет и сын Абрам 8 лет находились с марта 1942 года по июль 1944 года. 23 июля в 20 часов немцы вывели группу евреев в лес на расстрел. В этой группе полностью была я, мой муж, дочь и сын. Привели нас к яме и приказали лечь вниз лицом. Я думала, как удрать. Мои дети отошли к мужу. Раздались выстрелы. Муж был смертельно ранен в голову, я мужу носовым платком прикрыла раненную голову. Я и дети еще не были ранены. Мне муж велел бежать. Я взяла детей и побежала, дети вернулись к раненому отцу. Я побежала в лес, и меня тут же ранили в бок. О судьбе не знаю – или их убили, или они убежали. В тот день гитлеровцы расстреляли 500–700 человек.
Показания дала Хени Трач.
26.8.44.
1.18. Протокол допроса свидетеля Хени Трач о положении евреев в трудовом лагере Треблинке и массовом расстреле 23 июля 1944 г. Деревня Косув-Ляцки, 21 сентября 1944 г.
21 сентября 1944 г[ода] военный следователь военной прокуратуры 65-й армии гвардии старший лейтенант юстиции Малов с соблюдением ст. 162–168 УПК РСФСР допросил в качестве свидетеля:
1. Фамилия, имя, отчество: Трач Геня[652] Янкелевна
2. Год рождения: 1913 год
3. Место рождения: м[естечко] Зарлибо-Костлинь Остров-Мазовецкого повята Ломжинского воеводства
4. Национальность: еврейка
5. Соц[иальное] происхождение и положение: домохозяйка. Муж сапожник из рабочих.
6. Образование: 7 классов
7. Место жительства: г[ород] Коссув-Лядский
Об ответственности за дачу ложных показаний по ст. 95 УК РСФСР предупреждена.
Допрос произведен через переводчика, жителя г[орода] Коссув Варшавского воеводства Бурштейн Хайм, который об ответственности за ложный перевод предупрежден /подпись/.
В марте м[еся]це 1942 г[ода] в город Коссув прибыли солдаты СС-овцы из лагеря, находящегося в 8 км от Коссува, вместе с солдатами прибыли руководители этого лагеря – хаутштурмфюрер[653] фон Эйпен, унтерштурмфюреры Прейф и Лянц, роттенфюрер Мебис, штурман Фельден, которые имели при себе список лучших рабочих-ремесленников в гор[ода] Коссув из числа евреев. Мой муж, Трач Лейба, как хороший сапожник тоже был занесен в этот список. Всех записанных в список евреев согнали на площадь города, а затем под конвоем погнали в лагерь, который назывался «Рабочий лагерь Треблинка». Муж находился в лагере до июля 1944 г[ода]. Во время нахождения мужа в лагере я несколько раз имела с ним встречу. При встречах мне муж рассказывал о страшных зверствах, которые чинили немцы и вахманы над заключенными лагеря. Работа была очень тяжелая – заставляли копать землю и корчевать пни, а кормили очень плохо, отчего люди быстро теряли силы и всякую работоспособность, а если заключенный не мог работать или плохо работал, его зверски убивали. Причем убивали мучительным способом, заставляя жертву перед смертью мучиться. Наиболее распространенным способом убийства были – убийство ударом молотка по переносице или голове, забивали до смерти палками и плетями. Таким образом еже дневно убивали по 10–12 человек, не считая умерших от истощения и болезней. Заключенного везде и всюду сопровождала палка или плеть вахмана. Ужасные избиения следовали на каждом шагу, избивали безо всякой причины – так, ради забавы. Били всем, что попадет под руку, – палка, лопата, топор, резали ножами. Особенно хорошо мне запомнился случай, который произошел в июле месяце 1942 г[ода]. Когда при встрече мой муж увидел своих детей, сильно расплакался, говоря, что «скоро и их так убьют», и при этом рассказал об ужасной картине уничтожения в лагере ни в чем не повинных 120 детей, привезенных в июле 1942 г[ода] из г[орода] Варшавы.
Как муж рассказал, детей различного возраста привели в лагерь, где на виду у всех заключенных выстроили и заставили петь песни, а затем из числа 120 детей отобрали 60 наиболее слабых и маленьких и повели их в лес к ямам, где их зверски убили. Убивали детей палками, плетками, рубили их топорами, резали кинжалами и убивали ударами молотка по лицу или голове.
Душераздирающие крики маленьких детей разносились по всему лагерю. Оставшиеся в лагере 60 здоровых детей впоследствии умерли от истощения или непосильного труда или же были убиты такими же зверскими способами. Все эти зверства и убийства, совершаемые в лагере, мне пришлось увидеть самой, когда я попала в лагерь. Произошло это при следующих обстоятельствах. В марте 1943 г[ода] немцы произвели несколько облав и собрали всех живущих в окрестностях лагеря евреев – женщин и детей, и взяли меня вместе с двумя детьми: дочерью Зосей, 13 лет, и сыном Абрамом, 8 лет. Всех женщин и детей поместили в отдельный барак, отдельно от мужчин. Всего нас в бараке было 35 человек. По прибытии в лагерь нас заставили стирать белье обслуживающего лагерь персонала. Работать было очень тяжело, а кормили очень плохо, так, хлеба давали всего 200 гр[аммов] на день, утром давали плохой кофе, днем – суп из бураков или брюквы. Очень часто в супе можно было видеть сваренных земляных червей и всякий мусор. Находясь недалеко от места, где работали мужчины, я часто видела, как заключенных избивали палками, лопатами и другими тупыми предметами. Молотком убивали обычно так: заставляли заключенного опустить голову и, когда тот это делал, ему ударяли молотком по затылку, отчего наступала смерть. Иногда ударяли несколько раз подряд, прежде чем умерщвляли жертву. Когда началось успешное наступление русских войск, нас, женщин с детьми, из-за боязни, чтоб мы не сбежали, перевели к мужчинам, за которыми охрана была более строгая, чем за женщинами. И здесь мне более близко пришлось увидеть картину ужасного истребления евреев.
Все заключенные мужчины были очень истощены, слабы; работа была очень тяжелая: копали землю, пилили лес и корчевали пни, а пища была утром и вечером – вода, а на обед суп из бураков или неочищенной картошки, в котором было много песку и различного мусора. Всюду ходили вахманы с палками и плетками в руках и избивали каждого встретившегося на пути заключенного. Ввиду непосильного труда и ужасного питания люди быстро слабели и не могли работать, и таких заключенных убивали палками, молотками и др. Таким образом ежедневно убивали до 10–12 человек. В рабочем лагере Треблинка я пробыла до 23 июля 1944 г[ода]. Когда Красная Армия стала подходить к Треблинке, немцы решили уничтожить всех евреев – мужчин, женщин и детей, находившихся в рабочем лагере, для чего утром 23 июля 1944 г[ода] нас всех согнали вместе, всего около 570 человек – мужчин, женщин и детей, затем всем велели лечь на землю. После этого заключенных группами по 20–30 человек отводили в лес к ямам, где убивали и бросали трупы в ямы. Я вместе со своими детьми попала в последнюю партию в количестве 32 человек, в эту же партию попал и мой муж. Нам пришлось пролежать на земле до вечера, пока подошла наша очередь. Нам велели подняться с земли и всем положить руки на голову, а мужчинам велели спустить до колен брюки. Это делалось для того, чтобы затруднить побег, если кто-либо вздумает бежать. Таким образом нас подвели к огромной яме, которая почти до верху была заполнена человеческими трупами убитых перед нами людей. Когда нас вели к яме, то сопровождавшие нас вахманы зверски избивали мужчин прикладами винтовок, палками и ногами. Моему мужу, чтоб он не мог бежать, один вахман прикладом пробил голову и разбил бок. Когда нас вели, то я сказала мужу: «Давай бежать, лучше пусть стреляют в спину, чем смотреть, как будут расстреливать». Муж, будучи сильно избитым, бежать не мог, поэтому сказал: «Беги ты одна с детьми». Когда нас подвели к яме и немцы открыли по нам стрельбу, поднялся сильный крик женщин и детей, которые метались из стороны в сторону, ища спасения. Я, воспользовавшись этим, схватила за руки своих детей, дочь 13 лет и сына 8 лет, и бросилась бежать в сторону, в лес. Дети не хотели бежать и с криком «Мы к папе» вырвались у меня из рук и побежали назад. Я же продолжала бежать в лес, так как уже стемнело в это время, то немцы в лес не побежали, а открыли по мне стрельбу и ранили меня в правый бок. В лесу я скрывалась одну ночь, а затем ушла в дер[евню] Малешев, где пряталась у одного крестьянина 7 дней, пока зажила рана, а затем ушла в дер[евню] Олехня, где и скрывалась у одного знакомого до прихода Красной Армии. Что случилось с моим мужем и детьми, я ничего не знаю. Предполагаю, что они были убиты.
Вопрос: Существовал ли в Треблинке какой-либо другой лагерь, кроме рабочего лагеря?
Ответ: В 2 километрах от трудового лагеря был другой лагерь, «лагерь смерти», как его называли, но что он из себя представляет, я не знаю, так как близко около него не была и к нему никого не пускали. По рассказам вахманов мне известно, что в тот лагерь привозили много евреев и там их в специальных печах сжигали. В наш лагерь день и ночь были слышны крики людей из «лагеря смерти».
Примерно с августа месяца 1942 [года] в «лагере смерти» ежедневно день и ночь горели большие костры, огонь которых был виден далеко, на[д] лагерем поднимались столбы черного дыма и шел запах горелого мяса, от чего было трудно дышать. Из разговоров вахманов нам было известно, что это жгут трупы убитых людей – евреев. Это сжигание продолжалось больше года. Больше об этом лагере мне ничего не известно.
Больше показать ничего не могу, протокол записан и переведен с моих слов правильно и мне прочитан /подпись/.
Перевел с польского на русский /подпись/
Допросил:
Военный следователь
Гвардии ст[арший] лейтенант юстиции /подпись/
1.19. Протокол допроса местного Владислава Крука о лагере смерти Треблинка и о последних днях трудового лагеря. Деревня Вулька-Дольна, 25 сентября 1944 г.
Д[еревня] Вулька Дольна гмины Коссува Соколувского повята 1944 года сентября 25 дня. Военный следователь в[оенной] п[рокуратуры] 65-й а[армии] ст[арший] л[ейтенант] юстиции Юровский допросил нижепоименованного в качестве свидетеля, который показал:
Крук Владислав, 1884 года рождения, уроженец и житель дер[евни] Вулька-Окронглик гмины Коссув Соколувского повята, поляк, малограмотный, землепашец.
Об ответственности за отказ от показаний и за дачу ложных показаний предупрежден /подпись/.
По существу дела показал:
Всю свою жизнь я прожил в деревне Вулька-Окронглик
С 1941 года начал функционировать Треблинский лагерь № 1, так называемый рабочий лагерь.
Нам, жителям окрестных деревень, видно было, что в лагерь привозили на поездах и автомашинах большое количество поляков и евреев. Их использовали вне территории лагеря на песчаном карьере, на железнодорожной линии.
Очень часто можно было со стороны лагеря услышать выстрелы. Заключенные лагеря доходили до состояния исключительного истощения.
Они много работали и почти ничего из пищи не получали.
К июлю месяцу 1942 года было закончено строительство Треблинского лагеря № 2, справедливо названного лагерем смерти. Наша деревня, Вулька – это ближайший к обоим лагерям населенный пункт. Вульку отделяет от лагеря расстояние в 1–1,5 километра. Поэтому, хотя мы и не имели доступа в лагерь, как один, так и второй, однако многое мы видели, во всяком случае, мы видели достаточно для того, чтобы понять назначение лагеря как комбината для умерщвления сотен тысяч людей, главным образом еврейской национальности.
С июля месяца 1942 года в лагерь № 2 стали <нрзб> эшелоны с евреями. Ежесуточно в течение почти всего года, поступало 3–4 эшелона с 60 вагонами в каждом. На каждом вагоне можно было видеть надписи: «100», «110», «150», «180», «200», а иногда и «280». Это число соответствовало количеству содержащихся в вагоне людей. Эшелоны иногда останавливались у деревни Вулька. Мне неоднократно приходилось видеть обезумевшие лица мужчин, женщин, детей, высматривающие из маленьких окошек. Постоянно можно было слышать крики из всех вагонов «воды», однако подносить воду к вагонам никто из нас, местных жителей, не мог, потому что у вагонов стояли вооруженные немцы и вахманы-украинцы, которые без всякого предупреждения стреляли в вагоны – в тех, кто просил о воде, и в тех, кто нес ее к вагонам. Некоторые мужчины и женщины проламывали доски в вагонах и делали попытки к побегу. Но охранники жестоко их расстреливали. После каждого эшелона на железнодорожном полотне валялись трупы.
Когда эшелоны заходили на территорию лагеря, оттуда доносился страшный крик людей. Как немцы своим оркестром ни старались заглушить эти крики, мы прекрасно слышали эти крики сотен людей. Ежедневно прибывали в лагерь эшелоны, полные людей, но никто оттуда не возвращался.
Первое время немцы сбрасывали все трупы в ямы. Беспрерывно слышен был гул экскаватора, который, как рассказывали, засыпал трупы землей. Трупный смрад обволакивал[654] не только нашу деревню, но и был чувствителен далеко, за десятки километров от лагеря. Целый год было такое ощущение у каждого жителя окрестных деревень, будто бы он живет на трупах, спит на трупах, работает на трупах.
Через несколько месяцев немцы принялись за сжигание трупов. Жгли день и ночь. Так целый год. Над местностью даже днем было как-то темно: облака дыма заволакивали небо. Пламя нескольких костров особенно отчетливо было видно ночью. Все время пахло жареным человеческим мясом. Поэтому ни ограда из колючей проволоки, ни земляной вал, отделявший нас от лагеря, – ничто не могло скрыть от нас страшную правду о буднях этого комбината смерти.
Как-то в первых числах июля месяца ко мне на дом зашел вахман и потребовал свезти его в соседнюю деревню к девчонкам. Я отказался. Он снова повторил свое требование и нанес мне по лицу удар кулаком. Несмотря на это, я снова повторил отказ.
На третий день за мной зашли два вахмана и забрали в лагерь № 1. В самом лагере мне уже сказали, что являюсь заключенным. Так я расплатился за свое неповиновение. В лагере я пробыл три недели. За это время выполнял различные работы, на станции Малкиня грузили в эшелоны, упаковывали в пачки предметы одежды, гражданской и военной, также другие вещи (на каждой пачке были какие-то таблички), работал на песчаном карьере, рубил лес.
Работа начиналась в 7 часов и заканчивалась в 6–7 вечера. На день давали до 200 грамм хлеба. Утром на завтрак – кофе, в обед – суп из воды с одной-двумя неочищенными картошками, на ужин кофе или снова суп. Я был в последние дни работы лагеря. Среди немцев в связи с приближением частей Красной Армии чувствовалась какая-то растерянность. Заключенных избивали, но, по рассказам тех, кто длительное время находился в лагере, меньше, чем прежде.
В последних числах июля месяца 1944 года под предлогом пресечения готовящегося вооруженного восстания евреев немцы как-то вечером оцепили еврейский барак, вывели на наших глазах около пятисот евреев на плац и предложили им лечь на землю. Затем по группам приказывали им подниматься и опускать брюки для того, чтобы стеснить их в движениях, и выводили в лес на расстрел. Весь вечер длился расстрел евреев. Рабочим-полякам, в числе которых и я был, приказано было закопать трупы.
Больше добавить ничего не могу. Записано верно и мне прочитано /подпись/.
Военный следователь в[оенной] п[рокуратуры] 65-й а[рмии] ст[арший] лей[тенант] юстиции /подпись/