— Надо съездить в Бельгию, сдать анализы на ДНК.
— Зачем? — испуганно спросил Тьерри; он чуть было не подумал, что жена ему изменила.
— Мы же не видели, какого ребенка они из меня достали, — они загородились ширмой. Откуда нам знать, что это наш ребенок?
Часом позже она пришла ко мне в одной майке без трусов и вручила мне малыша. Я не замечала, как к ней подкрадывается депрессия. Напротив, меня восхищало, что ей удается уделять столько внимания ребенку, одновременно оставаясь ухоженной и красивой. Я не знала, как она выматывается. Не видела, что она захлебывается от забот. И вот теперь она попала в больницу. Ее утомлял даже самый короткий разговор, и я собралась уходить, но она попросила меня побыть еще. Жюли хотела, чтобы я рассказала ей о жизни за пределами больницы, сообщила, что новенького у соседей, как поживают мой сын и Мишель, к которому она относилась с особенным теплом. Зная, какую скуку наводят на посторонних разговоры влюбленных, я не стала упоминать о Джорджии, от которой напрасно ждала звонка, и вместо этого поделилась впечатлениями о встрече с Захией.
В сущности, говорила я, Захия — наследница героини романа «Нана», а также всех куртизанок былых веков, биографии которых запоем читала моя мать. Мата Хари, Мессалина, Паива, Мари Дюплесси и Прекрасная Отеро — все мое детство прошло под обаянием этих экзотических имен, звучавших для меня именами каких-то дальних родственниц. Я хорошо помнила Анну, она же Нинон де Ланкло, которая еще ребенком цитировала Монтеня, а потом стала знаменитой куртизанкой и в возрасте восьмидесяти пяти лет продолжала следить за литературой и менять любовников. Свою богатейшую библиотеку она завещала юноше, который поразил ее своим редким умом, — впоследствии он прославился под именем Вольтера. Я помнила Иду Сент-Эльм, любовницу маршала Нея, напечатавшую «Воспоминания современницы», — ходили слухи, что их подлинным автором был один из ее поклонников. Ну конечно, разве женщина, тем более куртизанка, способна держать в руках перо? Это ведь не задницей крутить! Еще была Лола Монтес — исполнительница «экзотических танцев», в жилах которой текла креольская и ирландская кровь, любовница Ференца Листа и автора «Дамы с камелиями». Во время исполнения танцев она так высоко поднимала юбки, что изумленным зрителям на миг открывалась, мелькнув черной молнией, сокровенная часть ее тела. Номер назывался «Танец паука» и собирал толпы. Позже Лола Монтес стала любовницей Людвига I Баварского. Своим последним появлением на публике она обязана Максу Офюльсу, в 1955 году снявшему посвященный ей фильм.
Жюли слушала меня молча; по щекам у нее текли слезы. Я спросила, что ее так огорчает.
— Я скучаю по тебе, — ответила она. — Пообещай мне, что я отсюда выберусь.
И она улыбнулась мне светлой отмытой улыбкой. Я поняла, что должна дать ей отдохнуть. Она закрыла глаза, и я сунула ей в руку браслетик Ализе, который сняла у себя с запястья, — на счастье. Потом вышла, тихонько притворив за собой дверь, и побрела лабиринтом коридоров. Минуя приемную, заметила, что японские туристы по-прежнему сидят там, не проявляя ни малейших признаков нетерпения. Я подумала о девушке Юко, которую так жестоко разочаровал город ее мечты. И о Жюли, которая родила ребенка, но совсем не так, как ей это представлялось. Может, лучшее средство от иллюзий — вообще не ждать от жизни ничего хорошего?
Я шла через парк, когда у меня зазвонил телефон. Номер был незнакомый. В трубке раздался женский голос, и сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди.
— Алло! — сказала я, всеми силами стараясь не выдать охватившую меня бешеную радость.
— Добрый день. Это Мари.
— Мари? — разочарованно переспросила я и еще раз повторила, уже с ноткой тревоги в голосе: — Мари?
— Мари Вагнер. Жена пастора Вагнера. Видите ли, я сейчас в Париже… Я звоню с чужого телефона… Понимаете, у меня украли сумку, а там был телефон… И кошелек… Я хотела спросить… Нельзя ли приехать к вам? Мне больше не к кому обратиться.
Я продиктовала ей адрес, в душе проклиная ее за свою несбывшуюся надежду. Выходя за ворота, я злобно подумала, что была права: от жизни не приходится ждать ничего хорошего.
Потому что ничего хорошего в ней по большей части не происходит.
Мариам
При виде Мари, одиноко стоящей возле моего подъезда, в моем квартале, я растерялась. Нечто подобное я испытывала ребенком, случайно встретив в супермаркете преподавателя математики или обнаружив за соседним столиком в ресторане школьную учительницу, которая спокойно ужинала со своим мужем. В присутствии Мари посреди привычного пейзажа было что-то неправильное, сбивающее с толку. Приблизившись, я заметила, что она дрожит всем телом — ни дать ни взять куча листьев, поднятая в воздух порывом ветра.
— Что с вами случилось? — приветливо спросила я. Мне чудом удалось припарковаться рядом с домом, что мгновенно улучшило мое настроение.
Она не ответила — слишком сильно у нее стучали зубы, из чего я вывела, что она, скорее всего, жутко замерзла и умирает от голода.
— Как насчет франкфуртских сосисок с жареной картошкой? — предложила я, указав рукой на бистро. — Вот странная штука, я давно заметила, что по средам на меня нападает желание поесть сосисок, причем в одно и то же время.
Я пустилась в описание горчицы с тмином, уверенная, что она придаст сил нам обеим, но Мари не спешила разделить мой восторг; ей по-прежнему не удавалось выдавить из себя ни одного членораздельного звука.
— Я потеряла Жермена, — наконец с трудом произнесла она, так некоторые заики, чтобы договорить фразу до конца, переходят на крик.
— Какого Жермена? — не поняла я, совершенно забыв о существовании слепого парня.
— В метро! Пока звонила вам!
— Подождите, подождите… Вы же сказали, что у вас украли кошелек?
Мари издала громкий стон — она и правда была на пределе. Сосиски отступили на второй план, и я повела ее к себе. И очень пожалела, что Жюли нет дома — она, как никто другой, умела находить выход из подобных ситуаций, организуя поиск потерявшегося в метро слепого и одновременно занимаясь приготовлением вегетарианского ужина на десять персон и планируя завтрашнее утреннее совещание. Мне до нее далеко — я мечтала об одном: лечь в горячую ванну и предаться сладостным мыслям о Джорджии. Но в отсутствие Жюли приходилось взвалить заботу о ближнем на себя.
Дома я предложила Мари выпить, пока я приму душ и смою с себя треволнения дня. Но она отказалась наотрез. По ее мнению, я не осознала всей тяжести происшедшего; нам надо не дома сидеть, а мчаться в метро, звонить в полицию, в мэрию, вызывать пожарных и печатать объявление в газетах!
Ничто не наполняет меня таким ледяным спокойствием, как вид психующих людей.
Я оставила Мари волчком кружиться по ковру в гостиной и отправилась на кухню. Достала из морозилки бутылку зубровки, наполнила пару рюмок, вернулась в гостиную и объяснила Мари, что нам с ней просто необходимо немного выпить; мозги у нас прояснятся, и мы решим, что делать дальше. Она ничего не желала слушать и резким жестом смахнула на пол обе рюмки. Я очень не люблю, когда проливают водку — это одна из немногих вещей, способных пробудить во мне настоящую ярость. Мне хотелось, чтобы эта баба немедленно убралась вон из моего дома, и я приказала ей сесть на диван-футон и в строго хронологическом порядке рассказать мне, что произошло. Только так я могла надеяться, что помогу ей отыскать парня, после чего провожу ее на вокзал и навсегда избавлюсь от обоих.
Мари объяснила, что в поезд до Парижа они сели сегодня утром. Они ехали на встречу с директрисой Института слепых, чтобы обсудить возможность со следующего года записать Жермена на обучающий курс. Все прошло прекрасно, директриса их обнадежила. Простившись с ней, они спустились в метро на станции «Дюрок». Мари изучала схему метро, чтобы понять, как добраться до вокзала Монпарнас, и в это время у нее украли сумку, в которой лежали все ее вещи, включая мобильный телефон. Жермен, естественно, ничего не видел.
У нее не осталось ничего — ни обратных билетов на поезд, ни мобильника, ни денег на метро. Катастрофа. Мари побежала к окошку информации — служащий, коллекционер значков дзюдо, которыми был щедро усеян его жилет цвета бутылочного стекла, проявил к ней сочувствие, позволив позвонить со служебного телефона. Единственным парижским номером, которым она располагала, оказался мой — она записала его на клочке бумаги и каким-то чудом не убрала в сумку, а сунула в задний карман брюк. Пока она разговаривала со мной из служебного помещения, Жермен, оставшийся ждать ее снаружи, куда-то отошел и затерялся в толпе. Мари боялась, что он упал на рельсы или что с ним случилось еще что-нибудь столь же ужасное. Я заставила ее выпить рюмку ледяной водки, сказав, что иначе не стану ей помогать.
Мы прикончили бутылку. Мари совершенно опьянела и стала гораздо симпатичней. Глаза у нее плавали, как у слепого щенка.
— Я найду решение, — сказала я. Водка всегда придает мне веры в свои силы.
— Вы потрясающая женщина, — заплетающимся языком пролепетала она.
Я почувствовала прилив гордости. Эта миниатюрная женщина со своим остреньким носом и крохотной челюстью, эта коротышка, упившаяся в хлам у меня в гостиной, давала мне власть над своей жизнью: ее счастье — или несчастье — были в моих руках. Я еще ничего не сделала, но Мари уже смотрела на меня как на героиню.
— Мне надо побыть одной и хорошенько подумать, — рассудительно произнесла я.
И изложила ей свой план. Она вместо меня поедет к Карлосу и вернет ему аппаратуру, а я за это время разыщу ее Жермена.
— Замечательно! — воскликнула Мари, вытаращив глаза так, что они едва не вылезли из орбит.
Еще никогда в жизни я не испытывала такого ощущения власти над другим человеком. Но ей захотелось узнать, что именно я собираюсь предпринять.
— Доверься мне, — сказала я, не имея ни малейшего представления о своих дальнейших действиях.