«Она вчера была жестока, но совершенно права, – думала Лена, с ожесточением возя пенной губкой по тарелке. – Я унижаюсь, позволяю пренебрегать собой и трачу время. Нужно внести ясность – или уйти. Юлька действительно права: если он снова меня бросит, я уже не сумею справиться».
От раздумий ее оторвала Воронкова, растрепанная и сонная. Она вошла в кухню, держа в руке Ленин мобильный:
– Передай Паровозникову, что я его ненавижу. Будить меня в такую рань позволено только режиссеру, – сообщила она, протягивая Лене телефон.
– Да, слушаю. – Она зажала плечом трубку.
– Ленка, привет. У меня новости.
– Надеюсь, хорошие, потому как тебя здесь Воронкова клянет последними словами: ты ее разбудил.
– Скажи, что я приношу свои извинения. Но дело срочное. Вернулись Жильцовы.
– Погоди. Как вернулись?
– Обыкновенно, самолетом. Ребята из наружки позвонили – в их квартире ночью свет зажегся, а с утра девчонка с этюдником куда-то побежала. Я распорядился разделиться и в случае выхода супругов из дома сопровождать обоих.
– Молодец. Я ночью прилечу, сможешь встретить?
– Да, встречу без проблем.
– Тогда до ночи.
– Звучит вполне двусмысленно, – заметила Юлька, засыпавшая кофейные зерна в ручную кофемолку, когда Лена положила телефон.
– Перестань. Андрей принял правила игры, не напоминает – но мы впервые работаем вместе после того, как расстались.
– Похоже, тебе это непросто.
– А ты как думаешь? Конечно. – Лена выключила воду и потянулась за полотенцем. – Он старается держать себя в руках, но я-то чувствую, что ему неприятно видеть меня, говорить со мной и получать от меня распоряжения. Зря я вообще тогда с ним сошлась, нельзя романов на работе заводить, ведь понимала же…
– Лена, можно подумать, что никто и никогда не заводил романов и не создавал семей в рабочих коллективах. Но все справляются. Дело же не в этом, правда? А в том, что… – начала было Юлька, но, заметив, как потемнело лицо подруги, махнула рукой: – Впрочем, какая теперь разница…
Она сварила кофе, вынула тонкие фарфоровые чашки с блюдцами и объяснила удивленно наблюдавшей за этим Лене:
– А как ты думала-то? В таких интерьерах кофе из простой кружки в горло не лезет по определению.
Лена улыбнулась:
– Совсем ты зазвездилась, Юлька. В хорошем смысле, конечно. У тебя даже манеры изменились, и говоришь ты иначе, и даже кофе вон пьешь по-другому.
– Я как-то раньше не верила рассказам о том, что некоторые образы прилипают к тебе, как вторая кожа, но оказалось, что это чистая правда, – Юлька добавила в свою чашку сливки, которые перед этим перелила из пакета в сливочник, и снова улыбнулась: – Интересно, а если бы я играла не стерву из богемы, а, скажем, бомжиху, то что было бы? Курила бы «Приму» и плевалась через дырку от выбитого зуба?
Лена, мысленно представив картину, залилась смехом – очень уж не вязалась хрупкая, миловидная Юлькина внешность с такой манерой поведения.
– Тебе повезло. Домой-то когда собираешься?
– Будет небольшой перерыв после озвучки – непременно приеду. На кладбище надо, квартиру проведать.
Юлькину квартиру они сдали в аренду, и Лена иногда заезжала туда, чтобы проверить, все ли в порядке, как заезжала несколько раз и на кладбище – на могилу Юлькиного мужа Саши.
– Там все в порядке, не переживай.
– Я вот думаю… – задумчиво проговорила Воронкова. – Может, мне и нет смысла возвращаться? Ну, что у меня там есть? Только ты – и Сашкина могила. Но ее можно навещать и во время отпуска. А здесь все-таки жизнь какая-то… работа, которую я хотела…
– Ты же говорила, что не уверена… ну, в смысле – что не хочешь тут оставаться?
– Лен, а что меня ждет дома, а? Главные роли в местечковом театре?
– Я понимаю, что второстепенные в столице, конечно, перспективнее, но… ладно, не обращай внимания, это я из эгоизма – мне тебя ужасно не хватает, Юлька, – призналась Лена, разглядывая на коричневой поверхности кофе в чашке собственное очертание. – Но я понимаю, что здесь тебе явно лучше, чем там, дома. Ты здесь счастлива, потому что делаешь то, к чему так долго шла. Наверное, тут твое место.
Юлька неопределенно кивнула, но лицо ее при этом осталось грустным, а Лена вдруг подумала, что круто менять жизнь хорошо, когда ты молода и не обременена грузом воспоминаний и мест, с которыми тебя что-то тесно связывает. Чем старше становишься – тем сложнее обрубить эти связи и стараться прирасти в другом месте, на другой почве. Вероятно, поэтому Юлька так неуверенно рассуждает о возможностях окончательного переезда в Москву. «А я бы вообще не смогла, – думала Лена, помешивая ложечкой уже совершенно остывший кофе. – У меня не хватило бы решительности».
– Мне, к сожалению, пора в гостиницу, – бросив взгляд на часы, сказала она. – Самолет вечером, а номер надо освободить…
– Давай вызовем тебе такси, чтобы не тащиться в толпе метро.
– О нет! Лучше я немного поучаствую в этом, чем гарантированно завязну где-нибудь в пробке. И потом – вряд ли сейчас в метро столько народа, не вечер ведь.
– Ну это да… Я тебя провожу. – И, не слушая никаких Лениных уговоров, Юлька ушла собираться.
Верный своему обещанию Паровозников ждал Лену в аэропорту. Несмотря на поздний час, там кипела жизнь: кто-то улетал, кто-то, наоборот, возвращался, сновали таксисты, хриплыми голосами предлагавшие свои услуги, прошел наряд полиции с большой овчаркой, равнодушно оглядывавшей людей, где-то истошно орал измученный духотой и поздним временем ребенок.
Андрей возвышался над небольшой группой встречающих и почти сразу заметил Лену, помахал ей рукой и начал пробираться ближе к выходу, чтобы забрать у нее чемодан.
– Привет, начальница, – совсем как в прежние времена поприветствовал он, берясь за выдвижную ручку.
– Ну что, какие новости?
– Задержали сегодня в три часа Жильцова.
– Как это? Без меня?
– Начальство твое согласилось, опираясь на присланные тобой выводы, и обвинение ему предъявили, так что в камере пока отдыхает наш фигурант, привыкает к местному времени.
– Поедем-ка быстренько в СИЗО, допрошу его по горячему, – заявила Лена, у которой мгновенно прошла и сонливость, и усталость после перелета.
– А куда спешить-то? До утра он никуда не денется.
– Нет уж, дорогой, не сбивай меня с рабочего настроя. Сдается мне, что господин Жильцов знает куда больше, чем мы могли предположить. Едем в СИЗО, я тебе по дороге подробно расскажу все, что удалось узнать в Москве. – Она решительно уселась на переднее сиденье.
– Как чувствовал – все бумажки оформил, – со вздохом поворачивая ключ в замке зажигания, отозвался Андрей. – И чего ты неугомонная такая?
Виктор Жильцов оказался высоким, худощавым мужчиной лет сорока пяти с очень темным загаром на лице, сильно контрастировавшим с его светлыми волосами, остриженными коротким «ежиком». На нем был дорогой спортивный костюм, а пальцы рук свидетельствовали о том, что мужчина хорошо знает дорогу в салон красоты к мастеру маникюра. Еще не успевший выветриться запах туалетной воды тоже говорил о неплохом вкусе.
Он сел за стол перед Леной и уставился ей в лицо тяжелым взглядом глубоко посаженных серых глаз:
– С кем имею честь?
– Меня зовут Крошина Елена Денисовна, я старший следователь прокуратуры и веду дело об убийстве гражданина Полосина Алексея Витальевича.
– Ну, очень приятно, только я-то здесь при чем?
– Вы были знакомы с убитым.
– И что, это повод для задержания и тем более предъявления каких-то абсурдных обвинений? – раздраженно спросил Жильцов. – Да, я был знаком с ним – но только потому, что заказывал у него индивидуальное сопровождение для своей жены и ее подруг по Праге год назад. Это была наша единственная встреча.
– Тогда как вы объясните появление Полосина в квартире вашей тещи?
– Вы издеваетесь?
– Отнюдь. Я задала вопрос и хотела бы получить на него внятный ответ. Ваша теща отрицает знакомство с Полосиным, но труп его найден в ее квартире – не находите, что это довольно странно?
Жильцов пожал плечами:
– Откуда мне это знать? Вы следователь – вы и ищите.
– Так я и ищу, – согласно кивнула Лена. – А ваша супруга не могла продолжить общение с Полосиным после возвращения из турпоездки?
Жильцов побагровел:
– Вы на что намекаете?
– Я? Ни на что. Я спросила, не могла ли ваша супруга общаться с Полосиным после того, как вернулась из Праги? Может быть, они переписывались, созванивались?
– Дарья – замужняя женщина, к чему ей это?
– Вы уверены, что ничего подобного не происходило?
– Абсолютно.
– Хорошо. Скажите, Виктор Владимирович, почтовый ящик вашей жены – этот? – Лена протянула ему распечатку, в которой адрес получателя был подчеркнут красным маркером.
Жильцов бросил на листок беглый взгляд:
– Да, это ее адрес. Но, кажется, этим ящиком она давно не пользуется.
– Тогда как вы объясните факт переписки вашей жены и господина Полосина именно при помощи этого ящика? – придвигая ему листок, спросила Лена.
Жильцов взял бумагу чуть дрогнувшими пальцами и пробежал строчки текста, а затем отбросил его:
– Чушь. Это не может быть Даша. – Но голос его дрогнул, а в глазах мелькнуло отчаяние.
– Тогда кто мог отправлять и получать письма, используя ее электронный адрес?
– Понятия не имею.
– Виктор Владимирович, где вы были в ночь, когда произошло убийство в квартире вашей тещи?
– Дома.
– Разумеется, ваша жена это подтвердит?
– Разумеется! – раздраженно сказал Жильцов. – Но я не понимаю…
– К сожалению, жена не лучший способ обеспечить алиби. Кто-то еще?
– Вы издеваетесь? Мы были дома, я, Даша и Олеся, и никого постороннего в квартире не было!
– Вот это и плохо. Дело в том, что у вашей жены была продолжительная переписка с Полосиным, он приехал в город, чтобы окончательно прояснить их отношения, которые переросли из обычных писем в роман, и Алексей хотел от Дарьи конкретного ответа. Скорее всего, вы об этом узнали и разобрались с соперником, – вздохнув, сказала Лена. – Понимаете, практически все складывается таким образом, что это вы убили Полосина. Из ревности.