Лена внимательно слушала, стараясь понять, натуральные ли эмоции сейчас демонстрирует Дарья. Но глаза молодой женщины выражали такое несчастье, что у Лены внутри шевельнулось чувство, похожее если не на жалость, то на сочувствие – точно. Она видела, что Жильцова неплохо умеет контролировать себя, однако на самом деле она очень напугана, растерянна и убита арестом мужа и обвинениями, ему предъявленными. Совершенно очевидно, что она любит супруга, верит ему и убеждена, что Виктор не мог совершить убийство. Но факты – вещь упрямая, и даже эксперт Никитин заявил, что удар вполне мог быть нанесен Жильцовым – он был существенно выше и, схватив Полосина за плечо и надавив на него изо всех сил, заставил того согнуть ноги под тяжестью тела, после чего и ударил в область печени.
– Дарья Юрьевна, я прекрасно понимаю ваше состояние, – мягко произнесла Лена. – Очень страшно узнать о таких тяжелых обвинениях в адрес близкого человека. Так помогите мне доказать, что ваш супруг не делал этого. Давайте постараемся вспомнить какие-то странности, происходившие в последнее время: может, звонки какие-то, угрозы, попытки несанкционированного доступа к почте и соцсетям, если вы ими пользуетесь. Может быть, ваш муж стал вести себя как-то иначе?
Жильцова только кусала нижнюю губу, силясь не заплакать, и отрицательно трясла головой.
– Дарья Юрьевна, никто, кроме вас, не сможет рассказать мне о вашем муже, вы понимаете это?
– Понимаю, – выдавила она. – Но мне нечего вам сказать. Витя никак не изменился, ничего не произошло, мы были счастливы – и все в один миг оборвалось. Я не знаю, почему это произошло, но чувствую – здесь что-то не так. Витя не мог, понимаете? У него не было причин убивать этого Алексея.
– Это все эмоции, Дарья Юрьевна, – вздохнула Лена, – и их к делу не пришьешь. А вот переписка с вашего почтового ящика – реальность, которая, увы, косвенно говорит о том, что у Виктора Жильцова имелся веский повод не любить господина Полосина. Мотив, иными словами. Ревность.
– Вы думаете, что он их читал? – прошептала Дарья, глядя на Лену с ужасом и отчаянием.
– Вчера я показала ему одно из писем во время допроса.
– И… как он отреагировал? – задохнувшись, спросила Жильцова.
– А вы как думаете?
– Боже… – Женщина закрыла лицо руками и пробормотала: – Он никогда мне этого не простит. Что вы наделали…
«Отлично, – подумала Лена, зажмурившись. – У нее шашни за спиной мужа, а я “наделала”, видишь ли. Хотя, если честно, мне не показалось вчера, что Жильцов видел эти письма раньше, очень уж удивился. Что вообще происходит, хотела бы я знать?»
– Дарья Юрьевна, возьмите себя в руки. Нет никаких гарантий, что ваш муж не читал этих писем ранее. Как нет гарантий, что это не он убил Полосина из ревности.
– Вы меня не слышите, да? – воскликнула Жильцова, отняв руки от лица. – Витя не убивал никого, понятно? Никого не убивал!
– Если вы прекратите истерику… – начала Лена. Но Жильцова, потеряв наконец самообладание, вскочила и затопала ногами:
– Нет, нет, нет! Я не хочу это слышать, понятно вам? Я найму адвоката, самого лучшего адвоката, и он сделает все, чтобы Витю отпустили! Потому что он не убивал!
– Думаю, на сегодня наша беседа окончена, – спокойно произнесла Лена, подписывая пропуск. – Когда вы понадобитесь, я вас вызову снова. Всего доброго, Дарья Юрьевна.
Жильцова схватила пропуск и выбежала из кабинета. Лена, откинувшись на спинку стула, почувствовала, как стучит в висках от напряжения. Она вынула из ящика стола пузырек с таблетками, подошла к окну. Налила воды из стоявшего на подоконнике чайника, бросила взгляд на улицу. На парковке Жильцова садилась в синий «Фольксваген Гольф». В Лениной памяти вдруг возникли обрывки разговора: «Взяли моду, у нас гости паркуются в специальном месте… Да, синий «Фольксваген». Кажется, «Гольф»… да, точно».
– Черт возьми. – Она проводила взглядом машину, которая медленно двинулась с парковки. – Синий «Гольф» в вечер убийства Полосина во дворе матери Жильцовой. Сосед видел его. Я не ошиблась, чувствуя, что она где-то привирает. Это ее машину видел сосед, и Виктор Жильцов вполне мог приехать на ней.
Она забыла про таблетки и воду, бросилась к телефону и позвонила Паровозникову:
– Андрей, кто-то из семьи Жильцовых все-таки был в вечер убийства в квартире Брусиловой. У Дарьи – синий «Фольксваген Гольф».
Паровозников присвистнул:
– Ого. И ведь тот нервный чувак, что с балкона орал, так и сказал: синий «Гольф». Выходит, господин Жильцов таки пригрел бедолагу Полосина заточкой в печень.
– Знаешь, что меня смущает? Я предъявила ему письма, и он, как мне показалось, удивился, потому что видел их впервые.
– Я бы не принимал во внимание твои ощущения. Человек может быть отличным актером, Лена.
– Вряд ли у него нашлись силы актерствовать после задержания и без малого суток в СИЗО.
– Бывает всякое. Но ты фактам-то в глаза посмотри.
– Вот в том и дело, – вздохнула Лена, покручивая на столе ежедневник. – Факты есть, а ощущения виновности обвиняемого – нет.
– Ой, прекрати, начальница. Сама посуди: машина, мотив, характер раны! Все против Жильцова. Опровергни.
– Не могу пока, – признала Лена. – Но что-то мне не дает до конца в это поверить.
– Мы так дело не закроем, хочу напомнить. А сроки…
– До этого еще далеко. Можно покопать глубже.
– А смысл?
– Не знаю.
– Так и брось это все.
– Похоже, что ты прав, – со вздохом признала Лена. – Буду думать.
– Удачи.
Отложив телефон, она все-таки забросила в рот таблетку. Запила водой и придвинула к себе папку с материалами дела.
Она вышла на улицу, когда уже стемнело, и с удивлением увидела на скамейке в скверике через дорогу Никиту. Он сидел спиной, но Лена ни с кем не перепутала бы его, и сердце радостно забилось: он приехал специально, чтобы встретить ее. Перебежав дорогу, она остановилась на секунду, чтобы взять себя в руки и не выглядеть слишком уж обрадованной. В этот момент Кольцов обернулся и увидел ее:
– Наконец-то! – Странно, но в голосе не было раздражения. – Могли бы тебе и выходной дать после командировки.
– Не положено. – Лена подошла ближе и протянула руку: – Не ожидала тебя тут увидеть.
Кольцов прижал к губам ее запястье, легонько потянул, и Лена оказалась на скамейке рядом с ним:
– Захотелось прогуляться, решил, что совместим это с возвращением с работы.
– Пойдем по бульвару?
– Да, заодно выставку глянем, там новая экспозиция.
С некоторых пор в их городе стало принято устраивать фотовыставки прямо на улице, разместив снимки на билбордах, установленных на центральном бульваре, и Лена почему-то подумала, что Никита неспроста ведет ее туда – наверняка его работы тоже есть. Но оказалось, что она ошиблась: работ Кольцова там не было, зато присутствовали работы его учеников. Никита критически рассматривал каждый снимок, иногда наклоняясь почти вплотную, и то и дело морщился. «Не нравится, – с тоской думала Лена, понимая, что ей весь вечер придется выслушивать его критические высказывания. – Я устала, и меньше всего мне сегодня нужны лекции о фотографии и композиции».
Но, к ее удивлению, дома Кольцов не произнес ни слова по поводу выставки. Он сам приготовил ужин, сам накрыл на стол, не высказав неудовольствия по поводу отсутствия скатерти, и Лена даже дышать боялась, чтобы не спугнуть это его благодушное состояние.
– Я очень соскучился, – произнес Никита уже в постели, – а ты выглядишь уставшей. Все в порядке?
– Да, все как всегда. Просто дело сложное. И не выспалась после самолета – сразу почти на работу пришлось ехать.
– Тогда засыпай. – Он поправил подушку под ее головой, и у Лены предательски защипало в носу: Никита так редко проявлял заботу о ней, что даже такое мелкое движение, как положенная в более удобное положение подушка, казалось ей волшебным.
«Наверное, Юлька не совсем права. Я ему все-таки небезразлична. Может, должно просто пройти еще какое-то время, чтобы он понял, что ему никто другой не нужен? – думала она, закрыв глаза и прислушиваясь к мерному дыханию засыпающего рядом Никиты. – Ведь человек привыкает. И он тоже привыкнет и поймет».
Но в душе она признавалась себе, что выдает желаемое за действительное и делает это весьма странным словом «привыкнет», как будто речь идет о животном. Не «любит», а «привыкнет»… Кольцов пробормотал что-то во сне и обнял Лену, притянул ее к себе, уткнулся лицом в шею сзади, и она все-таки не смогла сдержать слез, заплакала тихонько, боясь разбудить Никиту.
Утром Лена встала раньше, чтобы приготовить завтрак, и к тому моменту, когда проснулся Никита, стол уже был накрыт, а сама хозяйка собрана и накрашена. Кольцов сонно чмокнул ее в щеку, выпил стакан сока и ушел в душ, а Лена засыпала в ручную кофемолку зерна и принялась проворачивать ручку, почти сразу наполнив кухню ароматом свежемолотого кофе. Через оконное стекло уже довольно сильно припекало солнце, день обещал быть жарким, и перспектива сидеть в душном кабинете не особенно радовала. Еще меньше приятных эмоций приносила мысль о том, что после обеда придется ехать в СИЗО к Жильцову, которого вчера она решила не допрашивать. «Наверное, надо было брюки надеть, – думала Лена, высыпая кофе в джезву и заливая водой. – Только легкие я еще не гладила, а в костюмных будет жарко. Ладно, юбкой обойдусь, она вполне пристойной длины».
– О чем задумалась? – Никита, вытирая полотенцем голову, вышел из ванной и уселся за стол, чем несказанно удивил Лену – никогда прежде он не позволял себе выйти к завтраку в обмотанном вокруг бедер полотенце.
– С тобой все в порядке? Ты выспался? – обеспокоенно спросила она, и Кольцов рассмеялся:
– Решил попробовать что-то изменить в жизни.
– Напоминает анекдот о Штирлице, который высморкался в занавеску, получив из Центра разрешение немного отдохнуть, – заметила Лена, поставив перед Никитой чашку на блюдце.
– Будем считать, что это про меня. Ты в котором часу сегодня заканчиваешь?