– Пока не уверена ни в чем. Мне в СИЗО нужно, и я не могу спрогнозировать, как пойдет беседа. Но в районе семи часов уже точно освобожусь.
– Тогда я встречу тебя, и мы поедем на набережную.
– Да? Зачем?
– Хочу поснимать тебя.
Это было неожиданно: за все время отношений Никита ни разу не снял ее даже на телефон, не говоря уж о профессиональной аппаратуре. Лена и не рвалась в модели, но всегда было немного обидно – как будто он не считает ее достойной стоять перед его объективом. Определенно, Никита прилагал усилия к тому, чтобы измениться, и это не могло не радовать Лену.
Только бы это не обернулось чем-то похуже его обычных приступов раздражительности. Его настроение меняется так быстро, что она порой не успевает отреагировать, и в итоге ей же самой только больнее и хуже. А он на следующий день ведет себя так, словно ничего не произошло. С каждым разом ей все труднее это перемалывать.
– Ты не в кителе пойдешь? – спросил Никита, рассматривая ее голубую рубашку, похожую на форменную, и Лена отрицательно покачала головой.
– Нет. В СИЗО предпочитаю ездить в гражданском. Знаешь, люди там и так находятся в некомфортных условиях, и не все охотно идут на контакт, когда приезжаешь в форме.
– Честно говоря, я бы тоже предпочел разговаривать с женщиной в обычной одежде, если бы вдруг пришлось там оказаться, – усмехнулся Никита. – Тебе, кстати, голубой цвет идет, не замечал как-то.
«Конечно, ты не замечал. Ты вообще мало что замечаешь, если оно лично тебя не касается, – подумала Лена, и тут же оборвала себя: – Хватит! Порчу настроение сама себе, Никита ничего особенного не сказал, а я уже прицепилась, придумала, обиделась. Может, проблема все же во мне? В моих реакциях?»
– Значит, договорились? – еще раз переспросил Кольцов, уже стоя в прихожей.
– Да, конечно. Только ты все равно позвони прежде, мало ли что. Но я постараюсь…
Он чмокнул ее в щеку и вышел из квартиры, не дожидаясь, пока Лена обуется, чтобы выйти вместе, – Никита никогда не выходил с ней из подъезда, предпочитал сделать это в одиночестве. Первое время ее это удивляло и немного обижало – как будто он стесняется, что их кто-то увидит. Потом привыкла и к этому, списав все, как обычно, на непростой характер любовника.
К своему глубочайшему удивлению, на парковочной площадке Лена увидела машину Паровозникова и самого Андрея, курившего рядом. «Интересно, заметил ли его Никита», – сразу подумала она.
– Ну ты здорова спать, начальница, – выбрасывая окурок, буднично заметил Андрей. – Я тут уже битый час отсвечиваю.
– Так позвонил бы.
– Судя по выкатившемуся из подъезда мастеру фотосъемки, мой звонок был бы явно лишним.
– Андрей, не надо! – предостерегающе сказала Лена. – Не начинай, пожалуйста, у меня непростой день.
– Вот здорово, что у меня все дни простые, правда? У опера ведь что ни день – то праздник и развлечения! Садись, поехали.
– Куда?
– В больницу! – отрезал он, садясь за руль. – По дороге расскажу.
Ничего не понимая, Лена уселась на переднее сиденье, пристегнула ремень и, повернувшись к Андрею, снова задала вопрос:
– Объяснить не хочешь?
– Хочу, – кивнул Паровозников, выезжая из двора и встраиваясь в довольно плотный утренний поток машин. – Едем навещать мадам Жильцову в отделении кардиологии.
– В смысле?
– Ленка, прекрати! Я тоже не выспался. Дарья Жильцова сегодня ночью поступила в отделение с сердечным приступом.
– Я вообще ничего не понимаю, – растерянно пробормотала Лена. – С чего бы вдруг молодая женщина с таким диагнозом слегла?
– А ты мозгами-то пораскинь, начальница. Выходит, лапшу нам вешало семейство, был у Дарьи роман с этим Полосиным несчастным, а муж все узнал. И теперь ему срок, а она поняла, что натворила.
– У меня все равно не складывается. Они оба так натурально удивились, читая переписку… Не верю я в то, что можно настолько великолепно держать себя в руках, будучи в критической ситуации. Жильцов в СИЗО, это, сам понимаешь, не курорт…
– Жильцов – бывший кадровый военный. Уволился десять лет назад, открыл эту свою контору. А служил в десантных войсках, милая моя, там слабаки не выживают, как ты понимаешь.
«Черт, я это упустила совсем. А ведь знала, – с досадой отметила про себя Лена. – Действительно, что ему СИЗО, когда он на прежней службе не в штабе сидел, а ротой командовал…»
– Странно, что для убийства он использовал заточку. Мог бы руками справиться, меньше возни, – проговорила она.
– Тут уж как пошло, – возразил Андрей. – Мог прихватить на всякий случай, а там – мозг затуманило, вот и пырнул, хотя не рассчитывал.
– Да, придется, значит, повозиться – с такими тяжело, они на своем стоят до последнего. Глупо надеяться на чистосердечное…
– Ленка, да там против него фактов и доказухи – вагон, пусть отпирается, все равно сядет.
– Мне не кажется, что все так однозначно, – сама не понимая почему, продолжала упираться Лена.
Паровозников только рукой махнул:
– Ох, любишь ты усложнять! В кои-то веки попалось дело без заморочек – ревнивый муж кокнул любовника жены, найдя их переписку, – а ты и здесь пытаешься что-то иное найти.
– А ты предлагаешь мне засунуть за решетку невиновного?
– Ты в себе? Кто невиновный? Жильцов этот? – кипятился Андрей. – Сама смотри: он узнаёт, что у жены пусть пока виртуальный, но роман. Как узнаёт – дело шестнадцатое, мог и потихоньку ящик взломать и переадресацию поставить, сидел себе в офисе и почитывал. Тут так удачно этот дурачок Полосин собирается сюда ехать и отношения выяснять. А у Жильцова уже и тур в Бразилию куплен, да так удачно – как раз в тот момент, когда Полосин прилетает. Дальше дело техники. Берет машину жены – мог сказать, что в сервис погонит, допустим, – берет ключ от квартиры тещи…
– Да? А как Полосин должен к теще Жильцова попасть?
– Ты даешь, – покачал головой Паровозников. – Иной раз такое ляпаешь – я пугаюсь. Да в одном из последних писем этот адрес указан, не помнишь, что ли?
Лена смутилась: адрес Ольги Михайловны Брусиловой действительно был указан Дарьей в письме.
– Убедил, глупость сказала, – признала она. – Давай, пой дальше.
– А дальше сел Виктор Владимирович в синий «Фольксваген Гольф» и полетел к хоромам, где теща его проживает, которая аккурат в это время на дачу отбыть изволили. Встречает он там доброго молодца Алексея, бьет его заточкой в печень, прикрывает двери квартиры да и сваливает с места преступления, попутно заточку, к примеру, с моста в реку бросая – дорога-то как раз через мост. Ставит Виктор Владимирович машинку супруги на место, собирает жену, дочь и чемоданы и отбывает в прекрасную страну Бразилию, где в лесах, как известно… Ты поняла, короче.
– Так-то оно так, да вот только есть маленькая деталька. А как Полосин в комнате оказался? Сам добровольно ножками пришел? Встретив в прихожей вместо вожделенной красавицы разъяренного ревностью ее супруга?
Паровозников почесал в затылке, но сдаваться не собирался:
– А кто сказал, что Жильцов его в комнате убил? Мог с порога приговорить, а потом скоренько в комнату оттащил – и готово.
– Ну и где тогда, по-твоему, след от волочения тела? – возразила Лена. – Кровь-то должна была попасть куда-то, даже если предположить, что Жильцов, имея приличный запас времени, все за собой помыл-убрал? Нет, Андрюша, все равно какие-то капли попали бы или на пол, или на обои, а там нигде не было следов уборки.
– А вот это уже пусть тебе Никитин расскажет, – не растерялся Андрей. – Дело в другом: есть труп и есть тот, у кого был мотив. И все вокруг складывается так, что больше некому, кроме Жильцова.
– Мне почему-то кажется, что есть какая-то мелочь, которую мы с тобой не видим. И именно в ней кроется разгадка.
Андрей посмотрел на Лену чуть ли не с жалостью:
– Похоже, все, к чему прикасается твой мастер фотосъемки, сразу покрывается налетом тоски. Вот и ты… – но Лена перебила:
– Я же просила тебя! Мы не сможем работать, если постоянно будем напоминать друг другу…
– Ладно, прости, я лишнего хватил, – признал Андрей, сворачивая к шлагбауму у больницы. – Но выслушай дружеский совет: перестань усложнять хотя бы в работе.
– Что значит «хотя бы в работе»? – Она выбралась из машины.
– Потому что в жизни ты и так все уже усложнила до невозможности.
В палату к Дарье их не пустили. Врач, миловидная девушка, казавшаяся слишком юной для такой работы, категорически запретила тревожить еще не до конца пришедшую в себя пациентку:
– Даже не просите! Она в довольно нестабильном состоянии как физически, так и эмоционально, к ней вызван психиатр, возможно, отсюда она прямиком направится в психоневрологический стационар. Так что ни о каких допросах речи быть не может.
– Доктор, вы не понимаете… – начала Лена.
Но ее мгновенно перебили:
– Я все прекрасно понимаю. Но вы делаете свою работу, а я – свою. И моя сейчас заключается в том, чтобы вернуть пациентку в нормальное состояние. А разговор с вами вряд ли этому поспособствует. Так что мы отложим его на более благоприятный момент.
Это было сказано таким тоном, что она поняла: настаивать смысла не имеет.
– Хорошо, пишите отказ и краткую выписку о состоянии, – со вздохом сдалась она. – Мы подождем в коридоре.
– И не вздумайте приближаться к палате, я серьезно! – предупредила врач, беря историю болезни и чистый лист.
– Однако… – протянул Паровозников, когда они вышли в холл и сели на диван. – Цербер, а не доктор, хоть и молоденькая такая.
– Может, так и нужно… Она защищает интересы пациентки, наверное, у нее есть основания к этому. Придется побеспокоить мать и падчерицу.
– Нужен детский психолог. Нам не позволят допросить несовершеннолетнюю без его участия.
– Значит, будет психолог. Сколько ей, тринадцать?
– Вроде бы. Я позвоню, договорюсь.
Они замолчали. Лене очень хотелось на улицу – она всегда с трудом переносила специфический запах больниц. Андрей рассеянно вертел в руке мобильный, уставившись в одну точку на серо-коричневом линолеуме. «А ведь он до сих пор проявляет обо мне заботу, хотя вроде бы уже и незачем, – вдруг поняла Лена, искоса глянув на задумавшегося о чем-то Паровозникова. – Мог ведь и не приезжать, просто позвонил бы и сказал, а он торчал у подъезда столько времени. Интересно, видел ли все-таки Никита? Если видел – вечер будет не самым приятным, скорее всего. Он может вообще не прийти, обидеться. Почему я их постоянно сравниваю? И потом злюсь, что сравнение всегда не в пользу Никиты… Но я ничего не могу поделать со своей привязанностью. Вот, опять! Опять – не «с любовью», а «с привязанностью». Я даже в собственных мыслях не верю, что у нас есть будущее, все время жду, что он уйдет. Боюсь этого, но подсознательно все равно жду. И не готова менять это. Наверное, я таким образом только приближаю конец… как же больно думать об этом…»