– Куда? – вцепился Андрей, и Крючков вздохнул:
– В Америку.
– Куда?
– В нее, родимую. Давно про это разговоры заводила, вроде бы так, к месту, мельком, и вот решилась наконец. И бабки мои прихватила, видимо, своими нажраться не могла. Змея, одно слово… – Крючков с ожесточением сжал кружку, поднес к губам и сделал пару глотков. – Как я мог так в бабе ошибиться? Добро бы – первая она у меня была, так ведь нет же. А знаете, на что я повелся? – неожиданно спросил он, подавшись к Лене. – На то, что она меня не пилила никогда, не требовала ничего, замуж не рвалась. Ага, так и говорила: зачем что-то менять, когда всех все устраивает? Мечта ведь, а не баба! Другие вечно грузят вот этим «когда ты разведешься, когда ты меня замуж позовешь, когда мы вместе жить будем», – передразнил Крючков, отставляя кружку на край стола. – А Солька – нет. Никогда ни слова не произнесла на эту тему. Вот на это я и запал. И расплатился по полной.
– Илья Богданович, – вклинилась наконец в его монолог Лена, – давайте все-таки ближе к теме. Я так поняла, что Соледад Сергеевна уехала в Америку, похитив принадлежавшие вам денежные средства – все верно?
– Абсолютно точно. Уговорила меня продать бизнес, деньги положить в ее банк на счет под высокий процент. За год собирались что-то более доходное вместе подыскать, она говорила – тоже вложится, будем партнерами. А вышло вон как…
Лена бросила быстрый взгляд на Паровозникова, быстро фиксировавшего в блокноте то, что рассказывал Крючков. Андрей поднял голову и кивнул – понял то, о чем подумала Лена. Нужно проверить, когда Матюшкина покупала билеты, получала визу, когда вылетела. Лена слабо верила, что такая расчетливая, собранная и скрупулезная женщина, как Соледад, не продумала до мельчайших деталей свой отъезд. Наверняка случилось что-то, заставившее ее изменить планы и поспешно покинуть страну. Но мучил Лену еще один вопрос: куда пропала Дарья Жильцова? Дома она не появлялась, к матери тоже не приехала и даже не позвонила.
– Скажите, Илья Богданович, а вам что-нибудь известно о подруге Соледад Сергеевны, Дарье Жильцовой? – спросила она, и Крючков кивнул:
– О Дашке-то? Конечно. Дашка в клинике неврозов, пыталась с собой покончить. Солька ей помогла не в психушку попасть, а туда. И режим полегче, и вообще… Солька же ее своими руками с того света вытащила.
– Это как же?
– Она у Дашки была в тот вечер после суда, когда та таблеток наглоталась. Вот и вызвала «Скорую».
«Очень странно, – подумала Лена, записывая это в ежедневник. – Как можно незаметно наглотаться таблеток, если в квартире с тобой подруга? Ушла в ванную и там выпила? Не представляю, как это можно. Или просто хотела, чтобы ее спасли, потому и сделала это, когда у нее сидела Соледад?»
– Понятно, – протянула она неопределенно. – Спасибо, Илья Богданович. Кстати, а у вас нет ключей от квартиры Соледад Сергеевны?
– Были бы – я б там все на фиг разнес.
– Ясно.
Попрощавшись, они вышли из квартиры. Во дворе Паровозников закурил и поинтересовался:
– Что скажешь, начальница? Не кажется тебе, что две подружки все здорово обставили? Избавились от мужиков и с деньгами благополучно улетели в Америку?
– Допустим, Соледад так и сделала. А вот насчет Жильцовой я не уверена, – сказала Лена, садясь в машину. – Зачем ей уезжать с Соледад? А перед этим еще и таблетками травиться?
– Да мало ли зачем? Истеричная баба, их не просчитаешь. Зато сейчас, когда обе свободны и с деньгами, откроют там какой-нибудь бизнес, выйдут замуж – и все, жизнь удалась!
– Ты думаешь, это так вот запросто – приехал и живи-работай? Схема получения рабочей визы весьма непростая.
– Лена, это уже технические вопросы, – перебил Андрей. – Главное – они обе уехали.
– Ты зря так торопишься. Пока вообще неясно, уехали ли они, а особенно это неясно в отношении Жильцовой, – упиралась Лена, даже не понимая причины. – Звони, проверь, куда и когда улетела Матюшкина – ей в любом случае в Москву сперва нужно. Возможно, она и до сих пор там. Надо попросить Петю, пусть проверит это же и в Москве, – вдруг вспомнив о московском стажере Крашенинникове, сказала она. – Хотел работать – вот ему и шанс. Но на квартиру к Соледад я бы съездила все-таки. Если отъезд был спонтанным, можно увидеть что-то интересное.
– Дверь вскрывать?
– Возьмем постановление. Кстати, у нас еще есть время получить санкцию, – бросив взгляд на часы, сказала она, и Андрей застонал:
– Пятница! Вечер! Тихий летний вечер, мать его! Я мечтал о пиве и вяленой рыбке, меня приятель угостил, а тут ты со своими причудами!
– Возьми себя в руки, – с улыбкой посоветовала Лена. – Сейчас все сделаем – и успеешь пивка с рыбкой, ты ж завтра выходной.
– Пользуешься тем, что я не в состоянии отказать женщине на костылях… – пробурчал Андрей, уверенно лавируя в потоке машин. – Тогда молись, чтобы мы успели в контору до того, как твое начальство на дачу отвалит.
– Очень надеюсь, что нам это удастся. Иначе я не переживу выходные.
– Еще бы! Ты и мне их отравишь своими звонками.
Им повезло: прокурора удалось поймать как раз на пороге кабинета, и Лена наскоро объяснила, что и зачем хочет сделать. Прокурор, правда, доволен не был, напомнил насчет больничного, но Лена клятвенно заверила, что все материалы немедленно передаст следователю Судаковой:
– Ведь я общалась с Жильцовой, когда работала по делу об убийстве Полосина. И все ее окружение знаю, Татьяне не придется заново всех опрашивать. Я же помочь хочу. А иногда быстрее бывает сделать самой, чем объяснить человеку, который еще не вник в суть, что именно нужно делать. Подпишите санкцию.
– Ох, Крошина, и въедливая ты, – со вздохом бросил прокурор, подписывая бумагу. – Только материалы сдай Судаковой, поняла? И сиди на своем больничном, а то взяла моду на костылях по городу носиться.
В квартиру Матюшкиной они с понятыми вошли около восьми вечера. Понятые, молодая парочка, которую удалось перехватить возле подъезда, испуганно жались у входной двери. Лена прошла по комнатам и с удивлением обнаружила полный порядок: никаких следов спешного отъезда, все шкафы закрыты, оставшиеся вещи в них аккуратно лежат на полках и висят на вешалках. Квартира в старой части города, обычная пятиэтажка, разве что ремонт сделан добротный да мебель и техника хоть и не ультрасовременные, но хороших марок.
– Тебе не кажется странным, что заместитель управляющего коммерческим банком живет, мягко говоря, как бюджетник средней руки? – спросил Андрей, тоже осматриваясь.
– Эта квартира досталась Матюшкиной от матери, насколько я понимаю. Может, она из сентиментальности не хотела ничего менять, ремонт только делала.
– А я вот думаю, что не делала она здесь ничего как раз потому, что собиралась уезжать.
– Это пока никак не доказано. И вообще – мы с чего вдруг решили, что она уехала? Ведь могло случиться что угодно.
– Намекаешь, что Матюшкину могли и того? – напрягся Андрей, и Лена кивнула:
– А почему нет? Тоже версия. Кстати, тот же Крючков мог.
– Ой, да ладно! Он сам сказал: с понедельника не просыхает. Даже день вспомнить не мог.
– Это может быть всего лишь инсценировкой. Убил надоевшую любовницу, деньги перевел на другие счета, изобразил почти недельный запой – поди проверь.
– Не получается, – покачал головой Андрей. – Ты ведь слышала: он ясно сказал, что как любовница Соледад его устраивала во всех отношениях. И замуж, кстати, не хотела.
– И ты поверил? – усмехнулась Лена. – Любая женщина хочет замуж. Процентов девяносто пять таких. Просто некоторые вынуждены «держать лицо» в сложившихся обстоятельствах. Ты просто представь, как унизительно для Соледад было ходить в любовницах у торговца цветами – при ее должности? При том, что все подруги давно имеют семьи? Она говорила то, что вынуждена была говорить, чтобы хоть в собственных глазах себя не потерять. И мы не знаем, как было на самом деле.
– Ты ведь рассказывала, что она сама тебе говорила о том, что не торопится замуж и иметь детей.
– Повторяю: сказать можно что угодно, особенно когда у тебя нет возможности изменить ситуацию. У Соледад, судя по всему, ее не было – Крючков разводиться не собирался. И мне кажется, что она давно продумала свой отъезд, а Крючкова наказала деньгами – уговорила продать бизнес, положить в банк деньги, потом сняла все и улетела, оставив его без средств.
– Версию об убийстве ты сама же сейчас и отмела, так?
– Не совсем. Проверить все-таки надо. Могу ведь я ошибаться?
– Ты-то? – недоверчиво переспросил Паровозников. – Не припомню такого. И это меня очень пугает, потому что сулит много работы и много беготни.
Они еще раз прошлись по квартире, и вдруг Лена, зачем-то закрывшая за собой дверь спальни, увидела на ней укрепленную мишень для игры в дартс. Но даже не эта странная для спальни декорация удивила ее, а приколотая в самый центр фотография Дарьи Жильцовой, сплошь усеянная воткнутыми в нее дротиками.
– Я ничего вообще не понимаю, – пожаловалась Лена Андрею, сидя у себя в кухне с чашкой кофе и большим, еще теплым круассаном из кондитерской.
Дело происходило через три дня после осмотра квартиры пропавшей Соледад Матюшкиной, и Паровозников заехал к Лене с очередными новостями о ходе расследования.
– Что ты хочешь понять?
– Почему такая странная вещь в спальне? Почему фото лучшей подруги? Тебе не кажется, что Соледад как-то причастна к исчезновению Жильцовой из клиники?
– Слушай, я бы век не влезал в дела, по которым проходят бабы – прямо или косвенно. Там всегда все сложно, запутанно и перевернуто с ног на голову. У мужиков логика проще.
– Конечно, не зря ведь считается, что преступления, совершенные женщинами, как правило, более жестокие и более изощренные. Что мы имеем? Матюшкина вылетела в Америку, там мы ее уже не достанем. Виза ею была получена давно, так что отъезд свой она спланировала. Но Дарья… вот мне что покоя не дает. Ты с матерью разговаривал?