Буданов стоял у окна своего кабинета на втором этаже, видел, как Леля шла от калитки к дому, и кожей чувствовал ее напряжение и волнение.
«Что же ты, такой чуткий, — думал он, — так тонко прочитываешь любое движение ее души, и раз за разом мучаешь все сильнее? Допустим, все еще можно поправить. Но где гарантия, что новое нелепое стечение обстоятельств опять не застит тебе глаза и тогда уже точно наступит конец? Как же избавиться от этого проклятья?..»
Буданов взглянул на часы. Через сорок пять минут он спустится вниз.
План был прост до чрезвычайности. Клава под благовидным предлогом уводит Елену Ивановну из дома, а он, Буданов, остается, и, если провидение не выкинет очередной фортель, уже сегодня они с Лелей будут вместе…
А пока следовало отвлечься, занять себя чем-то важным, потому что каждая минута казалась длиннее предыдущей, растягиваясь до бесконечности.
Буданов сел к столу, придвинул бумаги, но в голову ничего не лезло.
Дождь усиливался, гремело уже совсем близко, и молнии освещали комнату мертвенным светом, на мгновения разгоняя сгустившуюся по углам тьму.
«Спецэффекты, как в плохом кино», — усмехнулся Буданов, стараясь подавить нетерпение и тревогу — как бы разгулявшаяся непогода не нарушила их планы.
Снизу слышались тихие голоса женщин, звяканье посуды и завывания Дэнчика после каждого громового раската — пес боялся грозы.
Колокольчик от калитки прогремел как барабаны судьбы, взорвав напряженное ожидание, и благостная тишина внизу тут же сменилась какофонией звуков.
— Лена, голубушка, — причитала промокшая насквозь Клава, решившая для пущего эффекта не брать зонта. — Пойдем со мной, Христа ради. Вальке моей совсем худо…
— А что такое? Что случилось? — всполошилась Елена Ивановна.
— Почечная колика у нее опять. На стенку лезет.
— Надо немедленно вызвать «Скорую помощь»! — Леля кинулась к телефону, но Клава с криками: «Нет, нет! Ни в коем случае!» — коршуном бросилась ей наперерез.
— Но почему? — удивилась Леля — Приедет врач, сделает обезболивающий укол…
— Еще, не дай Бог, в больницу заберут, — замахала руками находчивая Клава, — а Валька моя ни за что не поедет. Не велела она «Скорую» вызывать.
— Но ведь может быть что-то серьезное! — пыталась вразумить ее Леля. — Разве можно так рисковать?! А если потом будет поздно? Это просто средневековье какое-то…
Но темная женщина Клава позиций не сдавала.
— Нет, нет, — упрямо твердила она. — Валька знает, что делает. Мы ее сейчас с Леной в воду горячую посадим…
— Елена Ивановна! — обернулась за поддержкой потрясенная Леля.
Но та уже стояла в плаще, резиновых сапожках и стягивала узкий чехол с большого черного зонта. Поселковой медицине Елена Ивановна, видимо, тоже особенно не доверяла.
— Ты уж не скучай тут, детка. Будь как дома. Телевизор посмотри, — говорила она на ходу, решительно увлекая к дверям вошедшую в образ рыдающую Клаву.
Оглушительный раскат грома потряс стены, взвыл Дэнчик, помигала несколько раз люстра, и свет погас.
— Видимо, мы в самом эпицентре грозы! — Елена Ивановна метнулась к буфету, достала свечи, спички. — Подсвечник на камине, — кивнула она в сторону внушительного очага. — Можешь, кстати, разжечь огонь, если захочешь. Только заслонку не забудь открыть.
— Нет, я пойду с вами, — решительно сказала вдруг Леля. — Я здесь одна не останусь.
— Нет, нет, нет! — закричали заговорщицы в один голос.
— Дэнчик безумно боится грозы! Его ни в коем случае нельзя оставлять одного! — волновалась Елена Ивановна, устремляясь к двери и утягивая за собой Клаву.
— Валька моя ни за что к себе чужого не подпустит, — вторила ей та. — Она, ежели что не по ней, может и с лестницы спустить…
Дверь захлопнулась, торопливые шаги стихли, и Леля осталась одна, вернее, с Дэнчиком, который, опустив хвост, жался к ее ногам.
Молнии сверкали, мощные раскаты грома сливались в почти беспрерывную оглушительную какофонию, и дождь — настоящий тропический ливень! — сплошной стеной обрушивался из разверзшихся небесных хлябей.
Вообще-то она всегда любила грозу, восхищалась безудержным разгулом стихии, чувствуя себя защищенной. Но сейчас ей было так одиноко и страшно в этом огромном, пустом, отторгающем ее доме!
Из розетки посыпались искры. Леля ахнула. Не хватало еще, чтобы все здесь сгорело синим пламенем!
Дэнчик жалобно заскулил. Она села на пол и прижала его к себе. Пес дрожал мелкой дрожью.
Новая вспышка осветила комнату, дверь тихо распахнулась, и под оглушительный раскат грома на пороге возник Буданов, в черной рубашке, с бледным вдохновенным лицом, прекрасный, как Ангел Тьмы…
Леля вскочила и даже, кажется, вскрикнула. Дэнчик дико взвыл и мгновенно исчез. Люстра мигнула и ярко осветила пространство.
Леля зажмурилась, абсолютно уверенная, что сейчас вот откроет глаза и видение исчезнет! Но Буданов стоял на месте и пристально смотрел куда-то ей в ноги.
Леля опустила глаза — на полу рядом с ней, там, где только что изнемогал от ужаса Дэнчик, темнела довольно внушительная лужица.
Буданов перевел на нее взгляд и вопросительно приподнял бровь.
— Это не я! — почему-то сказала Леля и вспыхнула: настолько нелепо прозвучали эти слова.
— Не знаю, — усомнился Буданов. — Наша собака достаточно хорошо воспитана, чтобы не делать этого дома.
— Я, конечно, не могу похвастаться таким блестящим воспитанием, как у вашей собаки, — возмутилась Леля, — но пользоваться туалетом меня все же приучили.
— Пес беззащитен. Он не может оправдаться, поэтому на него легко свалить все, что угодно, — строго сказал Буданов, подходя к ней почти вплотную.
— Да что вы себе позволяете?! — закричала Леля.
Она сжала кулаки и хотела уже было обрушить их на обидчика, но Буданов ловко перехватил ее руки и спросил:
— А как вы вообще сюда проникли? Вы ищете со мной новых встреч?
— Я?.. Проникла?! — задохнулась Леля. — Да вы…
Грянул гром. Леля непроизвольно качнулась к Буданову и тот незамедлительно воспользовался этим обстоятельством.
25
Едва он коснулся ее губ, как сердце Лели стремительно рухнуло, колени подогнулись и, не подхвати он ее, она бы распласталась у его ног.
С этого момента все было как в тумане. Она куда-то плыла в его руках. Потом он медленно раздевал ее, целуя каждый обнажающийся кусочек кожи, и она вздрагивала всем телом.
Вспышки молний выхватывали из темноты то его дорогое лицо, то склоненную коротко стриженную голову. Он что-то говорил, но Леля не разбирала слов, оглушенная мощными ударами своего сердца.
И только когда он вошел в нее, Леля словно очнулась.
— Люблю тебя, — говорила она, — люблю, люблю, люблю… — В такт его все ускоряющимся движениям…
Гроза ушла. Дождик тихо шелестел за окном. В распахнутые створки текла благоуханная прохлада. Первые неугомонные птицы пробовали голос. А они никак не могли утолить свою жажду, вновь и вновь припадая все к тому же неиссякающему источнику.
«Накормите меня яблоками, напоите вином, ибо я изнемогаю от любви…»
Они так и уснули, не разжимая кольца объятий, будто боялись вновь потерять друг друга.
Утро наступило лучезарное. От вчерашней грозы остались одни воспоминания.
Леля проснулась первая, немного полежала, наслаждаясь близостью любимого человека, и осторожно выскользнула из-под его руки.
Она накинула рубашку Буданова, подошла к окну и выглянула в сад. Глазам ее открылась абсолютно идиллическая картинка: пес бегал за бабочками по желтой от одуванчиков лужайке, а Елена Ивановна и Клава, тихо переговариваясь, накрывали стол к завтраку под старой развесистой грушей.
Леля вдруг почувствовала зверский голод. Когда она ела в последний раз? Боже правый! Вчера перехватила какую-то ерунду в обеденный перерыв!
Она высунулась из окна, пытаясь рассмотреть, что там расставлено вкусненького на парадной белой скатерти. Творог, сметана, яйца, знаменитые Клашины пироги, которые она так вчера и не успела попробовать…
— Никогда больше так не наклоняйся!
Буданов крепко прижал ее к своим бедрам, и она почувствовала его возбуждение.
— Боишься за мою безопасность? — Леля развернулась к нему лицом и замерла — так он смотрел на нее.
— Скорее за свою…
Через час они наконец-то спустились вниз — невозмутимый Буданов и зардевшаяся от смущения Леля. И то, как они держались, как обменивались мимолетными взглядами и улыбками, весь их недвусмысленный вид был красноречивее всяких слов.
— Ну, слава Тебе, Господи Иисусе! — закрестилась довольная Клава. — Дождались праздника…
— А как ваша Валентина? — спросила Леля, с наслаждением впиваясь зубами в пирожок с капустой. — Ей уже лучше?
— Вальке-то? — уточнила Клаша. — А что ей сделается? На работу пошла… А уж как намучилась-то, бедняга, — спохватилась она. — Всю ночь не спали…
— Ешь, детка, ешь, — перевела Елена Ивановна разговор с опасной темы, пододвигая Леле плошку с творогом. — Какие у вас планы на сегодня?
— Да вот, ма, — поднял на нее Буданов смеющиеся глаза, — просится за меня замуж. Прямо с ножом к горлу! Давай, говорит, поженимся, жить без тебя не могу.
— Я?!! — Леля поперхнулась, закашлялась и тут же получила от Клавы такой мощный удар промеж лопаток, что ошеломленно замерла, застыла.
— Господи, Клаша! Ну что ты, Петька! Что ты мелишь? — заволновалась Елена Ивановна, испугавшись, что сын сейчас опять все испортит.
— А что я? — развел тот руками. — Я ей говорю: что за нетерпение? Ну не в сельскую же управу мы с тобой пойдем заявление подавать? У тебя и паспорта с собой нет…
— У меня есть с собой паспорт! — неожиданно звонким голосом сказала Леля.
Все вздрогнули и повернулись к ней, как подсолнухи к солнцу. Даже Дэнчик замер, приподняв переднюю лапу.
— У меня есть с собой паспорт, — повторила Леля и, взглянув на поглупевшее от неожиданного счастья лицо Буданова, улыбнулась: — А сельская управа — это, по-моему, очень даже… романтично.