Мы с Наткой переглянулись, не в силах произнести ни слова.
— Тебе не нужно туда ехать, — наконец сказала Натка.
— Почему? Я ведь тоже хочу нормально пожить, денег заработать. Ведь я уже третий сезон без зимних сапог хожу! Я же прошла конкурс, нужно быть последней идиоткой, чтобы упустить такую возможность!
— Нужно быть последней идиоткой, чтобы поехать работать в Грецию, — разозлилась я. — Ты не будешь ни официанткой, ни танцовщицей, ни даже посудомойкой — там своих навалом, некуда устраивать! Ты будешь обычной проституткой в каком-нибудь дешевом борделе. И это в лучшем случае, а в худшем ты попадешь в рабство, и будешь вкалывать, имея по десять клиентов в день, за тарелку супа и крышу над головой.
— Какое рабство? О чем вы выговорите? Мы, в каком веке живем?
— В двадцатом. Только и в двадцатом веке тоже есть рабство.
Девушка посмотрела на нас глазами, полными слез, и громко закричала:
— Вы просто завидуете!
— Чему? — удивились мы. — Мы только хотим предостеречь тебя от большой беды.
— Быть проституткой или нет — зависит от самой девушки! Я не хочу быть проституткой, и никто меня не заставит заниматься этим делом!
— Наивная! Ты рассуждаешь так потому, что находишься на родине, рядом с мамой, друзьями. Там другие законы, и там никого не интересует твое мнение. Там свои правила игры, и ты будешь играть по этим правилам, а иначе ты просто станешь трупом.
— Вы все врете! Вы просто завидуете!
Девчушка выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью. Натка сходила в ванную, зачерпнула пару бокалов шампанского и грустно сказала:
— А ведь эта дурочка и в самом деле завтра улетит.
— Ты все равно не сможешь ее остановить. Ее никто не остановит. Мы привыкли учиться не на чужих ошибках, а на своих собственных.
— Но ведь она вряд ли вернется, а если вернется, то ты только подумай — какой!
— Тут ничего не сделаешь. Попробуй расскажи нашу историю кому-нибудь из близких — никто не поверит. У меня, наверное, до конца жизни будет стоять перед глазами тот гроб, который мы видели у притона. Он был сделан из дешевых досок. Его даже не обшили тканью… А ведь эта девушка была совсем молодой.
Всю неделю мы отсыпались, набирались сил и потихоньку возвращались к обычной жизни. Янг звонил почти каждый день и говорил черт знает сколько времени. Сколько стоили все эти переговоры, остается только догадываться, а Натка была без ума от его звонков. Я верила, что впереди ее ожидает счастливое будущее.
— Натка, ну а если он предложит тебе замуж, ты выйдешь?
— Он пока не предлагает.
— Скоро предложит, вот увидишь. У тебя будет роскошная вилла, вернее, несколько вилл, дорогие автомобили. Только тебе придется организовать свой бизнес, чтобы не было скучно.
— Но он же мне ничего не предлагает, — смеялась Натка.
— Предложит, ты ведь сама говорила, что намеки уже были.
Мы затеяли грандиозный ремонт, который лично мне был не по душе, так как я считала эту затею пустой тратой денег.
— Зачем тебе делать ремонт, если ты в скором времени выйдешь замуж! — возмущалась я.
— Я еще никуда не выхожу, — отмахивалась Натка.
— Выйдешь. Не будешь же ты жить в этой убогой двухкомнатной хрущевке с дипломатом, важным политическим деятелем, миллионером, наконец!
— Пока он здесь не живет, а дальше будет видно.
Однажды вечером мы сидели на диване, ели виноград и смотрели телевизор. В дверь позвонили.
— Господи, кого там еще черти носят, — возмутилась Натка и поплелась открывать.
Через минуту до моих ушей донесся пронзительный Наткин крик. Я выскочила в коридор и с размаху уткнулась в парочку огромных качков. Один из них схватил Натку за волосы и потащил в зал. Другой быстро загнул мне руки за спину и прижал к стене.
— Пусти, больно, — закричала я. — Дай виноград доесть.
— Михей, смотри, а девчонки-то с юмором, — усмехнулся мой мучитель.
— Сейчас мы им такой виноград устроим! — зло сплюнул на пол его приятель, связывая скотчем Наткины запястья.
Меня постигла та же участь. Нас усадили к батарее и заткнули рот грязной тряпкой. Качки поставили стулья и сели напротив. Тот, которого назвали Михеем, достал пистолет и положил рядом с собой.
— Ну что, телки, давайте знакомиться. Сейчас я вытащу кляп, но если хоть одна из вас закричит, стреляю без предупреждения!
Немного отдышавшись, мы стали рассматривать своих обидчиков.
— Руки бы тоже освободили, больно же все-таки, сил нет терпеть, — пожаловалась я.
— Потерпите!
— Но вы ведь все равно с пушкой, так что в случае чего можете стрельнуть. Прав-да, в этом доме нет шумоизоляции, тут стены из картона, все слышно.
— Точно, — поддержала меня Натка. — Я иной раз ночью сплю, а сосед кран плохо закрутит — так слышно, спасу нет! Кажется, что прямо по голове: кап-кая-кап. Я встаю, обуваю тапочки и иду к соседу разбираться.
— Не говори, подруга, — продолжила я, развивать эту тему, — понастроили коробок, а о людях не позаботились. Даже в туалете нельзя нормально посидеть, соседи стучат — все слышно. Вот теперь мальчики пришли, а толком пострелять не могут — Шумоизоляция не позволяет…
— Заткнитесь, вы! — перебил нас второй качок и посмотрел на Михея. — Они чокнутые, что ли! Григорич нас предупреждал, что они гонят будь здоров как, но ведь и меру надо знать!
— Так вы, значит, от Григорича? — спросила я.
— От него самого.
— Так надо было бы сразу предупредить Мы бы хоть себя в порядок привели, стол накрыли. Григорича мы знаем и уважаем. Качки растерянно переглянулись.
— Павлуха, девчонки, в натуре, гонят!
— Кто кого гонит? — улыбнулась Натка. — Мы вас никуда не гоним. Только не по-людски как-то вы к нам в гости пожаловали, руки вот связали. Развязывайте давайте, а я вам: картошечки быстренько сварганю. Голодные небось? Уж мы-то знаем жизнь бандитскую — вечно холодные, голодные, невыспавшиеся.
— Конечно, — поддержала я Натку. — Стол накроем, посидим по-человечески. Мальчики за столом и расскажут, зачем пожаловали, а то неудобно как-то: Григорич нам всегда столы накрывал, деликатесы выкладывал, дорогими джинами поил. Деликатесы мы вам, конечно, не обещаем, но что имеем — все на стол поставим.
— Послушай, Михей, на фиг мы им рты-то освободили! Они нам даже слово не дают сказать.
Михей поэкал плечами и задумчиво сказал:
— Павлуха, а может, и в самом деле им руки развязать? Девчонки нормальные, пусть на стол накроют. Мы же и в самом деле с утра не жравши, и еще неизвестно когда теперь удастся пожрать, ведь весь день в суете. За столом и побеседуем.
— Правильно, — поддакнула я Михею. — Правильно говоришь, сразу видно — наш человек.
Качки переглянулись и развязали нам руки. Мы отправились на кухню и принялись чистить картошку. Качки сели напротив и следили за каждым нашим движением. Время от времени Павлуха угрожающе потряхивал пистолетом.
— Послушай, ты бы свой пугач убрал, — разозлилась я.
— Это не пугач, а настоящая пушка, — обиделся он.
— Что-то не похоже. Я из такого в детстве по воронам палила, только они не дохли.
Павлуха побагровел от злости и взревел:
— Михей, все-таки телки эти чересчур наглые! Может, их в чувство привести?!
— Не понимаю, Михей, почему твой друг так сильно злится, — улыбнулась я. — Мне кажется, он сильно переутомился. Надо бы его специалистам показать. Пистолет у него какой-то игрушечный. Я такой недавно племяннику на день рождения подарила. Пять лет исполнилось.
— Я же тебе сказал, что пушка настоящая! — рявкнул Павлуха. — Могу продемонстрировать на твоей башке.
— Нет уж, спасибо. Ты бы лучше спрятал свою пушку, а то я из-за нее шкурку слишком толстую срезаю. Всегда шкурки тоненькие, а тут сразу по полкартошины в ведро зря падают. Отходов много, понял? А картошка, между прочим, денег стоит!
— Можно подумать, ты на картошку в Токио не заработала!
— Представь себе, не заработала.
Пока жарилась картошка, мы открыли парочку банок консервов и поставили на стол. Затем сделали нехитрый салатик и достали бутылку красного грузинского вина. Как только картошка пожарилась, мы разложили ее по тарелкам и сели друг напротив друга.
— Вот так, мальчики, надо в гости приходить, — улыбнулась Натка. — Видите, как чудненько сидим, по-семейному. Сказали бы раньше, что придете, мы бы голубцов сделали.
— Точно, или бы пирог испекли, — вставила я. — Натка, помнишь какой ты в прошлом году пирог с черникой испекла? Пальчики оближешь!
— Помню. Только, по-моему, он тогда плохо поднялся. Тесто не очень удалось. У меня с яблоками лучше получается. Там и рецепт попроще, а на вкус — просто объедение!
— С яблоками тоже вкусно. Слушай, а ты в тесто соду добавляешь?
— Тихо! — заорал Михей и стукнул кулаком по столу. — Заткнитесь вы, наконец!
— Тише ты, тише, — остановила его Натка. — Что ж ты такой горластый? Мы же тебя предупредили, что дом наш без шумоизоляции. Не ровен час, кто-нибудь из соседей пожалует. Это же хрущевка, сам знаешь, что их строили только для того, чтобы галочку поставить.
— Это точно, — улыбнулась я. — Говорят, что сейчас дома строят даже с повышенной шумоизоляцией. Вот это я понимаю! В таком доме стреляй — не хочу! А в этой хрущевке кого-нибудь заваливать — себя не уважать.
— Я вам сейчас языки повырываю! — разозлился Михей.
— Не надо нам ничего вырывать. Мы и так все понимаем с полуслова. Мы понятливые. Ты давай, кушай, а то голодный, поди, весь день на ногах, — произнесла Натка заботливым голосом.
— Не на ногах, а на колесах.
— Ну, на колесах. Кушать-то все равно надо. Винца пригуби. Может, Пашеньке добавки подложить? Пусть не стесняется. Мало будет — еще пожарим.
Пашка зло толкнул Михея в бок.
— Михей, мы что, сюда жрать пришли, что ли? — голос его не предвещал ничего хорошего.
— Ну, и пожрать тоже. Что ж не пожрать, если кормят.
— Правильно говоришь, — похвалила я Михея. — Нужно уметь и дела делать и обедать успевать.