Они поднялись по лестнице и направились к кабинетам для художественных дисциплин — место, где Мара бывала лишь пару раз за всё время в академии. Занятия по музыке, живописи и танцам были факультативными, а у неё и без того хватало забот.
Весперис отпер одну из дверей, приглушённо скрипнувшую, и вошёл первым. Мара шагнула следом и на мгновение остановилась, вдыхая особый аромат лакированного дерева.
Музыкальный класс был просторным и залитым мягким светом от высокого окна. Вдоль стен стояли инструменты: арфа, виолончель, деревянные флейты. А в центре — чёрный рояль.
— Ты играешь? — изумлённо спросила Мара.
— Иногда, — ответил он коротка, подходя к инструменту и поднимая крышку клавиатуры. — Когда нужно подумать. Или перестать думать.
Он сел, поправил манжеты рубашки, положил пальцы на клавиши. Мара стала рядом, не зная, можно ли садиться, не зная, зачем она вообще здесь.
А потом он начал играть.
И играл он потрясающе. Играл так, что с её кожи не сходили мурашки, а на глаза навернулись слёзы. От красоты. От тоски. От осознания, что этот мальчик с холодными пальцами и вечной маской спокойствия носит в себе такую глубину.
Когда он закончил, Мара не сразу нашлась, что сказать.
— Весперис… — наконец произнесла она. — Я ничего красивее в жизни не слышала! Почему ты не говорил, что умеешь играть?
Со смущённой улыбкой он пожал плечами.
Мара обошла его со спины и села слева. У бабушки было пианино, но она почти не играла с тех пор, как закончила обучение музыке. В таких ситуациях она полагалась на память рук больше, чем на свою собственную.
«Если он продолжит, — подумала она, — то это судьба».
И начала играть партию для четырёх рук.
А когда пришла его очередь, Весперис продолжил.
«Глупости, » сказала себе Мара, чувствуя, как сердце с каждым тактом билось всё быстрее от того, с какой лёгкостью и точностью Весперис подстраивался под её ритм, как безошибочно исполнял свою партию, и как ладно, правильно, почти идеально они звучали вместе. «Никакая это не судьба. Просто совпадение. Наверное, программа обучения у всех одинаковая. Нет ничего удивительного в том, что мы оба знаем одно и то же произведение для четырёх рук…»
И тут же запнулась и сбилась.
— Прости, — тихо сказала она, опуская взгляд. — Я давно не играла.
— Ничего страшного, — ответил Весперис. — Ты говорила, что играешь на скрипке, но не говорила, что умеешь и на фортепиано.
Мара слабо улыбнулась.
— Нельзя играть только на скрипке. Фортепиано — обязательная дисциплина для всех других инструментов.
Весперис мягко взял её руки в свои. Осторожно, почти бережно, как что-то хрупкое.
— Я должен был догадаться, — сказал он и наклонился ближе, перебирая её пальцы. — У тебя очень изящные руки.
Сердце Мары провалилось куда-то вниз.
Они сидели слишком близко. Их колени касались. Его пальцы были непривычно тёплыми.
Камешек в кармане. Шоколадки, которые он приносил ей каждую неделю. Прогулки под луной. Взгляды. Прикосновения…
Спросить нужно сейчас. Сейчас — или никогда.
Не поднимая взгляда от их рук, Мара на одном дыхании произнесла:
— Весперис… ты ухаживаешь за мной?
Он усмехнулся.
— Это так очевидно?
Она посмотрела в его лицо, чтобы убедится, что он её не разыгрывает. И это был не такой Весперис, каким она его привыкла видеть. Тот Весперис был закрытым, отстранённым и часто смущался и испытывал неловкость, оставаясь с ней наедине, но теперь… Теперь он смотрел на неё с мягкой, тёплой уверенностью. И, кажется, не собирался придумывать отговорки о том, что она поняла его неправильно.
— Так это правда? — осмелилась уточнить Мара. — Ты правда ухаживаешь за мной?
— Да, — ответил он просто. — Я ухаживаю за тобой.
Воздух вдруг потяжелел. Она не знала, что сказать. Внутри всё сжалось, как будто её бросили в ледяную воду, и одновременно стало жарко.
— Весперис, я…
— Ты ведь помнишь, что я чувствую гораздо больше, чем хотел бы? Я знаю, что ты задерживаешь дыхание, когда я оказываюсь слишком близко. Я чувствую, как приливает кровь к твоим щекам, даже если ты прячешь лицо. Я слышу, как бьётся твоё сердце прямо сейчас. Я знаю, что ты чувствуешь.
Мара замерла, сглотнула, провела языком по пересохшим губам, но не смогла найти слов. Больше не было смысла что-то от него скрывать. Всё, что она пыталась подавить, было для него открытой книгой. И от этого вдруг стало невероятно легко.
— Дьявол, Весперис… — прошептала она. — Как давно ты это знаешь?
Весперис склонил голову, не отводя от неё взгляда.
— Наверное, дольше, чем ты сама.
Мара закрыла глаза, чувствуя, как сердце сжимается от глухой, непонятной боли. Всё внутри неё говорило, что это неправильно, что этого не должно было быть. Она не могла, не должна была…
Но он был рядом. Его тепло было слишком ощутимым. Его голос, его дыхание. Она не могла отрицать, как сильно ей это нравилось.
— Мара, — тихо позвал он и сжал её пальцы.
Она открыла глаза.
Весперис смотрел на неё, не мигая, и в его взгляде было теперь что-то другое. Что-то глубокое, настоящее.
— Я не прошу тебя выбирать, — сказал он. — Я знаю, что ты не сможешь.
Мара прикусила губу.
— Тогда зачем?
Весперис улыбнулся — едва заметно, уголком губ, печально.
— Потому что у меня больше нет сил делать то, что правильно.
Мара судорожно вдохнула, но так и не нашлась, что сказать.
— Я не прошу тебя дать мне ответ, — его голос был ровным. — Просто позволь мне и дальше ухаживать за тобой. Никаких статусов, никаких обязательств. Просто… пусть всё будет так, как есть. Позволь мне дарить тебе шоколадки, помогать с домашними заданиями. Позволь мне быть рядом.
Это звучало так просто, так невинно и мило, что даже если бы она хотела отказать, у неё бы не получилось.
— Хорошо, — тихо сказала она неожиданно для себя самой и подняла взгляд.
Весперис просиял. На его лице заиграла почти по-детски счастливая улыбка.
— Хорошо? — переспросил он, словно не веря своим ушам.
— Хорошо, — повторила Мара, чувствуя как и её губы растягиваются в улыбке сами по себе.
Глава 18Обмен кровью
Между ними и правда почти ничего не изменилось.
Весперис не давил. Не настаивал. Не пытался дать происходящему название. Но всё же он был рядом чуть ближе, чуть смелее. Незаметно для окружающих, но заметно для неё.
Теперь он садился так, чтобы их плечи соприкасались. И Мара не отстранялась. Как будто так и должно было быть.
Иногда она позволяла себе положить голову на его плечо. На секунду. На две. Пока никто не видит. И было в этом что-то… непристойно будоражащее. Тонкое, щекочущее где-то под кожей. Тайное. Их. Только их. Без слов, без обещаний — но с ощущением чего-то хрупкого, неуловимого, но настоящего.
Сегодня был последний день перед каникулами, и за завтраком к ним наконец присоединился Дамиан.
И хотя впереди всё ещё ждал тяжелый учебный день, атмосфера была наполнена лёгкостью и предвкушением долгожданного отдыха. Всем не терпелось поскорее попасть домой и увидится со своими семьями.
Всем, кроме них троих.
Было похоже, что кроме Мары, Дамиана и Веспериса из драконов на праздники в академии никто не остаётся.
Мара взглянула на Дамиана и, немного колеблясь, всё же спросила:
— Почему ты не хочешь поехать домой? Я ведь виделась с твоими родственниками, они показались вполне… приятными.
Дамиан усмехнулся, но как-то криво, не весело.
— Они и правда приятные. Дядя Роб и тётя Кэт — идеальные опекуны. Со стороны к ним вообще не придерёшься.
Он ковырнул ложкой в каше.
— Я всегда был одет, накормлен. У меня своя комната, книги, всё, что я хотел в пределах разумного. Ни побоев, ни криков, ни игнорирования. Всё ровно, по инструкции.
Мара молчала, слушая.
— Просто… они не хотели меня. Не в том смысле, что были против, нет. Когда погибли мои родители, их дети уже почти выросли. Через пару лет они покинули дом. И дядя с тётей… не были готовы начинать всё сначала.
Он задумался на мгновение.
— И я это всегда чувствовал. Даже когда они старались. А они старались. Просто между нами всегда был этот… зазор. Не пустота. А именно зазор. Я знал, что я — чужой. Не враждебный, не мешающий, просто… лишний.
Дамиан пожал плечами.
— Поэтому я и не навязываюсь. Уверен, наши отношения потеплеют, как только я съеду.
Мара пожалела, что спросила. Не потому, что ей не хотелось знать, а потому что в глазах Дамиана поселилось это странное, усталое безразличие, и она не знала, как его оттуда вытянуть.
Чтобы сменить тему, она повернулась к Весперису:
— А ты остаёшься? Или поедешь домой?
К её удивлению — и, судя по взгляду, к удивлению Дамиана тоже — он ответил не сразу.
— Не знаю, — сказал он наконец. — Решу к утру.
— Ты же не ездил домой с тех пор, как поступил? — уточнил Дамиан. — Восемь лет. Ни разу. Что вдруг изменилось?
— Может, мне хочется увидеть родителей перед смертью, — холодно ответил Весперис.
Мара и Дамиан тут же отвели глаза, уткнулись в тарелки и больше не задавали вопросов.
От завтрака их отвлёк школьный почтальон — худощавый, лопоухий парень, который сам, кажется, всего пару лет как выпустился из академии.
— Мара Сейр? — уточнил он, вручая письмо.
Мара удивлённо подняла голову.
— Для меня?
Она получала письма только от бабушки пару раз в год — она сухо поздравляла с праздниками и высылала немного денег. Но для рождественского письма было рано.
Взяв конверт, она опустила взгляд на печать и застыла. Её глаза расширились, а пальцы побелели от напряжения.
— Что там? — Дамиан наклонился ближе, стараясь заглянуть через плечо.
Мара быстро развернула конверт, пробежалась по строчкам взглядом, и лицо её стало ещё более озадаченным.
— Невероятно… — пробормотала она. — Но почему именно сейчас?