Весперис помедлил, его взгляд потяжелел.
— Я тоже, — наконец сказал он, опустив глаза
Повисла тяжёлая тишина. Дамиан молчал. Мышцы на его челюсти вздрагивали.
Мара до боли прикусила губу. Слёзы подступили к глазам раньше, чем она успела это заметить.
«Это конец?» — пронеслось в голове. — «Сейчас он скажет, что всё это было ошибкой. Что нам нужно выбирать. Что так нельзя.»
На Веспериса она не смела даже посмотреть.
— У меня есть идея, — наконец сказал Дамиан. Он поднялся, глядя на них с непривычной серьёзностью. — Нам не обязательно всё делать втроём.
Они молчали, вглядываясь в него. А он продолжал:
— Я… я тоже не могу целовать тебя при Весперисе. Хотя, признаться, я совсем не против посмотреть, — уголки его губ приподнялись. — Но дело не в этом. Мы и раньше проводили время по отдельности. Я и ты. Ты и он. Я и он — да, Весперис, мы всё ещё лучшие друзья.
Весперис фыркнул, но не возразил.
— И если мы втроём — слишком много, — продолжил Дамиан, — то мы можем быть по двое. Каждый с каждым. Это не нарушение правил. Это не предательство. Это наша договорённость.
Он сделал шаг ближе к Маре и посмотрел ей прямо в глаза.
— Я догадываюсь, чем вы там занимались, когда оба внезапно испарились с урока, — сказал он.
Мара растерянно моргнула. Слёзы, так и не упавшие, высохли на ресницах. В его глазах действительно не было ни капли ревности, только игривый запал.
— Вот и отлично, — Дамиан вздохнул, словно освободившись от огромного груза. — Потому что если вы счастливы, то и я счастлив. Всё просто.
Он сел обратно на парту, снова свесив ноги.
— Мы всё ещё троица. Просто… не всегда треугольником. Иногда — двумя отрезками. И ничего страшного в этом нет.
Мара посмотрела на него, затем на Веспериса. И впервые за долгое время ей стало легко дышать.
Дамиан театрально развёл руками:
— Простите, — сказал он с преувеличенной серьёзностью, — я старался как мог, но у меня совсем не получилось никакой драмы. Мы всё ещё вместе. Никто никого не бросил.
Мара всхлипнула и ударила его кулаком в плечо — несильно, конечно, но чтобы он почувствовал.
— Дурак, — прошептала она, уже не сдерживая слёз, но теперь это были другие слёзы.
В следующую секунду она обняла его. С силой. Со всем, что накопилось в ней за последние дни. Он с лёгкостью принял её объятие, притянув крепче.
— Эй, — пробормотал он, прижимаясь щекой к её волосам, — а ну-ка иди сюда тоже, мой мрачный друг.
Весперис закатил глаза, но подошёл и заключил их обоих в объятие.
Мара чуть отстранилась, всхлипывая и вытирая слёзы рукавом.
— Но сегодня, — сказала она, стараясь говорить твёрдо, хоть голос всё ещё дрожал, — мы останемся втроём. Даже если… даже если придётся обойтись без поцелуев.
Дамиан вскинул бровь.
— Без… поцелуев? — переспросил он трагическим шёпотом.
Весперис хмыкнул, но не отпустил их.
— Думаю, мы переживём. Один вечер. Если очень постараться.
И они остались втроём.
Глава 27Почему я?
— Почему я?
Это вопрос повис в воздухе между Марой и водной гладью, в которой сияло лицо Ллиурэн.
Та некоторое время молчала, прежде чем мягко ответить:
— Я тоже задавала себе этот вопрос. В тот день, когда проснулась живой.
Она склонила голову, погружаясь в воспоминания.
— Я родилась в семье Торнов. Моя доминанта — вода, как и у всех в роду. Нас учили строго, дисциплинированно. Ожидалось, что я пойду тем же путём. Но я была слабой. Болела с младенчества. Ни один врач не давал мне шансов дожить до совершеннолетия. Меня не брали на уроки, я не могла участвовать в тренировках. Меня… берегли.
Мара слушала, затаив дыхание. Весперис стоял за её спиной, тихий, собранный. Дамиан чуть в стороне, с руками в карманах. Они тоже молчали.
— Пока другие изучали магию, я проводила время одна. Смотрела на воду. Размышляла. И в один момент, когда мне было двенадцать, я поняла, что всё. Что больше не будет ни следующего года, ни даже следующей весны. Вместе с этим пониманием… пришёл страх. Животный. Инстинктивный. Я не хотела умирать. Я захотела жить. Яростно, как никогда раньше. Это ощущение… было как вспышка. Словно внутри меня раскололась оболочка, сдерживающая что-то дикое, настоящее. Это был эфир.
Она замолчала на секунду.
— Наутро я проснулась совершенно здоровой. Не только физически. Я ощущала мир иначе. Чище. Ближе. Это было не просто исцеление. Это было… перерождение.
Мара провела пальцем по краю чаши.
— А Аэллард?
— Его история куда мрачнее, — отвечала Ллиурэн, понизив голос. — Даже он сам не знал, как это произошло, но он воспитывался в семье людей, не волшебников. Когда его опекуны поняли, что он необычный мальчик… Они вывезли его далеко в лес. И бросили. Ему было пять.
Мара почувствовала, как защемило в груди. Она покосилась на мальчиков, но никто из них не смел поднять взгляд.
Ллиурэн продолжала ровно:
— Он выживал. Много лет, совсем один, без родных, без друзей… Всё, что у него было — это страх. И сила. Когда его нашли, он был почти зверь. Я взяла его к себе. Учила, как могла. Но… он всегда был другим. Слишком диким. Слишком сильным. Он не принимал границ. Он не хотел скрываться.
Лицо Ллиурэн стало чуть более задумчивым.
— Его эфир был как буря, ураган. Я пыталась научить его сдержанности, ответственности. Но… он не хотел быть как все.
Она перевела взгляд голубых глаз на Мару.
— Расскажи мне о себе. Как было у тебя?
— Моя магия не проявилась вовремя. Родители так и не смогли выяснить, почему именно. Не то, чтобы они пытались… Так или иначе, я смогла колдовать только в шестнадцать.
— Когда эфир пришёл к тебе? — мягко спросила Ллиурэн.
Мара встретилась взглядом с глазами Дамиана.
— Я думала, что нас убьют. Эфир спас меня и Дамиана.
Ллиурэн кивнула.
— А теперь скажи мне, что объединяет нас троих?
Мара нахмурилась, пытаясь связать всё воедино. Ллиурэен умирала. Аэллард выживал один в лесу, вероятно с волками. А она… в ней не было ничего особенного. Никаких болезней, никаких потрясений. Она была самой обычной девчонкой.
— Никто из вас не учился магии? — осторожно спросил Дамиан. — И эфир пришёл сам?
Ллиурэн кивнула.
— Именно. Эфир не подчиняется системе. Он живёт там, где нет правил. Там, где магия идёт изнутри, а не снаружи.
— То есть… — протянула Мара. — Система… мешает эфирной магии?
— Она её подавляет, — спокойно ответила Ллиурэн. — Система боится хаоса. Боится чувств. Боится непредсказуемости.
— Тогда… Что это значит?
— Это значит, — тихо сказала Ллиурэн, — что ты — не избранная. Ты — такая, какой должна быть.
Мара всё ещё не отводила взгляда от воды, хотя Ллиурэн уже исчезла. Поверхность снова была гладкой и неподвижной. Только кольцо на дне серебряной чаши поблёскивало в свете ламп.
— Значит… — первой нарушила тишину Мара, — если всё дело в отсутствии системы… в том, что нас не учили… получается…
— … что любой может стать эфирным заклинателем, — закончил за неё Дамиан.
Он говорил тихо, но в его голосе звучала смесь трепета, ужаса и восторга.
— Но если бы всё было так просто… — возразил Весперис, — эфирные заклинатели не были бы такой редкостью. Значит, есть что-то ещё. Или мы чего-то не поняли. Или даже «отказаться от системы» — это не щёлкнуть пальцами. Может быть, это даже невозможно.
— Думаешь, эфир — как кости? — предположила Мара. — В детстве гибкие и податливые, но во взрослом возрасте… Если они неправильно сформировались или срослись, то всё, это уже не исправить.
— Только ломать, — мрачно подтвердил Дамиан.
На следующий же день Дамиан на полном серьёзе заявил, что хочет научиться эфирной магии. Едва прозвенел звонок с последнего урока, как он уже тянул Мару за руку в секретный класс, размахивая тетрадкой с пометками и обрывками догадок. Он заваливал её вопросами без остановки: как это ощущается? Как ты отличаешь эфир от других стихий? А как ты его направляешь?
Мара старалась отвечать честно, но получалось путано. Потому что никакой внятной схемы у неё не было. Она объясняла, как могла, размахивая руками, пытаясь нащупать слова для ощущений, которых не понимала сама. Иногда ей казалось, что она говорит полную чепуху, но Дамиан всё записывал с таким вниманием, словно она диктует ему новые заповеди.
В какой-то момент в ней даже загорелся огонёк надежды: если Дамиан сможет управлять эфиром, то у него всё получится. Он ведь Дамиан. У него всегда всё получалось. Он был лучше неё в теории, в практике, в импровизации. На её месте он бы уже давно снял проклятие с Веспериса.
Но у него не получалось. Он не мог высечь не единой эфирной искорки.
— Может, ты попробуешь? — Дамиан обернулся к Весперису. Всё это время он стоял у стены, наблюдая за происходящим с той самой сосредоточенной тревогой, с которой обычно следил за их безумными экспериментами.
Весперис не сразу ответил.
— Нет.
— Почему? — удивился Дамиан. — Ну вдруг…
— Нет, — повторил Весперис настойчивее. — Выпускать мои страхи наружу — не очень хорошая идея.
Мара отвела взгляд. Её страх чуть не уничтожил лес. Думать о том, на что способен страх Веспериса, не хотелось вовсе.
Дамиан вздохнул и устало откинулся на стул. А Мара снова почувствовала, как тяжело быть единственной, у кого это выходит. Пусть и выходит едва-едва.
Хотя она, возможно, была к себе слишком строга.
Да, Мара не могла снять проклятие. Пока. Но если судить по тому, сколько порванных тетрадей, поломанных карандашей и разбитых чашек она восстановила — вероятно, она могла бы отреставрировать весь Эльфеннау, вернув его к изначальному облику времён основания.
Убедившись в этом, Дамиан с важным видом заявил, что пора переходить на следующий уровень: растения. И теперь в академии не было ни единого гнилого яблока — они их ловко вылавливали со складов и с кухни, и Мара с каким-то мрачным энтузиазмом возвращала им былую упругость. Комнатные цветы в коридорах, кабинетах и общей комнате Дома Дракона, раньше уныло поникшие под толстым слоем пыли, теперь си