— Я видела его. Не во сне. И… не только во сне. Я видела воспоминания Аэлларда.
Ллиурэн кивнула.
— Как маги с доминантой воды отпечатываются в воде, так и эфирные заклинатели отпечатываются в эфире, — сказала она. — Но эта связь гораздо сложнее. На сколько мне известно, ни у кого из нас так и не получилось научиться контролировать это.
Мара снова замялась и покосилась на Дамиана.
Ллиурэн терпеливо ждала.
Было ещё кое-что, о чём Мара должна была рассказать, но она боялась всё испортить. Что если Ллиурэн не станет с ней больше разговаривать если узнает правду? В то же время, это могло быть критически важным.
Дамиан еле заметно кивнул.
Мара набрала воздуха в грудь:
— Эти испытания, о которых говорил Аэллард… Он так всё и сделал. Создал Башни, и запер все знания об эфире. И у каждой Башни было испытание.
Ллиурэн подняла брови, но не перебивала. Мара нервно заломила руки.
— Я прошла эти испытания, чтобы достать информацию.
— Все? — глухо спросила она.
— Все.
На какое-то время повисла тишина. Ллиурэн молчала. Мара не могла прочесть на её лице ни единой эмоции, и решила рассказать всё, раз уж начала:
— В последней башне… была капсула. Эфир, который Аэллард забрал у других магов. Кажется, он экспериментировал над тем, чтобы сделать из обычного мага эфирного заклинателя. Со мной там был другой человек. Он хотел забрать и мой эфир, но что-то произошло… и я поглотила его сама. Весь.
С каждым словом лицо Ллиурэн становилось всё мрачнее.
— Ты не так проста, как хочешь казаться, Мара, — сказала она тихо. — Я вижу в тебе свет. Аэллард верил только в силу. Он создавал свои Башни для тех, кто умён, расчётлив, бесстрастен. Жесток.
— Но я не такая!
— А ты уверена? Только такой мог пройти все Башни. Только такой мог поглотить эфир и подчинить его себе.
Мара похолодела.
— Что со мной будет?
Ллиурэн не отвечала. Мара обменялась обеспокоенным взглядом с Весперисом.
— Я не знаю, — наконец сказала она. — Никто в истории такого не совершал. Возможно, ты теперь самый сильный эфирный заклинатель, из всех, кто жил. Возможно — самый опасный. Может быть, тебе доступны манипуляции, о которых мы даже не догадывались. Или не изменилось ничего. Только ты сможешь это узнать.
Её образ потускнел, вода снова стала гладкой.
Каждый разговор с Ллиурэн кое-что прояснял, но на месте одного решённого вопроса появлялся десяток новых. Казалось, что за каждую крупицу знания приходилось платить разрастанием собственного невежества. Ответы открывали двери не в понимание, а в бесконечные коридоры новых «почему».
Мара шла по пути Аэлларда, чтобы понять, что значит быть эфирным заклинателем. Но в конце осталась лишь с новым вопросом: что делать, если ты случайно стал чем-то, чего не существовало раньше.
И осталась с ним один на один. Ответа на это не было ни у кого на целом свете. Ни в настоящем. Ни в прошлом.
Они ещё долго сидели, не поднимая глаз друг на друга.
— Вы… не боитесь меня? — наконец спросила Мара.
— Нет, — незамедлительно ответил Весперис.
— Немного, — одновременно с ним произнёс Дамиан.
Они переглянулись.
Под тяжёлым взглядом Мары Дамиан заёрзал на стуле.
— Ты, Весперис, просто не видел её в бою, — начал он, пытаясь говорить спокойно. — А я видел. И там, в Башне… Она рассказала, как разрушила всё Хранилище и убила Ардониса.
— Я же не нарочно! — вскрикнула Мара.
— Вот именно, — мрачно ответил Дамиан. — Представь, что бы ты могла сделать нарочно.
Мара снова опустила взгляд на свои руки.
Она старалась думать над этим как можно меньше, но что она теперь такое?
Весперис перегнулся через стол и коснулся её запястья.
— Ты — это ты, — сказал он серьёзно. — Не важно, что за сила в твоих руках — она тебя не определяет. Это ты определяешь её.
— Не уверена, — пробормотала Мара, хотя его слова всё же вселяли немного уверенности.
— Думаешь, Ллиурэн права? — тихо спросил Дамиан. — И получается, что Аэллард тоже был прав? Эфирную магию нельзя возвращать?
Мара не ответила. Она поставила локти на стол и соединила пальцы перед собой. Мысли жужжали, как пчёлы в запертом улье.
— С одной стороны… — задумчиво протянул Весперис. — Если бы эфир был доступен всем… можно было бы излечивать неизлечимые болезни, озеленить пустыни…
— А с другой… — мрачно подхватил Дамиан, — что будет, если кто-то вроде Кая Ардониса получит доступ к разуму других? Если каждая обида, каждый страх станет оружием?
Мара молчала.
— В тебе я не сомневаюсь, Мара, — вдруг сказал Весперис. — Но я не хотел бы, чтобы такая сила оказалась у кого-то другого. Раньше маги строили крепости из воздуха. Сейчас — из камня магией земли. Мы ничего не потеряли. Всё просто стало… иначе.
Он помолчал и добавил:
— Может, это действительно не плохо.
— Но если ты захочешь проверить… — произнёс Дамиан, не мигая глядя на Мару. — Я хочу попробовать.
Мара долго смотрела в его глаза в ответ. В них горела жажда знаний, и что-то ещё. Что-то, что её по-настоящему пугало.
Эта мысль сформировалась в её голове быстрее, чем она успела её осознать:
«Дамиану нельзя давать такую силу.»
«А тебе можно?» тут же возмутился другой голос. «Ты получила её случайно и думаешь, что можешь решать, кто её достоин, а кто нет? Тогда ты ничем не лучше Аэлларда.»
Мара тряхнула головой.
— Профессор Рэнсом был прав, — сказала она. — Я не должна была в это лезть, не разобравшись что к чему. И больше я эту ошибку не повторю.
Дамиан откинулся на спинку стула.
— Хорошо, — он не смог скрыть разочарования в голосе. — Тогда сначала разберёмся.
Он перевёл взгляд на Веспериса:
— Ты разве не хотел бы быть эфирным заклинателем?
— Нет, — ответил тот без раздумий. — Я хотел бы просто жить долгую, скучную, размеренную жизнь. И больше ничего.
Мара устало закрыла лицо руками. Неужели это ей решать, вернётся ли волшебникам эфирная магия?
Глава 32Птицы
Всё изменилось, когда Дамиан вошёл в секретный класс, бережно неся в руках нечто, завёрнутое в его носовой платок.
Мара сразу же выпрямилась, заподозрив неладное. Слишком уж осторожно он ступал, слишком трепетно прижимал свою ношу к груди.
Она, не отрываясь, следила за тем, как Дамиан укладывает свёрток на стол и разворачивает ткань.
В платке оказалась птица.
Маленькая галка, совсем крошечная. Перья на макушке слиплись, клюв приоткрыт. Судя по неестественно вывернутому крылу, её первый полёт оказался последним.
— Что это? — дрожащим голосом спросила Мара, хотя уже знала ответ.
— Знаешь, дети часто пытаются вылечить раненых птиц, — начал Дамиан издалека, избегая её взгляда. — Я подумал, что стоит приглядывать за младшими. И они приведут нас к…
Он кивнул на птицу.
— К подопытным, — холодно закончил за него Весперис.
— Ты хочешь… — Мара сглотнула. — Ты хочешь, чтобы я её исцелила?
— Это ведь то, что мы планировали, — голос Дамиана звучал не так уверенно, как ему бы хотелось. — Ты прекрасно управляешься с карандашами, с мебелью, с растениями. Тебе нужно… тренироваться на животных тоже.
По лицу Дамиана было видно, как его энтузиазм меркнет с каждой секундой перед настоящей птицей, лежащей на столе.
Кажется, у неё было сломано не только крыло. Галка не двигалась. Лишь крутила головой.
Мара терпеть этого не могла. Каждый раз при виде больной птицы или котёнка, или даже крысы с перебитой мышеловкой шеей, у неё разрывалось сердце. От жалости, но ещё больше от безысходности. От осознания, что прямо сейчас они живы, но им уже ничем не помочь.
Но что, если…
Что, если этой птице она помочь может?
Мара шагнула к столу. Птица повернула к ней голову. Вряд ли она на самом деле могла думать, но в её маленьких серых глазках Мара не видела страха, только покорное, бесконечно тихое смирение с судьбой.
— Ладно.… — вздохнула и бросила взгляд на Веспериса.
Весперис не смотрел на неё. Мара знала: ему это всё не нравилось. Не из-за птицы, конечно. Он воспринимал происходящее, как опыты над ней — над Марой. Но больше не вмешивался. Потому что с каждым днём всё сильнее хотел того же, чего хотели они с Дамианом.
Мара подняла руки над птицей. Она не знала анатомии пернатых. Не знала, как устроены их кости, где проходят жилы, как работает дыхание. Но, как и раньше, она заставила себя не думать о технической стороне. Не разбирать на части. Не анализировать. Только чувствовать. Представить, как должно быть.
Она почти коснулась чего-то хрупкого, разбитого, раздробленного настолько, что в этом не осталось даже надежды. Но ещё живого.
Вдруг голос в её голове заглушил всё остальное:
«Не ты сломала эту птицу. Но ты её убьёшь»
На этом всё закончилось.
Как Мара не старалась уцепиться за эфир, за крошечную пульсацию боли, что связывала её с галкой, поймать хотя бы тень этого ощущения, у неё не получалось ничего.
Она опустила руки. Галка всё ещё лежала на столе — маленькое, переломанное тело. Немигающие глаза терпеливо смотрели куда-то в сторону. Не на неё.
Мара подняла взгляд на Дамиана.
— Пожалуйста, — взмолилась она. — Пожалуйста, сделай что-нибудь. Ты же… ты же можешь. Ты же исцелил мою ногу.
Её голос звенел от отчаяния, веки жгло изнутри.
— Мара… — Дамиан покачал головой. — Вода может заживлять раны, но не сращивать кости.
Её плечи поникли.
— То есть… она всё равно умрёт? — безжизненно уточнила Мара.
Дамиан не ответил. Он подтянул птицу к себе за краешек платка и осторожно завернул обратно.
— Я… унесу её в лес, — тихо сказал он. — Пусть природа возьмёт своё.
— Прости… — прошептала Мара, обращаясь не то к торчащей из ткани голове галки, не то к Дамиану, не то к Весперису, который так и не проронил ни слова.