Он неожиданно смутился своим мыслям. Надо же, как раскис. Опять бы чего не ляпнуть. И тут Столешников даже себя удивил:
– Дашке матрас смени, жесткий.
А смех у нее какой!.. Рассыпался звонкими колокольчиками, разбежался по округе, заставив даже Амина, обычно скучающего без гостей, улыбнуться, блеснув всеми своими золотыми зубами.
– Смотрю, вы с ней подружились? Селфи сделали?
Селфи, блин… Нет, не сделали.
– Классная она у тебя. А родители где?
Черт, лучше бы не спрашивал. Глаза не отвела, но они у нее… злые сразу стали…
– Ладно-ладно, не будем.
Варя пожала плечами.
– Да нет, что такого? Нормальная тема. У нас папа есть, просто он… Когда мама умерла пять лет назад, он уехал. Присылает раз в месяц какие-то деньги… Деньги…
Столешников старался не смотреть на нее. Пальцами приглаживал и без того удивительно гладкую скатерку на столе.
А Варя продолжила разом опустевшим голосом:
– С праздниками друг друга поздравляем. А у тебя как?
У него…
Не любил Столешников кого-то близко пускать к себе. Срабатывали дурацкие защитные механизмы. Всю сознательную жизнь ему казалось, что люди хотят оказаться поближе к капитану российской сборной, ну или к обладателю каких-то атрибутов успешной жизни. А до него, Юрки Столешникова, пацана с московской окраины, в восемь лет оставшегося без матери и связавшего свою жизнь с футболом, чтобы быть поближе к отцу – до него, настоящего, никому не было никакого дела.
– Да я… Отлично все, короче.
Она кивнула. Он знал, что обидел ее, но чертовы защитные механизмы уже заворочали своими шестеренками.
– Как всегда емко, откровенно, а главное – все отлично. Больше ничего не хотите добавить к общей картине?
Хочет. На самом деле хочет. Только не здесь, не сейчас.
– Нет, сегодня нет. Я вам, Варвара, за ужином расскажу. Ну что, пойдем таланты воспитывать.
Амин оказался рядом, когда они почти дошли до машины. Держал в руках старенький смартфон, старательно шевелил губами, читая:
– Это, дарагой, кароче… А, шайтан, офсайд, да, это такое положение, определяющее позицию нападающего по отношению к игрокам обороняющейся команды, как вообще недопустимую… Во.
Столешников похлопал Амина по плечу, похвалил.
И только отойдя дальше, не выдержал:
– Портится место.
И она наконец снова рассмеялась.
Глава одиннадцатая:Мы верим мужеству отчаянных парней…
Столешников стоял у выхода, прислонившись к стене спиной. Слушал, как на галерею стадиона не торопясь поднимается любимая команда. Надо же, все-таки решили выйти на поле и потренироваться. Или что там в последнее время они изображают. Идут? Идут, красавцы…
О чем речь? Столешников прислушался. Вроде как про ребенка, что ли? Ну да, про Ярослава, сына вратаря. Вон он, Марокканец, почему-то оправдывается:
– …а куда я его дену?
Да, действительно, куда деть ребенка мужику с такими деньгами? Расскажи это Галине, через день сидящей на въезде в будке, та бы даже не посмеялась, надавала бы со злости ему по морде, не иначе.
А Раф, видно, жизнью особо не интересуется. Несет, как обычно, ерунду какую-то:
– Ну на продленку какую-нибудь можно один день оставить?
О чем они толкуют, вообще?
Ладно… Столешников дожидаться их выхода не стал. Выбрался из своего укрытия, оценив недоброе выражение на лице у каждого. Команда смотрела на тренера настороженно, с неприязнью, какая бывает от острого чувства собственной вины. Ну что, пацаны, подлянки ждете? Ну, это вы зря, Столешников – человек не самый хороший, но подлость не любит. Все только по-взрослому, все честно. Ладно… поговорим с говнюками? Поговорим, будем из них начинать людей делать:
– Здорово, Вить! Здорово, парни… знаете, что… Я где-то неправ был. Давайте забудем все и начнем заново. Вы же команда. Да, не простая, да, со своим характером, но… Вы все можете, все умеете. Я даже не знаю, чему я вас могу еще научить. Что я вам могу дать? – Столешников прошелся взглядом, как катком, хотя и прятал под безразличием все эмоции… Не, не заметили. – Но практику тренерскую получать мне надо, сами понимаете, люди взрослые. Давайте так, я буду приходить на тренировки, посижу, посмотрю. А вы спокойно работайте в свое удовольствие. Вообще расслабьтесь.
Кто-то из-за спины громко удивился, Муха, что ли, все забывает, как его зовут… беда, беда для тренера:
– В смысле? Вообще не будете тренировать?!
Какое потрясение в голосе парня. Правильно ли он все понял? И, если правильно, то как на это реагировать? Страшновато, видать, без тренера оказаться на стадионе, где, как на ладони, все видно, все и все знают, а тут такое предложение, да, Муха? Ну уйдет Столешников и уйдет, отступные заплатит, хватит аванса с первой зарплатой… а вот каждому из вас за результат, если что, самим ответ держать придется.
Вот и подумайте, как вам такой расклад, прикиньте.
– Ну а зачем вас тренировать? Вы ж не дети. Все можете… сами можете. Раф, дай-ка мяч, дай-дай, он вам, один черт, не нужен.
Он забрал хорошо накаченный, согретый руками Рафа, мяч. Тот его проводил тоскливым взглядом. Ну, что стоим, чего ждем, ребятки? На поле страшно без мячика выходить?
Столешников понимающе закивал:
– Если какие-то вопросы возникнут, ссылайтесь на меня. Скажите, мол, тренер велел силы экономить перед игрой. Штраф ввел: кто тронет мяч – тысяча рублей штраф. Любое касание мяча – штраф тысяча.
Раф недоверчиво покосился на него:
– Серьезно?
Вот Фома неверующий…
– Ну а почему нет? Вить, проследи. В остальном… Главное, на базе не бухайте, чтоб не спалили…
И пошел себе вниз, с мячом. А в спину тихо:
– Подстава какая-то…
Столешников оборачиваться не хотел, и так услышат:
– Доверять надо друг другу, пацаны, доверять!
Ну… он же их не обманул, даже сделал, как лучше. Просто они этого пока не поняли. Ничего, поймут.
На поле они вышли явно не понимая: а что теперь делать-то? Тренировка без мячей? Футболистам? Как бы оно мягче сказать, ведь…
– Вот, сука… – Раф вздохнул. Никто и не ответил.
А что тут можно ответить, когда это все же подстава. Но такая, мать его, тонкая, не придерешься.
Трибуны, обычно просто обдуваемые ветром и обсиженные воронами, когда нет игры, не пустовали. Полностью, само собой, не забиты, только от того не лучше.
– Сколько их? – Зуев, стараясь зайти за громаду Балкона, пытался подсчитать.
– Да человек сто… – Раф помотал головой. И повторил: – Вот, сука!
Столешников постарался, надо думать. Откуда еще на трибунах могли оказаться болельщики, когда нет игры? Их, «Метеора», болельщики. Механик со своей толпой – понятно, но откуда столько детских лиц, довольных и нетерпеливых. Ждут, когда команда начнет класс футбольных тренировок показывать? Без мяча? Можно, конечно, повести себя как хоккеисты на недавнем чемпионате, тупо развернуться и уйти. Можно, наверное…
– Разминаемся, – буркнул Раф, – стыдно уходить.
– Ну, разомнемся… – Петровский покачал головой. – А дальше?
– По ситуации, разминаемся, чего встали!
И Витя, сволочь, все же знал и молчал. Теперь вот усмехается стоит, свисток взял… Ладно-ладно, поняла команда, начала двигаться…
Столешников, сидя на скамейке, кивнул Рафу, показал большой палец: работайте, девочки, работайте…
Люди на трибунах смотрели. Молча, сосредоточенно, чего-то ожидая. Хмуро и недоверчиво глядя на два десятка дураков, которых кормили за свой счет и за которых «болели», как умели. И сейчас терпеливо сидят и смотрят на странную аэробику в исполнении профессиональной футбольной команды.
Раф не выдержал первым, пробежавшись, растянувшись, согревшись, смахнув первый пот, он стал искать глазами мяч. Нашел, уцепился в него, прижатого Витей к газону.
– Тысяча – Раф! – Витя подтолкнул мяч, хитро прищурился, ожидая, кто победит: жадность или гордость.
Тысяча? Крутовато! Ее еще заработать надо. Вон тому дядьке с двумя пацанами на трибуне, сколько смен в порту отпахать надо, растаскивая контейнеры с сухогрузов, чтобы заработать тридцать, сорок, ну, пятьдесят таких бумажек? А ему, полузащитнику клуба, сколько игр надо слить?…
– Да в жопу… – Раф подкинул мяч, подбил коленом, подбил еще, повернувшись к команде: – Кто со мной, ребят?
«С ним» решила половина команды…
Столешников кивнул своим мыслям, глядя на трибуну, где несколько человек болельщиков подбадривали проштрафившуюся команду. Ну, хоть кто-то человеком оказался, молодцы…
Госпожу президента он даже не увидел, а скорее почувствовал. Лариса шагала по дорожке, на ходу радостно улыбнувшись и приветствуя трибуну. Ей помахали уже активнее, кто-то из ребят Механика даже привстал, здороваясь с Ларой.
– А что тут происходит? – она протянула ему несколько папок с данными футболистов.
– Тренируемся.
– Со Смолиным я поговорю, – Лариса не присела, стояла, прямая и напряженная, как рапира перед боем. – Варенникова, Масикова, Додина – в корзину. Вылетят с волчьим билетом за слив с «Шинником».
– Нет, – буркнул Столешников, не отрываясь от начавшейся распасовки и приемов.
– Надо решать. У тебя трансферное окно через три дня закрывается. Если сейчас новых не возьмем, потом поздно будет.
Правильно все она говорит. Он и сам знает. Но…
– Усиливаться надо, но из старых никого не отдам.
Юре удалось ее удивить. Лариса недоверчиво уставилась на него. Ну, да-да, Лариса Владимировна, не стоит думать, что Столешников вдруг свихнулся. Просто…
– Почему?!
Лучший ответ на этот вопрос: потому что. Или: по кочану с капустой. Но вряд ли стоило именно так отвечать своему непосредственному начальству. Столешников усмехнулся, все еще глядя на поле:
– Нравятся они мне. Приятные ребята…
А на поле… а на поле дело пошло.
Парни потихоньку сдавали позиции. Пусть играют пока не все. Зато, сволочи, как играют! Витя, бедный, записывать не успевает: