Именно поэтому он не лез в бессмысленные фанатские разборки, ограничиваясь разминкой голосовых связок на трибуне и литрболом в родном баре. Когда на чашах весов чья-то разбитая, раскрашенная не в твои цвета рожа, или сын, до последнего ждущий тебя на кухне с остывшим чаем, выбор очевиден.
Утро всегда разное.
Иногда проснувшись, он вдруг чувствовал себя ребенком. Вспоминал, как каждый день рождения, едва открыв глаза, сразу засовывал руку под подушку, в поисках подарка. Тогда самые простые вещи легко превращали жизнь в сказку. Простенький серый дисковый плейер открывал дверь в целый мир, поющий в унисон твоим шагам и мыслям.
А когда просыпался у мамы, надолго замирал и старался не открывать глаза. Так легче было представлять, что тебе тринадцать, и на кухне шипит, позвякивает и до одури пахнет приготовленный мамой завтрак. И ее необыкновенно красивые руки мягким касанием пройдутся по его щеке, взлохматят вихры, скользнут на шею, легко подтолкнув к столу. «Ешь давай!». Он и до сих пор не знал рук, красивее маминых, уже в мелких насечках морщин, по-прежнему мягких, пахнущих тестом и молоком. И до сих пор они лохматили ему вихры и ласкали заросшую щеку. И это наивысшее в мире счастье.
Каждое утро доброе. Есть горячая вода, теплая постель и чертовы тапки? Вы самая счастливая частичка Вселенной. Вставайте, радуйтесь жизни вокруг и берите все, что это утро для вас приготовило. Ведь его больше не будет.
Этого самого утра.
А если у кого-то вдруг оно такое же, как у него двадцать лет назад?
То он просто постарается сделать хорошим хотя бы вечер. Вечер их полуфинала.
Его ждут, в него верят, и полуфинал должен стать праздником для всех. Даже если кому-то сейчас очень и очень больно в душе.
К обеду все было организовано, включая доставку. Механик, довольный, как слон, перед домом зашел на базу.
База ходила ходуном, тренировалась петь новую песню а капелла и немножко выпивала. Ну, как идти на «мяч», без дозаправки? Для бодрости и куража, само собой. Даже менты в последнее время особо не цеплялись к фанатам, а фанаты старательно не давали повода это делать.
Жизнь вокруг можно менять… как в старом-добром «Человеке с бульвара Капуцинов». Механик фильм ценил, любил и выводы из него делал правильные. Если уж у них градус пошел с минуса на плюс, надо поддерживать это начинание, но осторожно. Чтобы палку не перегнуть, и она, распрямившись, в лоб не дала.
Футбол не поможет тебе зарабатывать больше, если ты таксуешь.
Не вылечит артрит родной тете, уже три года сидящей дома.
Не решит твоих проблем с ремонтом в старенькой однушке.
И даже никак не отразится на твоих отношениях со своей девушкой.
Но если ты сам вдруг становишься лучше, пусть и не до состояния готовности осчастливить всех вокруг – почему нет? Да и парни, собравшиеся в «Барабульке», стоили того, чтобы постараться ради них, подарив повод спустить пар на трибунах. И если надо помочь одному несчастному человеку, считающему, что он никому на хер не нужен, то Механик не против. И все, кто сейчас толпился в «Барабульке», против не были, их вывернутые бумажники тому свидетели. Никто не повелся, отдавали сколько могли.
Сегодня полуфинал. Все ждут чуда. Один Столешников ничего не ждет, ему ничего не нужно. Только ошибается этот, ставший своим, черноморским, москвич. От людей ничего не скроешь, как не старайся. И не нужно, люди любого по делам оценивают, а не по словам. Много сделал Столешников? Сегодняшний вечер вам в ответ. Сегодня полуфинал Кубка России.
– Ну че, пацаны, – Механик взял колу, открыл, – готовы?
– Чего не пивка-то, брат?
– Не могу. Да не могу, говорю, пацана с собой возьму сегодня. Какое пиво?
– Ой, блин, а я чет не подумал.
– А ты подумай, – каркнул Механик, – время есть. В голове моей опилки, не беда?
– Не зарывайся.
– Да я пошутил…Эй, Кир, Седому больше не наливать. Лимонад только.
А Седой спорить не стал. А раньше смолчал бы? Всех поменял этот самый чертов москвич, месяц назад пьяно и зло смотревший на полный бар фанатов. И не испугавшийся.
Так что… так что они ему должны.
На полуфинале был другой Столешников. Сидящий на трибуне, ровный, ни слова, ни взгляда в сторону. И на поле он смотрел без интереса. Но смотрел.
Его не трогали, не подходили. Да и черт с ними. Все знают? Что они все знают? Что поймут?
Он остался совсем один. Один. Совсем.
«Метеор» играл, играл так, как хотелось Юре в самом начале, так, что не стыдно выставлять команду в любой чемпионат. Распасовка, проход, атака, тут же в защиту, но огрызаясь, тормозя «Факел» на средней линии, не давая даже добраться до штрафной. Бело-голубые играли как заведенные, отбивались, и контратака, еще одна… еще…
Столешников сидел неподвижно. На застывшем лице жили только глаза, и еще изредка он вроде бы шептал… что, о ком, кому? Непонятно. Гранитный памятник, не человек, темнел на трибуне.
Атака сорвалась почти у штрафной «Факела». Гости перехватили мяч, отсекли Петровского, быстро перевели атаку на левый фланг, рванули разом, как второе дыхание включилось.
Бежал с середины Масиков, несся, стараясь успеть там, где Зуев снова испугался, испугался сделать подкат, просто разрыхлил газон, дав перепрыгнуть через ногу.
Двое с «Факела» выходили на одиноко застывшего Марокканца, успевавшего следить глазами за обоими.
Замерли, вскинувшись, черноморцы на трибунах, в рабочий день плюнувшие на все ради матча еще недавно похороненной команды.
Хрустнул пальцами Механик, стоящий рядом со своими, замолкнувшими и ждущими удара.
Лариса, сидя в ложе, сломала ручку, забытую на перерыве Бергером, разъяснявшим действия команды.
Столешников смотрел на середину поля.
– Да-а-а-а-а-а!!!
Тысячи глоток, тысячи вскинутых рук, тысячи блеснувших безумной радостью глаз.
Марокканец, дотерпев до последнего, с места, невозможно, фантастически, распластавшись и растянувшись, казалось, в два своих роста, взял его… Взял мяч, упал, обхватив и не отпуская. Не пересек линию, лежал за ней.
– Да-а-а-а!!!
Столешников моргнул, следя за мячом. Кивнул, когда Брагин сделал сейв, нисколько не поменявшись в лице, застывший, замороженный…
Свисток.
Удар.
Розыгрыш.
Бело-голубые парни, злые, осатаневшие после прохода «Факела», ушли в атаку все. Не торопясь, как курицу разделывая, только короткими передачами, одному-второму-третьему, отсекая чужих, все ближе и ближе к воротам напротив Марокканца, выдыхающего потихоньку воздух и приходящего в себя.
Масяня не Роналду, финты у него не такие интересные. Масяня просто умеет играть в футбол. Три, пять, семь раз выйдет на защитника, уйдет в обыгрыш, ошибется, вернется, пойдет снова… вода камень точит, Масяня защитника разводит.
– Г-о-о-о-о-л!!!
Столешников вздрогнул, вставая. Надо встать, надо показать парням, что он с ними. Встряхнись, Юра, ты все же их тренер, ты… Что за?!
Масиков бежал к его трибуне. Масиков, чуть недавно не прописавший ему со злости, сдирал мокрую футболку, блестя пропотевшей второй. Что там написано? Да… Да ладно?! Масяня все бежал, растянув ее, чтобы ему лучше читалось, выставив большой палец вверх и улыбаясь.
Петровский, Додин, Раф, Зуев, Зяба, Балкон… ему-то где нашли с его ростом… Звенигородский… Столешников неуверенно, даже недоверчиво, улыбнулся, глядя на них, своих суровых мужиков. Всех, как один, одетых в майки с…
– Стола! – гаркнул Механик снизу, показал на трибуну напротив.
Столешников посмотрел. Потер глаз, попало что-то, наверное…
Синее огромное полотнище накрыло трибуну наполовину.
Отец смотрел с него, как и всегда, спокойным умным взглядом.
Белым по синему: Юра, мы с тобой!
И синие с белым майки, прятавшиеся под куртками, свитшотами, олимпийками, расцветали одна за другой, как цветы утром.
Гуще и гуще, и уже повсюду.
Юра, мы с тобой!
Столешников потер глаз еще раз… Только другой. В него, наверное, тоже что-то попало.
Глава семнадцатая:А удача – награда за…
Они выиграли. Они вышли в финал Кубка. Кубка России, прямо в гости к его родному «Спартаку». Можно отдохнуть?
Нет.
– Так, мужчины, – Столешников стоял с мячом в кругу ребят, – все молодцы, красавцы и просто герои. Так, кому хочется еще раз порцию позитива, можете похлопать сами себе. И вернуться сюда. Мы тут все вместе думаем о расстановке на игру. Объяснять никому не нужно, что нас ждет?
Оказалось, что никому.
– Отлично… – Столешников довольно кивнул. – А раз так, то…
– Мэр, – буркнул Витя, – прется.
Так… И зачем?
Владимир Анатольевич шел не один. Рядом, с совершенно независимым видом, двигались два явных азиата.
– Инвесторы, с Китая, – шепнул Раф, рассматривая шнуровку, – он с ними уже пару дней носится.
Откуда Рафаэль Хамитжанов мог знать про сроки приезда деловых партнеров мэра из Юго-Восточной Азии, Столешников не задумывался. Когда татарин родился – еврей заплакал, не зря же говорят.
Мэр совершенно очевидно направлялся к команде. И это Столешникову очень не нравилось. Совсем. А учитывая вчерашний разговор с…
– Пойдемте сюда. Сейчас я вас познакомлю с нашими героями! Вот они, победители… – Владимир Анатольевич остановился рядом с Масяней. – Э-э-э, как тебя?
– Масяня… а-а-а… Масиков, Игорь Масиков.
– Ну что ж, запомню. Отличный мяч на игре был, отличный! – Владимир Анатольевич улыбался, так добро, что Столешников немедленно заподозрил подставу. – Очень красивый мяч на игре был. Очень! Если так будете играть, я за сезон спокоен…
Мэр опять повернулся к Масяне, положил ему руку на плечо и, дружески похлопав, вернулся к китайцам:
– Не Пеле, конечно, но тоже очень даже. А чем мы хуже Бразилии? Нечем, верно?!
Все смеются, кто довольно, кто недоуменно, Масяня застыл неподвижно. Обидно? Обидно, Игорь, но ничего, промолчи, не лезь в бутылку. Злится Владимир Анатольевич, но не на тебя. Ему тренер твой, как кость в горле. Если б мог, давно бы перегрыз и выплюнул. Ну вот, накаркал: теперь очере