Метеор! Метеор! Метеор!
Маладцы! Маладцы!
Шайбу! Шайбу! – да, такое тоже случалось…
– Не спится?
Бергер плюхнулся рядом, благоухая одеколоном. Хорошим каким-то: вереск, еще что-то. О как, не ожидал…
– Как они?
Понятно, что не спится. Сидел бы тут, что ли?
– В восторге, блин!
– Ну что… ты прав. Видишь, валю в Москву…
– Оно-то понятно…
Бергер привычно поскреб щетину.
– Юра… Вот ты где умный, а где-то вот…
Тук-тук-тук, по сиденьке. Ну, да, понятно, что не дятел. Хотя, как посмотреть…
– В смысле?
– Ты хоть понял, что сделал? У нас теперь команда есть. Человеческая. С игроками, которые хотят играть, и болельщиками, которые хотят болеть. Вот это было важно. И еще…
– Я это не один сделал.
Бергер отмахнулся, вдруг блеснув широкой, ощутимо не новой полоской обручального.
– Если б ты тогда не пришел, я б спился к хренам! А теперь…
И посмотрел на ни разу не виденное у него, старомодное, не тоненькое кольцо:
– Обратно зовут. Завтраки по утрам… завтраки, блин… И у тебя все будет, Юр. Может, не с нами. Но будет.
Да-а-а… будет. Столешников отвернулся, сверлил взглядом газон:
– Ты вообще помнишь, как офигительно быть игроком? Просто выходишь на поле и играешь… Вот тебе мяч, вот тебе ворота. И все. Можешь положить на чемпионаты, на Кубки. Вот эта конкретная игра важна… Выиграл – король. А сейчас…
Что ж все так сложно-то, а?!
– А сейчас… Я не понимаю.
Бергер хлопнул его по плечу.
– Я срочную в танковых служил. Знаешь, что самое главное в танке?
– А?
– Самое главное в танке, Юра, не обосраться! Ну, бывай!
И еще раз, на прощание, хлопнул по плечу.
Действительно…
В его случае, как в танке.
А может, Столешников, ты уже обосрался и просто меняешь танк?
Глава восемнадцатая:…Погибал среди акул…
У Столешникова на душе скребли кошки.
Он сидел в комфортном кресле бизнес-класса и пересматривал на почти разрядившемся планшете запись за записью. И, снова и снова, останавливался на небольшой вырезке из новостной ленты:
– …удивительная команда, которая мгновенно дала понять всем, что их нужно воспринимать всерьез. Знаете, такая «сверхновая». Мгновенно вспыхнуть и погаснуть… Но я этих ребят запомню.
Да… и он тоже запомнит. И ведь сколько было тех напарников, партнеров, вроде бы лучше, заслуженнее, опытнее? Много, может, даже чересчур. А вот парни в бело-голубом, оставшиеся за спиной, в памяти-то как родные, близкие. Мысли Столешникова путались. Раз за разом в голове прокручивались лица, моменты, эмоции. Он улыбался им и тут же вспоминал, что больше права не имеет.
– Смотришь на них и поначалу даже не понимаешь – кто это? Откуда там футбол? Как они вообще… Не знаю, что этим парням светило в чемпионате. Видимо, ничего. Они нацелились исключительно на Кубок, и очень правильно. Кубок берут не самые обеспеченные, а самые удачливые. Сегодняшний результат – это их потолок. Но уже за вот эту волю к победе – я готов стоя аплодировать!
Объявили посадку. Столешников и не заметил. Он поймал какое-то детское ощущение, и в душе защемило так.
Дома маленький Юра появлялся лишь поздно вечером. Днем только ел и тут же убегал, не оборачиваясь, хотя спиной ощущал отцовский взгляд. А вечером? Поужинал уже остывшим, стоящим на кухне. Папа заботливо накрывал его порцию еще одной тарелкой для сохранности – понимал, что сын вернется поздно. А тот руки-ноги вымыл да и спать… А утро – опять со звонка в дверь: «Здрасьте-а-Юра-выйдет?!»
Столешников понял, что, как и двадцать лет назад, его ждут и без него все не то. Все…
– Понимаете, в чем парадокс: в каждом конкретном матче случайность значит гораздо больше, чем техника и тактика. Мы все вооружены технологиями, все знаем, как бить, что обувать, кого куда ставить… И, конечно, очень сильно зависим от фортуны, в конечном итоге. «Метеору» жутко повезло. Но на фортуне можно вытащить одну, две, три игры, а дальше ты все равно падаешь. Это индустрия, понимаете? И исключения только поддерживает правило…
Фортуна. При чем тут фортуна? Они сделали это все вместе – не только команда – еще и ее болельщики. Через ругань, недоверие, злость, примирение и, наконец, понимание. Футболки с символикой, потом никем не виденные в мусорках, баннер у стадиона, – это все сделали парни из «Барабульки». И веру в себя подарили игрокам они. Как все изменилось за это время, как преобразились люди. И он.
А Даша? Девочка совсем, но какое сердце, какая сила внутри нее. Как она сидела в последний день, когда думала, что никто ее не видит. А Столешников видел все. Он зашел взглянуть в последний раз на стадион, попрощаться, чтобы его тоже никто не увидел. А там Дарья. Сидит, одна-одинешенька, смотрит на поле. И чайка эта прилетела откуда-то. На стадионе живут вороны. Чайки – в порту. А эта, потрепанная, огромная, сидит на флагштоке, и ни с места, не обращает внимания на этих серых птиц внизу, смотрит поверх куда-то вперед. Ему бы этой чайкой стать – дышать морским воздухом и летать на просторе. А он снова приземляется на прикормленное место.
– Дамы и господа, наш самолет произвел посадку в аэропорту Шереметьево.
Прилетел.
Москва… Вся его жизнь прошла в этом городе.
Столешников никого не предупреждал, когда он прилетит, просил, чтобы не встречали. Хотел побыть наедине со своими мыслями, прежде чем окажется в команде. Ожидая такси, ушел подальше от людей. Прохаживался по пешеходке у зоны маршруток. Застегнулся плотнее, почему-то стало холодно.
Футбол для Столешникова был всегда на первом месте. Он даже из школы своей ушел, чтобы было удобнее ездить на тренировки. Старую школу, куда мама с трудом смогла устроить своего сына, он любил. Школа была действительно старая, она пряталась в изгибах переулков Пречистенки… Это здание помнило царя, войну, коммунизм, перестройку… Новую десять лет назад выстроили на тогда еще московской окраине, и была она типовой, буквой «П».
Через три года, приехав с межрегиональных раньше на пару дней и получив отгул от отца, Юра просто гулял по Москве. Все его друзья сидели за партами, а он скучал без компании. И ноги сами понесли Столешникова туда, где он отучился четыре класса.
Внутрь прошел спокойно, нашел свой класс, зашел. Его узнали. Ребята здоровались, спрашивали, как дела… и все. Вроде бы вот, с Лешкой ходили в музыкалку, Нине помогал носить портфель, с Женькой даже подрался… А им и неинтересно ничего. Улыбаются вроде, головами кивают – из вежливости. И лица такие напряженные, мол, раз пришел – заходи, но мы тебя не ждали.
Столешникову тогда так горько стало. Он ушел, не попрощавшись. Глупости, вроде, но его тогда зацепило. Он понял, что значит быть ненужным. И это чувство пронес с собой через всю жизнь.
Он рос, у его отца росла коллекция дипломов, медалек, кубков и благодарственных писем. У отца потому, что он, Столешников, все свои победы посвящал папе – самому преданному болельщику, самому верному другу.
К тому самому матчу с румынами Столешников имел хороший лофт, офигенную тачку, относительно неплохой счет в банке, уверенность в себе самом и команду, где каждый второй считал его своим другом.
После одного единственного промаха вещи и бабло, пусть и уменьшившись, остались. А вот друзья внезапно исчезли.
А теперь ему предстоит вернуться в клуб. Как много лет назад в первую школу. Только в школе никто не плевал ему в спину, когда он ушел. Переживали даже. А здесь…
Машина сигналила уже не первый раз. Водитель даже вылез наружу, привлекая Юрино внимание. Столешников сел сзади, бросил сумку на сиденье.
– Почему вы мне сигналили? – он додумался спросить, уже когда машина тронулась.
– Вас же на «Открытие»?
– Да…
– Ну, а я, главное, смотрю, думаю… Столешников? Пригляделся, точно, вы! А куда ж вам еще, если не к своим, да?!
К своим…
– Хорошо, что приехали. Теперь у них дела вообще пойдут, думаю!
Столешников не ответил, уставившись в панораму за стеклом. Водитель вскоре тоже замолчал. Может, обиделся, кто знает?
Стадион показался сразу, как Столешников открыл глаза. Сверкал огнями, бликующими на бело-красных ромбах, черной ломаной линией перед стадионом возвышался сам Спартак.
– Не доезжайте до центрального, вон там встаньте… – Столешников показал, помолчал. – Вы не обижайтесь на меня, пожалуйста. Как-то… сложно все, в общем. Мне вам и сказать нечего. Спасибо, что болеете.
Таксист кивнул, убирая деньги.
– Да ладно… Это…
– Фото?
– Да не… Я, в общем, за «коней». Но все равно, удачи!
Столешников не выдержал, расхохотался, выходя из такси.
Столешников уже и позабыл, насколько величественно выглядит «Открытие». Он ни в какое сравнение не шел со стареньким стадионом, где тренировался «Метеор». Гордый. Красно-белый. Новый. Современный.
Столешников остановился у статуи. Улыбнулся… Да, ты мне не старый друг, но тебя я все равно рад видеть. Есть в тебе одна важная черта, железяка… Ты неизменен.
Петрович ждал его. Ждал, обрадовался, сразу видно, хотя, вида он и не подал. Серьезен и деловит, как всегда. Ждал в правильном месте – помнил. Петрович вообще многое делал очень правильно.
Он стоял на кромке поля, наблюдая за работой современной системы по уходу за газоном. Столешников даже не знал, как называется эта машина и что она делает. Но газон выглядел невероятно – изумрудная густая трава переливалась остатками полива, ровная, густая, едва заметно идущая волнами.
– Сколько игр было?
Старое не забывается. Они со Столешниковым всегда так говорили. Сначала о деле, остальное потом.
– Пятьдесят четыре.
– Неплохой газон к концу сезона…
– Ну, так есть кому заботиться… Тут даже функция подогрева чуть ли не с космическими технологиями. Куча инженеров все продумала. Закопали тут датчиков, труб, аэрацию, хренацию… черт ногу сломит. Все автоматическое. Все инновационное. Сертификатами и патентами тренерскую обклеить можно. Только… Знаешь, что самое главное, Юра?