Лариса понимающе кивнула. Пожала плечами и уже совершенно спокойно произнесла:
– Мы будем.
Чего?!!
– Ты о моей должности-то не забывай… Юра.
И ушла.
Злой и растерянный Столешников смотрел ей вслед. И когда смысл сказанного окончательно дошел до него, он вдруг почувствовал… Черт его знает, что он почувствовал. Просто уже давно от Юрия Валерьевича Столешникова никто и ничего не ждал. Особенно чуда.
Стадион из окна его номера практически не виден. Гостиница старая, невысокая, застройка типовая вокруг. Вид так себе. Только в том месте, где под совершенно черным, бархатным небом распластался стадион, все еще колышется размытое пятно света.
Ночью спящий Новороссийск, подсвеченный редкими тусклыми огнями, потерял свое южное очарование. Лишенный солнечного света и свежего, сдобренного морской солью воздуха, он казался Столешникову старым печальным провинциалом. Еще его безумно раздражала музыка и нестройный хор голосов, доносящихся из десятка кафешек и караоке, разбросанных по набережной. Быстрее бы одиннадцать, что ли, хотя бы выключат.
Вообще-то сейчас Юру раздражало все: гостиничный номер, в котором он жил уже неделю и, казалось, привык, разномастная мебель, хранившая в себе память жизнеутверждающих советских времен. Взять хотя бы это чертово кресло нарочито вальяжное, кожаное, которое сюда поставили явно для него. Дизайнеры, тоже мне…
Столешников усмехнулся, понимая, что ищет повод завестись. Погладил, как будто мебель могла обижаться, подлокотник, всю неделю очень даже уютно поддерживающий жильца, имевшего привычку лежать в кресле поперек. Ладно, прорвемся, сделаем все, как надо.
Валдис позвонил как стемнело, сопереживал, говорил, мол, сладится, справится и все такое. Столешников очень вежливо послал его в сторону не самых привлекательных мест и отключился.
Отец позвонил совсем недавно. Писать эсэмэски он не любил, старомодно жаловал только звонки и живой разговор. Поговорили ни о чем и немного об отцовском здоровье. Столешников порадовался, у врача папа был совсем недавно, все хорошо, хотя бы тут переживать не нужно. И так было ясно, отец звонил поддержать, и хоть о матче они не говорили, Юра понял, что старик огорчен, думает о неудаче сына. Ох, папа-папа, хорошо, хоть ты понимаешь…
Он устало опустился в то самое кресло, именно как нравилось – поперек, пошарил, не глядя рукой по журнальному столику, взял планшет. Тренировка «горожан» на бровке. Пеп Гвардиола, энергичный, собранный, словно дирижирующий оркестром, а не кучей взмыленных парней. Игроки передвигаются по полю в подчиненном только ему алгоритме. Не тренировка, а загляденье. Столешников открыл следующий файл. «Первая тренировка Моуринью в „Реале“. И опять на поле единый организм – тренер и его команда. Листаем дальше…Конте, Лев, Зидан, Венгер… наши, Слуцкий, Бердыев, Черчесов. Эх, Юра, где ты, а где они? „Реал“, например, или там „Барса“? „Барса“… у них с детства воспитывают, а мы… „Барса“…»
Он зло отшвырнул планшет в сторону. Тот еще какое-то время мерцал ровным голубым цветом экрана, потом заснул. И за окном, моргнув вдалеке прожекторами, заснул стадион. И он тоже… не «Маракана».
– Гладилин, ты куда жрешь-то столько, как не в себя?!
Звяк… гирька весов ползет по шкале неотвратимо. Звяк…Федор Андреич Гришко, следящий за игроками родного «Метеора», поправил очки. И фирменно-негодующе уставился на Гладилина. Ну да, запасной, и что? И что, молча говорили уставшие глаза спорт-врача.
– Андреич, ты сделай, а я потом как обычно…
Гладилин строит рожу, пальцами рисуя в воздухе замысловатый и очень понятный любому русскому человеку жест.
– Ты сделай, как надо, будь человеком, а магарыч с меня. Ты ж знаешь, Андреич.
Андреич-то знал, да-а-а. Ай-яй-яй, конечно, но…
Ручка заскрипела по журналу взвешивания, Гладилин довольно расплылся, сияя как начищенный пятак на солнце. Спасибо, дорогой Фед…
Довольная улыбка немедленно пропала, когда в открывшейся двери нарисовался бодрый Столешников. Витя, недовольно сопя широким боксерским носом, сурово смотрел из-за плеча тренера.
– Хорошо дела? – Столешников кивнул сразу загрустившему Гришко. – Так, Гладилин, ну-ка, назад, быстро-быстро.
– Да я уже это… переобулся.
Столешников глазами показал на весы. Запасной, краснея, забрался обратно. Встал, заметно нервничая.
– Так… семьдесят четыре? Хорошо. А сколько игровой вес? Журнал можно?
Андреич, вздохнув, протянул необходимое.
– Семьдесят один килограмм – необходимый игровой вес. А это что? Это четверка тут так написана, верно? А, да… врачебный неразборчивый подчерк, точно. Гладилин?
– Я это… арбуз вчера ел. Ну, правда.
– Ты его с кожурой ел, что ли?
– Нет…
Столешников возвращать журнал не торопился. Он внимательно читал записи. Витя пытался было незаметно ускользнуть, но Столешников его остановил:
– Витя!
Второй тренер превратился во внимание.
– Давай сюда остальных, посмотрим, где тут еще подчерк врачебный… Гладилин?
– А?
– Я думал, ты электричка. А ты вагон-ресторан, за ногу тебя… Стоп.
– Чего?!
Столешников наклонился к запасному, втянул воздух.
– Ты бухал вчера?
Гладилин замялся, посмотрел в сторону, как десятиклассник перед завучем. Столешников на глазах наливался чем-то нехорошим:
– Говорю, ты вчера пил?
– Да днюха вчера была…
Дверь скрипнула от напора вновь прибывших. Витя, выглядывая из-за плеча Зуева, удивленно смотрел на Гладилина. Столешников покрутил головой, поражаясь недогадливости своего запасного.
– И кто еще отмечал?
– Да никто. Сами с женой посидели вдвоем… Не перед игрой же, правильно?
Пришлось оглянуться, всматриваясь в полукруг игроков. Кто изучал носки обуви, кто рисунок панелей на стенах, кто все же смотрел на тренера. Масяня смотрел недобро, но это как раз привычно. Столешников повторил медленно, чтобы дошло:
– Кто… Еще?
И кто у нас тут смелый?! Бинго! Это же сам капитан команды Игорек Масиков!
– Юрий Валерич, ну вас так-то тоже в ресторане палили, было дело, правильно? С кем не бывает?
Столешников кивнул, соглашаясь. И улыбнулся, как удав Каа, увидев собравшихся бандерлогов.
– Быстрее, девочки! Быстрее, а то ваши целлюлитные фабрики не дают играть! А я все думаю, что это у меня команда так медленно движется?! Бежим, девочки, бежим!
На лице Рафа, замотанного в пищевую пленку от шеи и до самого… в общем, до самого, был один-единственный вопрос: как бабы могут это терпеть, чтобы похудеть? Как?!!
Команда сопела на поле, мотая круг за кругом, все сплошь в целлофане. Столешников спокойно шагал туда-сюда по бровке, глотая воду и иногда подстегивая команду. Обидно? Обидно… Только сами виноваты, парни.
– Юрий Валерич! – Серега Петровский, крепкий и высокий нападающий, бегущий где-то в середке, не выдержал.
Столешников, решив пробежаться, оказался рядом. Бежал, дыша ровно и свободно. Петровский, приноровившись к нему, решил продолжить:
– На фига?!
– А тебе нравится с гантелями бегать?!
Бедный Петровский, пыхтящий стареньким паровозом, еле выдохнул:
– Где гантели-то?!
Н-на! Удар прилетел сбоку, звонко хлестанул по его животу.
– Вот здесь! Продолжаем бежать!
Он остановился, провожая взглядом топчущееся стадо замученных игроков.
– На фига мне жиробасы? По полю летать должны! Пока форму не вернете, об основе забудьте!
Масяня, почти плетущийся в конце, не выдержал:
– А играть с кем будете? С Зуевым?
Ну, молодец, Масяня, не подвел.
– Товарищи! Масиков попросил еще два круга! Уважим нашего коллегу!
Футболисты, беззвучно матерясь, продолжали бежать. Кто-то ощутимо постанывал. Через полкруга Масяня снова не выдержал:
– А вы не в курсе, еще на тренировках в квадрат иногда ставят. Попрыгать там, на координацию, не слышали, босс? Мяч попинать…
Капитана быстро нагнал Варенников и голосом, сбитым от натуги, прохрипел:
– Пасть завали, Масянь… До вечера бегать будем!
Позади Столешникова кашлянули. Он обернулся, удивившись.
По бровке, с интересом рассматривая бегающую команду, медленно катился невысокий плотный мужичок в спортивном костюме. Удовлетворенно кивнул на поле, обращаясь к Столешникову:
– Красиво, блин…
Футболисты не остановились, но от чего-то заметно сбавили. Столешников, не понимая, уставился на зеваку:
– Уважаемый… Вы куда-то конкретно шли? Идите дальше.
Только тот вдруг совсем остановился. Присвистнул, разглядев пробегающего мимо Рафа:
– Это целлофан?
Столешников, закипая, хотел ответить. Не успел.
– Ты откуда это взял вообще? Бабских журналов начитался, что ли?
Обалдеть… Столешников шагнул к нему:
– Вы кто?
«Зевака» выудил из кармана чистый носовой платок и высморкался:
– Бергер. Детский тренер. Из отпуска вышел только что… – подошел ближе, тихо, так чтобы слышали только они вдвоем, продолжил. – Кожа дышать должна, Юра. Это ж какая нагрузка на сердце. Это же смертельный номер. Ты б еще на них противогазы натянул, чтоб с гарантией мотор тормознуть. Столица, блин…
И пошел себе дальше, недоверчиво мотая головой, периодически оборачиваясь. Столешников, глядя вслед, поднял свисток. Бабские или нет, но… Он еще подумал, глядя то на поле, то на спину Бергера. Но свистнул.
– Отдыхаем!
Масяня удержался и рухнул не первым.
Глава пятая:Чем дальше в лес…
Он заметил ее у въезда на стадион. Похоже, врач-реабилитолог ждала именно его: она подняла руку и помахала. После того случая с ее сестрой… Дарьей, они, как ни странно, не встречались. Что тогда за повод?!
Столешников остановился, подхватил с пассажирского сиденья сумку, приоткрыл дверь. И даже вздрогнул: Варя уже стояла рядом и смотрела на него с явным неудовольствием. Юра на всякий случай оглянулся, отыскивая рядом ее сестру, мало ли что…
Говорить она начала даже раньше, чем он включил «сигналку», напористо и горячо: