Он со стоном опустил голову на подушку. Покосился на часы. Одиннадцать часов. Обычно в это время он уже половину рабочего дня в школе оттрубил бы, а тут — только глаза продирает. Алкоголь — яд. Неет, он тут с высокой миссией, может быть именно он, Виктор Полищук для того в прошлое и закинут, чтобы будущее изменить, потому как «и восстали машины из пепла ядерной войны» и все такое. А он должен Джона Коннора тут родить. Вот только — от кого? От Альбины, не к ночи будет помянута, Николаевны? Не, на такое он пойти не сможет даже ради выживания всего человечества, пусть вымирает к черту.
Виктор собрался с силами и сел, опустив босые ноги на пол. Потер голову. Подумал, что вот если бы у него была жена, то сейчас она бы прибежала, вытирая руки о передник и тут же принесла ему соленых огурчиков (рассол слит и отдельно в рюмочку налит), горячего говяжьего бульончика, крепкого такого, на косточках и ядрено солью сдобренного. А то может и краюху черного хлеба, ржаного, пахнущего печью, с кусочками сала, нарезанного прозрачными ломтиками, а к краюхе хлеба с салом — рюмочку водочки из морозилки. Чтобы аж запотевшая рюмочка была, а водочка — тягучая как кисель от низкой температуры… и конечно же — поставила все это перед ним, а сама — села напротив и глазки бы потупила, косу на плече перебирая. Тургеневская такая девушка. И сказала бы «что же вы Виктор Борисович себя не бережете, пить нужно в меру. Извольте вот огуречного рассола выпить, дуже для здоровья пользительно.» — и вздохнёт. А сама такая румяная, да ладная, крепкая такая девушка, деревенская, кровь с молоком. Вот он бы рассольчику выпил, бульончиком запил, да вытерся бы рукавом, а после — полез бы супружницу свою тискать за телеса ее упругие, а та — хихикать и упираться, но не сильно, ясно дело. Эх…
Виктор вздыхает. Где ж такую найти? Современные девушки не такие. Вот если бы они с Альбиной женаты были — его бы еще вчера пилить начали. Двадцать четыре на семь, без перерыва на выходные и праздничные дни.
Он встает, удивленно осознает что спал в спортивных штанах и футболке, вставляет ноги в тапочки модели «ни шагу назад» и плетется в коридор.
— Тра-та-та-та-та! — мимо проносится конопатое чудо на ходу расстреливая его из пулемета. Виктор хватается за голову. Конопатое чудо исчезает за поворотом, хлопает входная дверь.
— Катька! — вслед чуду несется крик из кухни: — а кто книги читать будет? Опять на речку свинтила, горе ты мое луковое⁈
— Виктор Борисович. — раскланивается с ним сосед-пенсионер с козлиной бородкой, окидывая его внимательным взглядом: — вижу, что приобщение к коммуне местных болельщиков и обряд инициации как в туземном племени аборигенов с Папуа Новой Гвинеи — прошел как надо. Никак победу отмечали?
— Доброе утро, Леопольд Велемирович. Если оно конечно доброе, в чем я лично сомневаюсь. — Виктор цитирует Винни Пуха из советского мультфильма: — наши проиграли вчера. До последнего шли ноздря в ноздрю, но Синицына из «сырников» нашим мячи вколачивала словно молотом. Да и Кондаршева тоже не отставала…
— О, я вижу, что вы уже и говорить стали совсем как эти папуасы. — сосед трясет своей козлиной бородкой: — имейте в виду, Виктор Борисович, стать одним из аборигенов Негритянки можно довольно быстро. Но обратного пути оттуда нет. Негритянка засасывает своих людей как бездонное торфяное болото в романе Артура Конан Дойля про крупный экземпляр Canis lupus familiaris, плацентарное млекопитающее отряда хищных, семейства псовых. Таки вам, голубчик нужно срочно поднимать общий уровень интеллектуального развития и беседовать с представителями интеллигенции, а не папуасов, которые за местные команды болеют. Я еще вчера заметил что общий уровень развития у молодых людей, которые вас привели домой — едва ли на уровне приходского училища в дореволюционной России.
— Да вроде нормальные они… извините. — Виктор протиснулся мимо соседа в умывальную. Сегодня тут было пусто, ну да не удивительно, время одиннадцать часов. Он умылся холодной водой, чувствуя, как его понемногу отпускает. Решительно открыл кран и сунул голову прямо под струю. Холодная вода сжала череп тысячью иголок и пульсирующая головная боль стала отступать. Вынув голову из-под крана, он стал вытираться белым, вафельным полотенцем.
— Ого! — раздался чей-то голос, и он отнял полотенце от лица и огляделся. В дверях умывальной стояла Светлана из малярной бригады. Она скрестила руки на груди, оперлась спиной на дверной косяк и смотрела на него насмешливым взглядом.
— Погулял вчера с Негритянскими? — она кривит губу, сдерживая улыбку.
— И тебе тоже доброго утра. — вздыхает он: — хотя я уже сказал что сомневаюсь в его доброте и прочих душевных качествах. У вас тоже выходной? Вы же посменно работаете…
— Да, выходная смена выпала на субботу и воскресенье. — кивает девушка: — но ты разговор не переводи, Полищук. Скажи-ка мне, что за девушка тебя в прошлый раз до дома провожала? Что у вас с ней и как давно? И готовить ли нам с Маринкой платья на твою свадьбу? И еще — ты как с ней целуешься вообще? Табуретку подставляешь или подпрыгиваешь?
— Девушка? А, ты про Айгулю. Да мы с ней вместе в спортзале занимаемся. В атлетическом зале спорткомплекса Комбината. — отвечает Виктор, продолжая вытирать свои мокрые волосы: — она, кстати, в команде Комбината играет, номер четырнадцать. На подборке и пасующая.
— Спортсменка значит. — кивает Светлана: — вот почему такая дылда. Но красивая, одобряю. У вас дети будут высокие. И красивые. Если, конечно, в нее пойдут. А если в тебя — то будут маленькие и некрасивые карлики. Голова болит?
— Угу. — Виктор старается не кивнуть в ответ, если кивать, то голова станет болеть еще больше.
— Ясно. Лилька кстати — тоже спортсменка. Помнишь, на танцах в центре отплясывала? Но она маленькая.
— А я знаю уже. Видел ее на площадке. Лилия Бергштейн, она за либеро играет, там рост не так критичен. — отвечает Виктор: — а вы с Мариной чего сегодня решили делать? В выходные смены?
— Дел полно. Стираться, убираться, а после обеда пойдем на ГТС, Маринка переговоры с домашними заказала. А потом… не знаю. По парку прогуляться, наверное. Вечером на танцы. Пойдешь с нами? Маринка со своим упырем рассталась, теперь свободная женщина Востока. Сможешь к ней подкатить…
— Я бы лучше к тебе подкатил. — отвечает Виктор: — вот скажи мне Света, ты же деревенская девушка? Знаешь, что мужчине с похмелья нужно?
— Ой, нет, Полищук, даже не уговаривай… — машет рукой девушка: — ты с такими подкатами вон к Лильке иди, ей такое нравится, когда парень наглый.
— Да что я такого сказал? — разводит руками Виктор: — рассол нужен же. И бульончик говяжий.
— Хм. Ну тогда ладно. А то мне Марат из бригады все ужи прожужжал как у него «шишка дымится» с похмелья. Уж извините, но ваши «шишки» гасить я не собираюсь.
— Жалко. — грустит Виктор: — придется самому гасить пожар страсти.
— У тебя вокруг полно девиц сомнительного поведения. — указывает Светлана, снова складывая руки на груди: — коллега твоя, шалашовка городского масштаба. Спортсменка какая-то. И в тот раз какая-то мелкая в плаще с тобой шарилась ночью.
— Вот что значит маленький город. — поражается Виктор: — все про всех все знают. Вот как тут адюльтеры заводить?
— Совсем ты наглый стал, Полищук. — качает головой Светлана: — уже у меня спрашиваешь, как тебе с девицами мутить. Лучше скажи, как там Лилька Бергштейн отыгралась?
— Да нормально. Нет, — он прекращает вытирать волосы и вещает полотенце на шею: — хорошо. Вот просто очень хорошо. Слушай, она такая быстрая! Как молния!
— Мы с ней подруги со школьной скамьи. — говорит Светлана: — представляешь? Вот как судьба повернулась. Она с Кёника и я тоже.
— Кёника? — не понимает Виктор.
— Калининграда. — поясняет Светлана: — все тамошние его Кёником зовут, ну Кёнигсберг же. Вместе с ней в школе учились. Потом ее на регионе заметили, и она как-то тут оказалась, а я в Колокамском политехе учусь на заочке, паралелльно подработку нашла в малярной бригаде.
— Так ты у нас будущий инженер? — кивает Виктор: — круто. Удивлен что не в медицинском или не на гуманитарном каком-нибудь.
— В меде заочки нет. Там только очно. Людей же лечить потом. — поясняет девушка: — а как людей лечить, если только по учебникам все видел? Неет, медиков постоянно в морг таскают, они трупы режут и все такое, а я терпеть такое не могу. Брррр… — она зябко передергивает плечами.
— Но на политехнический… тебе там не сложно? — спрашивает Виктор, разглядывая свое изображение в зеркале. Видок весьма помятый, круги под глазами, морда лица опухшая и несвежая.
— Да нормально. Ладно, подвинься, гуляка… — Светлана отлипает от косяка и двигает его чуть в сторону. В умывальнике всего три раковины, но одна из них постоянно протекает неисправным краном и потому вода там перекрыта. Остается две, но одна из них стреляет струей воды не только из крана вниз, но и из вентиля — вверх и в сторону. Так что фактически остается одна раковина и по утрам возле нее бывает столпотворение.
— Надо бы кран починить. — рассеяно говорит Виктор, глядя как Светлана умывается.
— А ты умеешь? — она отряхивает воду с рук и вытирается полотенцем. Ее глаза довольно блестят, как два округлых черных камня. Как ониксы, думает он.
— Попрошу у Наколотова инструменты. — говорит Виктор: — у него газовый ключ должен быть, разводной. И все остальное. Мне главное резинку на прокладку найти нужно, вот ее где достать? — он вспоминает школьного завхоза и залежи противогазов там. Войны все равно не будет, по крайней мере химической тревоги так точно… нужно будет попросить один списанный, вырезать там клапан… ну или впрямую попросить материал для резиновой прокладки. Быть не может чтобы у Ашота Варгиевича ничего не завалялось. Тем более что нужно ему его пистолет Марголина вернуть, а то лежит у него в холодильнике, завернутый в старую рубаху, неспокойно с ним. А ну как пропадет? Нет в армии косяка страшнее чем оружие пролюбить.