— Я тебе не автобус, чтобы по расписанию ездить! — девушка ударяет его кулачком в грудь: — абонемент ему! Давай, поднимайся, у нас полно времени до утра!
— Да как я встану, если ты на мне сверху сидишь⁈
— А я не с тобой разговариваю. — Лиля опускает голову вниз и он чувствует как ее тело скользит ниже и ниже, как ее бедра оказываются уже у него на щиколотках, а голова опускается…
— Погоди, Лиля. Что ты делаешь…
— Это называется «играть на волынке», меня Маркова Наташа научила… значит так… сперва так…
— Лиля!
— Больно? Терпи, казак, атаманом будешь. И вофоффе, тфоем февте…
— М… мне не больно, очень приятно. Просто я не слышу, что ты там говоришь… хотя, наверное, это и неважно… ай! Лиля! Больно! Ты чего кусаешься⁈
— Ты сказал, что «это неважно»! — Лиля поднимает голову и облизывается: — как это неважно? Я может быть самое важное говорю.
— Честное слово я тебя опасаться начну. — говорит Виктор: — ты и так мне всю спину расцарапала. И плечи покусала.
— Ничего не поделать. — пожимает плечами Лиля: — я страстная девушка. Я когда кого-то люблю, то делаю все до конца. Например, Машу я вообще съесть хочу.
— Теперь понятно, чего она от тебя шарахается. — говорит Виктор: — ты не веди себя как маньячина и она к тебе потянется. Так-то ты красивая и все такое, но когда тебя заносит и в глазах чертики вспыхивают — это пугает. Ты же не хочешь ее пугать?
— Фу. Так скучно. — Лиля поднимает определенную часть его тела и рассматривает ее внимательно и с близкого расстояния: — не работает. Сломался?
— Все с ним нормально. Было. Пока ты за него не взялась. Отдай.
— Все-таки ты жадина, Витька. — Лиля опускает голову на выставленные ладошки, уперевшись локтями в кровать и болтая ногами: — а говорил, что мол всегда готов и ничего не жалко. Мужики — обманщики.
— Ты так говоришь, будто у тебя мужиков никогда не было… мы все примерно одинаково устроены.
— Да не. Были конечно. Только… — Лиля неопределенно машет рукой в воздухе: — как-то не получалось обычно. С тобой получилось. Наверное, потому что ты глаза на меня не пучил. И руками не лез лапать.
— Как не лез? Еще как лез.
— Лез?
— Точно лез. В тот раз, когда на твоей квартире вместе проснулись и…
— Точно, — кивает Лиля головой: — лез же лапами своими грязными и везде меня лапал. Тогда не знаю почему. А я должна знать? Потому что я не знаю, а если я сейчас много думать буду, то у меня голова заболит. А когда я совсем без одежды вот у тебя между ног лежу, то мне думать совсем неохота.
— Да в общем не обязательно. — отвечает Виктор: — ладно, я готов к новому раунду, Лунная Принцесса.
— Точно? Ура! — сияет Лиля: — давай еще разок тебя наградим! Сперва сверху, а потом снизу, а потом…
— Да? Ты чего замолчала? — говорит Виктор. Лиля поднимается и крутит головой.
— Нет. — говорит она: — я конечно все понимаю, любопытно же. И старалась всех в тонусе держать, но чтобы вот так…
— Чего? — не понимает Виктор.
— Ты что не слышишь? — Лиля садится на кровати: — прислушайся. Вот сейчас… слышишь?
— Ээ… нет?
— Глухие вы все в городе. — качает она головой: — как у этой твоей ученицы, которая Лиза и моя соседка — фамилия?
— Нарышкина. — хмурится Виктор: — а она тут при чем? Только не говори, что…
— А у нее подружки есть? Четверо…
— Подружки… у них квартет Нарышкиной. Яна Баринова, Инна Коломиец и Оксана Терехова. Итого четверо их, всегда вместе держатся.
— Не, их пятеро должно быть. — говорит Лиля: — и я не против любопытства, но…
— Да чего они сделали-то? — недоумевает Виктор и Лиля — наваливается на него и зажимает ему рот ладонью.
— Тихо! — шипит она ему на ухо: — они уже рядом! — звучит она настолько убедительно, что Виктор — затихает и прислушивается. Пока он слышит только мерный стук Лилькиного сердца. Вернее будет сказать — ощущает его всем телом, ту-дум, ту-дум, ту-дум. Практически не слышит ее дыхание, только легкое дуновение на шее, там, где она прижалась к нему щекой.
— … слышишь? — шепчет она и он — напрягает слух. Наконец слышит что-то вдалеке. Какой-то шум?
— Тихо! — шепчет Лиля: — давай послушаем… — он сглатывает. Лежать под Лилей приятно и удобно, а еще в голову начинают снова лезть всякие мысли о том, чего же он еще с ней не сделал и как бы все-таки до утра успеть кое-что еще…
— Теперь расслышал? — шепчет она ему на ухо и он — только головой мотает. Нет, не расслышал. Шум какой-то да, но какой.
— Ой, ты такой тугой, Вить. — она слезает с него и опускает ноги с кровати вниз. Смотрит на него.
— Ну чего лежишь. — говорит она: — у меня нога травмированная, придется тебе меня нести снова. А я фонарь возьму, чтобы подсветить. И одеяло. О! У тебя два одеяла, оба возьму, нам без надобности… закутаюсь в них.
— Забраться сюда через окно тебе нога не помешала. — ворчит он, вставая и натягивая сперва трусы, а потом брюки.
— Какой ты мелочный Виктор Полищук. Девушка сгораемая от любви… или любовью? — она задумывается: — как правильно? Сгораемая или снедаемая? Потом у Юльки спрошу. Все, подставляй спину, лошадка.
— А ты одеться не хочешь?
— Глупости. Не хочу. Да и ты мог бы не одеваться. Подставляй спину поехали, тут недалеко.
— Хорошо. Как скажешь. — он послушно присаживается перед ней, и Лиля с ловкостью и грацией кошки тут же забирается на спину. Включает фонарик, освещая все впереди и бьет его пятками в бока.
— Иго-го. — говорит она: — поскакали. Я буду очень разочарована если ты не будешь цокать копытами.
— Ой, иди в пень, Лилька. — морщится он: — сейчас тебя обратно на кровать брошу и изнасилую.
— Обещания, обещания. Все мужчины обманщики. Знаешь анекдот про Серого Волка и Красную Шапочку? Я вот сразу два знаю! Идет Красная Шапочка по лесу, голая совсем, а навстречу ей Серый Волк… Да, вон туда пошли, к выходу из палаты… ага. Чуть присядь, а то я головой треснусь об косяк… Игого! Какая у меня… мускулистая лошадка. Точно не мерин? — вовсю веселится Лиля у него за спиной.
— Куда идем-то?
— В коридор вышли… ага. Направо. Вот в следующую палату или номер… погоди, фонарь сперва погашу, а ты помолчи и послушай… теперь-то слышно?
— А? — Виктор напрягает слух. Действительно, он слышит что-то… какой-то мерный звук… что это? Как будто где-то очень далеко работает какой-то механизм…
— Моторная лодка по озеру плывет? — шепчет он и Лиля на его спине — начинает содрогаться и трястись. Только через некоторое время он понимает, что она так смеется. Просто тихо, зажимая себе рот рукой.
— Лодка! Пффхвхфф! — давится она и содрогается всем телом: — лодка у него! Открывай дверь в палату. Я фонарик включу.
— Ага. — он толкает дверь, а Лиля щелкает фонариком, и он прищуривается, оглядывая соседнюю палату. Четыре койки с матрацами, на одной из которых сидят пятеро девчонок, прижавшись к стене. Впрочем, через дою секунды он понял, что впечатление обманчивое, они не сидят, а практически лежат. Спят с открытыми ртами, а тот звук что он принял за мерное звучание механизма…
— Вон твоя моторная лодка. — говорит Лиля за его спиной: — дрыхнут, красотки. Пять человек, я ж говорила, а ты — «четверо, четверо», да ещё и не слышишь ничего…
— Опасный ты человек, Бергштейн. — Виктор только головой качает, глядя на спящих школьниц: — с тобой только в разведку ходить. И… запах. Только не говори мне…
— Твои ученицы нажрались как поросята и пробрались в корпус чтобы подслушивать. А! Нет, была неправа, вон там и дырка есть в стене. Значит еще и подглядывать за нами. А я думала, чего мне их так хорошо слышно. — говорит Лиля: — давай им одеялом накроем, а то замерзнут.
— Одеяло⁈ Какое им нахрен одеяло! Их же с утра Маргарита Артуровна опять хватится и с ума сойдет! И… так они получается за нами подслушивали⁈
— И подглядывали. — кивает Лиля: — опускай меня, я сама за одеялом метнусь кабанчиком, если ты хочешь бедных детей оставить на холодной панцирной кровати оставить мерзнуть до утра.
— С какого момента они тут⁈
— Ну… примерно, между тем как ты меня простыней связывал и игрой в «строгого учителя и непутевую ученицу». Кстати — весьма тематически вышло. Или педагогически? — Лиля соскальзывает с его спины и прикладывает палец к подбородку, задумываясь: — уверена, что они теперь точно тебе перечить не будут и другим расскажут, что именно ты с непутевыми ученицами делаешь… помнишь, как я кричала «Не надо, Виктор Борисович!» и «только не туда, Виктор Борисович!», «пожалуйста прекратите Виктор Борисович»? А ты такой «иди сюда, Бергштейн, я тебе покажу как на моих уроках спать!». Правда я вот не понимаю, как можно на уроках физкультуры заснуть? Или у тебя такой комплекс — внутри ты хочешь физику преподавать или там русский язык? Я вот в волейбол играть люблю, но могу в теннис или там в водное поло, а…
— Помолчи, Лиля, у меня и без тебя голова раскалывается. — морщится Виктор: — если ты с самого начала знала, что они за нами подслушивают…
— И подсматривают!
— И подсматривают. — соглашается Виктор, зная что ее не переспоришь, легче уж согласиться: — чего же тогда сразу не сказала?
— А чего? Они нам не мешают, а задача учителя — подготовить ученика к взрослой жизни, разве не так? — пожимает Лиля плечами и наклоняется над Нарышкиной, накрывает ее одеялом, стараясь накрыть всех девушек вместе. В ход идет и второе одеяло.
— … ну а увидев через дырочку что ты со мной делаешь — они заранее подготовятся к тому, что жизнь тебе не сахар. И что всегда сильный кто-то найдется, кто тебя к койке прижмет и оттрахает хорошенечко. — продолжает она: — глядишь и вырастут правильными советскими людьми, а не такими извращенцами как я. Или ты. Наши дети должны превзойти нас! — Лиля выкидывает вверх сжатый кулак.
— … ну ты даешь, Лиля. Чем дольше тебя знаю, тем меньше тебя понимаю. — говорит Виктор: — хорошо, ладно, я понял. Ты решила, что молодежь сама потом со своими моральными травмами справляется. А это точно на моральную травму тянет, если бы я в детстве такую вот картину через дырочку в стене подглядел — мне бы потом психолог понадобился бы. Но ладно, решила ты не мешать подрастающему поколению шишки набивать, дескать сами себе злобные буратино… тогда чего ты потом всполошилась?