предложить выход. Всего лишь — развязать руки. Не совершать подвигов, не ввязываться в конфликт, а всего лишь — ослабить путы на руках у Наполи…
Память услужливо подбросила картинку: Понтовый, облизывая пересохшие губы, косится то на него, то на выход из пещеры, словно ожидая что его напарники вот-вот вернутся. Говорить пришлось тихо, почти шепотом, но каждое слово било точно в цель.
— Послушай. Ты ведь не дурак. Видишь же, что происходит. Они тебя за человека не считают. Как только я им стану не нужен, они избавятся и от тебя. Ты даже не свидетель. Ты — консерва и ты это знаешь. Запас. Белки, жиры и углеводы… повезло тебе что у меня в рюкзаке тушенка есть, но ведь она кончится.
— Заткнись! Мы вместе… — Понтовый облизнул губы и оглянулся.
— Вместе? — Наполи позволил себе кривую усмешку. — Они вместе. А ты — при них. Обуза. Ты думаешь, они поделятся с тобой тем, что найдут у меня? Деньгами, вещами? Нет. Они сбросят тебя в этот же провал следом за мной. И им даже не придется тратить на тебя патрон. Просто толкнут. — Он выдержал паузу, давая яду впитаться, давая словам проникнуть в мозг, усвоиться там, осесть на душу темным осадком.
— А я могу тебе помочь. Ты ведь не хочешь возвращаться на зону? У меня есть деньги. И документы. Я могу устроить так, что ты исчезнешь. Начнешь новую жизнь. Но для этого ты должен мне помочь. Более того — у меня есть Семья. А ты парень толковый, пригодишься. Сам же видел что у меня с собой было, как ты думаешь — я обычный человек?
— Я не стукач. И не крыса. — твердо заявил зек: — думаешь я в спину своим кентам ударю?
— Своим кентам? — Наполи прищуривается: — а ты думаешь ты для них товарищ, а не банка с протеином? Кенты? Кто? Лобо? Или… ты думаешь, что ты друг этому головорезу-якуту? Ха! Ну и ладно, твое дело, Понтовый. Твоя жизнь. Считаешь их «кентами», ради бога. — он отворачивается в сторону. Нельзя давить, нельзя навязываться и напрягать, Понтовый сам должен сделать выводы, сам должен прийти к мысли о том, что ему с остальными не по пути. Более того — он и так уже об этом думает. Просто не делает признаваться. Все что нужно сейчас — это оставить его в покое, пусть дозреет. Другое дело что времени у Наполи мало, а что если этот тугодум не созреет до того момента как Винниту и Лобо решат перерезать ему глотку и бросить в провал?
— … и что же ты предлагаешь? Я против кентов не пойду! — внезапно заявляет зек и Наполи оборачивается, скрывая облегчение, стараясь чтобы на его лице не отразилось то, как он себя чувствует.
— И не надо. — заявляет он: — просто развяжи меня. Ослабь веревки. Если даже у меня ничего не получится, то ты не виноват, я сам развязался, тебя отбросил в сторону. Вот и все. — он поворачивается спиной к своему собеседнику: — ну же! Быстрей, у нас нет времени! — а вот сейчас нужно было давить, давить, давить! Упирать на то, что времени нет, Понтовый уже принял решение и нельзя было ему дать опомниться, начать задумываться… прикосновение холодного металла к запястью дало понять ему что он все сделал верно. Веревки лопнули, и он начал растирать затекшие руки. Встает, разминает плечи и поводит шеей из стороны в сторону. После — молча забирает из рук у Понтового его нож, обычную финку с наборной рукоятью из кожи и плексигласовых вставок. Взвешивает ее в руке. Кивает сам себе и так же, молча — кивает Понтовому на выход из пещеры. Тот оглядывается и Наполи — делает легкий шаг в сторону, за его спину. Пусть Понтовый и выглядит как дрыщ на откорме, однако никогда нельзя недооценивать противника. Шаг за спину, левая рука хватает зека за подбородок, а правой он всаживает острие финки под ухо, там, где начинается челюсть. Зек выгибается в агонии и хрипит, правую руку обжигает огнем, горячая кровь выплескивается из раны, тут сразу и вены, и артерии… Наполи продолжает держать Понтового крепко, не давая ему вырваться.
— Тшшшш… — шепчет он ему на ухо: — тихо-тихо-тихо… все в порядке уже. — он аккуратно опускает тело на землю. Оглядывается. Осталось двое. Один — якут, который умеет считывать следы в лесу и второй — здоровяк Лобо. Но теперь, когда руки его были развязаны, а в правой была зажата острая финка эти двое — всего лишь вопрос времени. Техническая заминка.
Наполи закашлялся, прерывая воспоминания. К чему бы это? Он не испытывал угрызений совести за то, что обманул Понтового, война — это путь обмана, так говорил Сунь Цзы. И если говорить совсем честно, то такой человек как Понтовый и в самом деле мог бы пригодиться Семье. Без родины и флага, готовый на что угодно ради убежища и денег. В будущем — лояльный пес Семьи. Так что, если бы не обстоятельства он бы сохранил ему жизнь, однако слишком много было поставлено на карту, чтобы оставлять позади себя ненадежное звено. Слабое звено. Того, в ком ты не мог быть уверен. Тем более он не испытывал сомнений в том, правильно ли поступил, когда убрал и оставшихся двоих. Правильно. А почему он вспоминает об этом с досадой? Да потому что поймали его как ребенка на противоходе, непростым оказался якут, ох непростым. Несмотря на всю свою угрожающую внешность тот же Лобо умер мгновенно, даже не успев пикнуть, а вот якут… ему Наполи и был обязан как отбитыми внутренностями, так и глубоким порезом на левой руке… вот из-за этого он и прикусывает губу с досадой. Поймали, провели, да, конечно, второй раз он такого не допустит, да и обидчик в провале уже рыб кормит, но все-таки, все-таки…
Пять минут давно истекли. Боль в руке стала тупой и пульсирующей. Внутренности горели огнем. Пора. Пора вставать. Он сгруппировался, опираясь на здоровую правую руку и колени. Мир качнулся, перед глазами поплыли черные пятна. Он замер, тяжело дыша, ожидая, когда приступ дурноты пройдет. Земля. Небо. Сосны. Фокусируйся. Ты в лесу. Ты ранен. Тебе нужно уйти. Приказы, которые он отдавал сам себе, были четкими и простыми, как на учениях. Подъем занял, казалось, целую вечность. Каждый сантиметр давался с неимоверным трудом. Наконец, он стоял на ногах, шатаясь и опираясь на ствол ближайшей сосны. Кора царапала щеку, но он этого почти не чувствовал. Главное — он на ногах. Теперь — найти мотоцикл. Он оставил его в густых зарослях орешника, метрах в ста отсюда, когда обустраивал себе пункт наблюдения. Нужно было просто идти вдоль оврага, забирая чуть восточнее. Он помнил направление. Он двинулся вперед, волоча левую ногу. Правая рука прижимала к груди раненое предплечье, которое он обмотал куском рубахи одного из покойников. Жгут выше локтя давил немилосердно, но ослаблять его было пока нельзя. Слабость нарастала, каждый шаг отдавался гулким эхом в голове. Лес, еще недавно казавшийся таким мирным и летним, теперь превратился во враждебное пространство, полное теней и неясных звуков. Каждый треск сучка заставлял его вздрагивать. Полищук. Мысль о нем была как заноза в мозгу. Он мог быть где угодно. Мог наблюдать за ним прямо сейчас, из-за того раскидистого дуба. Мог уже идти по его следу, как опытный охотник идет за подранком. Паранойя была профессиональной болезнью. Но сейчас она была его союзником, заставляя двигаться вперед, превозмогая боль и усталость. Он не смотрел под ноги, спотыкался о корни, падал на колени, пачкал руки и одежду в сырой земле, и снова поднимался. Упрямо, стиснув зубы, он шел к своей цели. Вот и орешник. Он узнал его — густая стена зелени, почти непроходимая. Он нырнул в кусты, раздвигая ветки здоровой рукой. И вот он. Его «Иж-Юпитер 5», вишневый, с коляской. Верный конь, который должен был вывезти его из этого ада. От облегчения у Наполи подогнулись колени, и он привалился к теплому металлическому боку мотоцикла. Несколько минут он просто стоял, восстанавливая дыхание. Теперь самое сложное. Завести его и поехать. Одной рукой. Он обошел мотоцикл, сел в седло. Левая рука, которой нужно было выжимать сцепление, висела безвольной плетью. Он попробовал согнуть пальцы — они едва шевельнулись, как чужие. Плохо. Очень плохо. Ладно, попробуем так. Он повернул ключ в замке зажигания. Включил нейтральную передачу. Правой ногой нащупал кикстартер. Собрал все оставшиеся силы и резко нажал. Мотор чихнул, дернулся и заглох. Черт. Еще раз. Снова резкий удар ногой. Двигатель недовольно взревел и снова затих. Тишина в лесу после этого короткого рыка показалась оглушительной. Она давила на уши, делая каждый шорох громким и отчетливым. «Тише, тише, ты привлекаешь внимание», — пронеслось в голове. Он замер, вслушиваясь. Только пение птиц и шелест листвы. Показалось. Нужно попробовать с толкача. Он с трудом слез с мотоцикла. Ухватился правой рукой за руль. Наклонился, упираясь плечом, и толкнул. Тяжелая машина нехотя покатилась вперед. Шаг, другой. Набрав небольшую скорость, он запрыгнул в седло, включил вторую передачу и бросил сцепление, которое заранее зажал и зафиксировал импровизированной петлей из веревки. Мотоцикл дернулся, заднее колесо пошло юзом по хвое, и двигатель, наконец, завелся, затарахтел ровно и уверенно.
Вот только… небо вдруг перекосило и пошатнулось, а мягкая земля ударила его в лицо. Слабость. Слишком много крови он потерял.
Когда он открыл глаза, то увидел прямо перед собой зеленое море травинок. На ближайшей травинке сидел одинокий муравей и шевелил усиками. Вот и все, подумал он, вот и все. Потеря крови, спутанность сознания… надо двигаться, надо идти вперед, а лучше — ехать, но он даже встать не может… неужели он так и умрет вот так — на лесной поляне, никому не нужный и никем не узнанный?
Вдруг он увидел не только зелень травы, но и голубую даль неба над собой. Его перевернуло? Или… кто-то перевернул? И что это за далекий гул?
— … а жгут тебе надо бы ослабить. А то без руки останешься… — услышал он далекий и такой знакомый голос. Знакомый голос? Полищук!
— … да не дергайся ты так, хуже себе сделаешь! Успокойся, сейчас тебя в больничку доставим… только жгут перемотаю…
Глава 17
— Ну что с ним? — подскакивает Марина к Виктору, едва только он выходит на деревянное крыльцо фельдшерского пункта.
— Большая потеря крови, скорее всего перелом ребер и ушиб внутренних органов. — говорит Виктор: — но все не критично. Главное тут кровопотеря, еще бы чуть-чуть и уже не откачали бы. Хорошо, что в наше время в любом медпункте запас крови и физраствора есть, так что уже переливают.